Огненные птицы - Биверли Бирн

Каждую ночь, когда она сидела, уставившись в зеркало и пытаясь оживить прошлое, постоянно убеждая себя в том, что это уже прошлое и его не вернешь, у Ирэн это вызывало горестную, едва заметную усмешку. Виновата во всем она сама, и никто больше. Она сама отправила Лили туда и даже согласилась финансировать эту поездку. Но она была настолько выведена из себя переживаниями этой девочки, в сущности, еще ребенка, и настолько уверена в том, что ей было не под силу удержать Лили, что не решилась воспрепятствовать отъезду дочери.

И вот теперь, после всех этих спокойных лет, разве могла она сейчас с полной уверенностью считать себя по-прежнему в безопасности? «Какая же ты дура, – сказала себе Ирэн! – Пришло время курочкам возвратиться на насест. Домой. Теперь детям придется иметь дело с грешками отцов». И она решила ничего не предпринимать.

Одним вьюжным февральским днем в Филдинг пришло еще одно письмо от Лили. «Ты получила мое письмо, где я тебя просила рассказать мне об отце? – писала Лили. – Очень тебя прошу, ответь, пожалуйста, на мои вопросы. В моих поисках мне помогает один мой близкий друг. Я давно собиралась тебе о нем написать. Его зовут…»

Ирэн не верила своим глазам. Она еще и еще раз перечитывала письмо. Слова превратились в маленьких злобных змеек. Эти змейки вползали в ее затуманенные слезами глаза и больно жалили. Не могло же это быть простым совпадением, стечением обстоятельств. Нет, это само небо мстило ей за ее прошлое.

На следующее утро она сидела на кровати и приходила в себя после очередной бессонной ночи. И вынуждена была признаться себе в том, что одной ей с этим не справиться. Значит, пришло время нарушить все правила. Это и был тот самый крайний случай, которого подсознательно она ждала все эти годы.

Ирэн поднялась, прошла в ванную, приняла душ, почистила зубы, подкрасилась и оделась. Все это проделывалось очень тщательно, будто речь шла о подготовке к какому-нибудь официальному рандеву. И когда она была готова, уселась на углу своей кровати, сняла телефонную трубку и набрала номер международной телефонистки, чтобы заказать разговор с Мадридом. Через несколько секунд она услышала голос, говоривший по-испански.

– Да, я слушаю вас. Добрый вечер…

Испанские слова немного испугали ее, ей даже не сразу удалось вспомнить и имя и те несколько фраз по-испански, которые она знала. Но на другом конце провода поняли, кто мог звонить.

– Дорогая, это ты? Ну, конечно, это я, кто же еще это может быть, кроме меня. Что с тобой? Что тебя беспокоит?

При этих словах у Ирэн непроизвольно вырвался вздох облегчения.

– Слава Богу! Я надеялась, что ты ответишь сама. Если бы к телефону подошел он, то я не знаю, что…

– Да нет, его сейчас здесь нет. Рассказывай мне, что произошло. – Женщина, находившаяся на другом конце света, говорила медленно, терпеливо, явно желая успокоить собеседницу.

Ирэн произнесла эти страшные слова:

– Лили разыскивает Гарри Крамера в Англии, – длинная пауза, потом, – понятно, я вообще-то ожидала от нее что-нибудь в этом духе. Она забросала меня письмами с просьбами рассказать о нем. Хочет знать, кто он, откуда, когда умер и так далее…

– Понимаю, – сказала женщина. – Меня это не удивляет.

Ирэн глубоко вздохнула.

– Это еще не все, – она колебалась.

– У нее появился какой-то друг, ухажер, как можно понять, хотя заявить мне об этом она не решилась…

– Да, да, – женщина на другом конце провода была очень терпеливой.

– Это сын лорда Уэстлейка. Его зовут Энди Мендоза.

На другом конце провода как будто едва слышно ахнули: о, Боже мой!

– Я в это поверить не могу. Это немыслимо. Что мне делать?

– А что тебе делать? Не думаю, чтобы ты смогла что-то предпринять. Нет ничего такого, что бы ты отважилась рассказать ей об этом Гарри Крамере. Или же о Мендоза.

– Да нет, не об этом, конечно нет. Но я в ужасе. Я ведь ее знаю. Она ни за что не откажется от своего намерения. Она чудовищно упряма, эта Лили. Ведь она будет искать, и, в конце концов, все узнает. А я если впаду в отчаянье, таких дел могу наделать, что…

Женщине из Испании, вероятно, был очень хорошо известен характер Ирэн. Та никогда не могла самостоятельно выйти ни из одного кризиса. Это, можно сказать, и было причиной всех ее бед.

– Подожди, дай подумать, – сказала она. И через несколько секунд, – я должна посмотреть, что я смогу здесь предпринять.

– Да, да, – благодарно зашептала в трубку Ирэн. – Это было бы немного лучше. Если бы я только могла…

– Хватит! – жестко произнесла собеседница Ирэн. – Хватит нервничать. Я могу. Я сделаю. Выбрось из головы эту историю.

– Ты всегда была способна облегчить, что угодно, какую угодно проблему решить, – сказала Ирэн, – всегда. Я так тебе благодарна за это.

Усмешка женщины долетела через тысячи миль до уха Ирэн, прижатого к телефонной трубке в Филдинге…

– Да нет, это мне следует быть тебе благодарной. Выбрось все из головы, – повторила она. – Всего тебе наилучшего, дорогая, – нежно добавила она, – до свидания.

Связь прервалась. Ирэн сидела какое-то время неподвижно, отдавшись своим нелегким мыслям. Потом встала и расправила складки дорогого, сшитого на заказ шерстяного платья. Выходя из спальни, она бросила беглый взгляд в зеркало. Да, на этом, уже довольно древнем фасаде стали появляться первые трещинки. Джинн почти выбрался из бутылки, но ей все же удастся запихнуть его обратно. Она снова была холодной и рассудительной женщиной, к которой снова вернулось ее обычное самообладание – прежней Ирэн Пэтуорт Крамер.

6

Лондон, Мадрид, 1971 год.

Рут Оуэнс жила в гуще коротеньких улочек, окружавших небольшой парк, известный в Лондоне под названием Эннисмор Гарденс, в квартире, которая была выкроена из прежнего односемейного дома.

– Три этажа и в каждом по комнате, – объясняла она, показывая Лили квартиру. – И две из них настолько малы, что повернуться негде.

– Очень мило, – вежливо опровергла Лили.

– Да нет, это мерзкая конура, – поправила ее Рут. – Я не теряю надежды приобрести шикарную квартиру с двумя спальнями в каком-либо новом доме, но для этого сначала от этой надо избавиться. Но желающих купить пока что-то не видать.

Лили это не удивляло. Средний этаж, занимавший девяносто процентов всей жилой площади, мог бы выглядеть прилично, даже красиво, но те элементы комнаты, которые смогли бы заставить ее выглядеть приятнее, заслоняла ужасная современная мебель апокалиптического лилово-оранжевого цвета.

Рут исчезла где-то наверху и вскоре вернулась с подносом, на котором стояли два стакана. Скорее всего, лестница эта вела в кухню. Квартира была в той же мере неудобной, в какой несимпатичной.