Корни зла - Сара Рейн

В нескольких ярдах от них, ярко освещенный фарами машины и мокрый от дождя, стоял фургончик, и не нужно было смотреть на него еще раз, чтобы понять, что стоит он там давно, поскольку колеса наполовину увязли в сырой грязи.

Машина Трикси. Видавший виды и не избалованный мытьем автомобиль, который Трикси водила, потому что он был надежен, а сзади можно было возить собак. Его ни с чем не спутаешь.

Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Майкл сказал:

— Если я все верно понимаю, это ее машина, не так ли?

— Да.

— В таком случае, Дэвлин, очень хорошо, что вы прихватили с собой ключи, потому что, по-моему, нам придется осмотреть киностудию внутри. Франческа, пожалуйста, останьтесь в машине.

Но Фран вовсе не хотелось оставаться одной в такой недружелюбный вечер, когда все вокруг, казалось, полно теней и шепотов.

— Я отправляюсь с вами, — твердо сказала она и вылезла из машины, прежде чем хоть кто-то из них смог ей возразить.

Мужчины промолчали. Майкл протянул ей шарф, который она уронила на пол машины, Лайам выключил фары и сказал:

— По-моему, где-то на заднем сиденье есть фонарик.

Рассеянный свет от фонарика Лайама освещал путь, они осторожно шли вперед, вокруг них, привлеченные светом, метались насекомые.

— Как огоньки судьбы, — заметил Лайам.

— Ignisfatuits?— мягко переспросил Майкл. — Глупые огоньки. Все-таки удивительно, насколько живучи народные предрассудки.

— В Ирландии вам бы рассказали, что огоньки судьбы являются только тем, чья совесть нечиста, — сказал Лайам. Он помолчал и добавил: — Их не видит никто, кроме убийц и тех, кто нечестен по отношению к вдовам и детям. — В этот раз в его голосе звучало нечто, заставившее Франческу обернуться и посмотреть на него.

— Думаю, нам и без созданий из древних мифов есть о чем волноваться, — пробормотал Майкл.

Но Фран показалось, что, говоря эти слова, он оглянулся назад, как будто подозревал, что за ними могут следить; ее этот жест очень расстроил, и она сказала:

— То здание — киностудия?

— Да, павильон номер двенадцать. — Лайам снова говорил непринужденно. — Именно его хотела осмотреть ваша подруга. Не стану мучить вас рассказами о привидениях. Думаю, вы оба знаете, что случилось здесь, но это было давно и, как кто-то однажды сказал, в другой стране...

— Кроме того, девушка мертва[5], — автоматически закончила цитату Франческа и сразу же пожалела о сказанном.

— Вот именно, — довольно сухо сказал Лайам. — Подержите фонарик, чтобы я смог открыть дверь. Спасибо.

Невозможно было, живя в одном доме с Трикси, не узнать массу всего об этом месте. Сначала Фран нравилось слушать эти истории, затем они стали ее слегка беспокоить, и она хотела сказать Трикси: «Оставь все это! Неужели ты не понимаешь, что носишься с историей, которая давно в прошлом, а некоторые старые истории не стоит трогать». Желание сказать именно так охватило ее и секунду назад, когда внезапно она поймала себя на мысли, что не хочет, чтобы Лайам открывал дверь. Но, разумеется, они должны сделать это. Дело было не в привидениях, а в Трикси — нужно было узнать, что с ней все-таки случилось.

Пока Лайам открывал дверь, Франческа размышляла о том, что вся это ашвудская история — ссоры и соперничество, ревность и измены — лежит сваленная в кучу прямо там, за дверью, и что, открыв эту дверь, они окажутся погребенными под всей этой грязью. Но когда они прошли через большой холл в центр студии, она увидела, что если не брать во внимание тот факт, что это место давно и прочно заселено привидениями забытых любовных связей и разрывов, то это по сути был навевающий тоску пыльный и грязный склад. Здесь могли водиться тараканы, но опасности не чувствовалось. («Или здесь все же опасно? — спросил ее внутренний голос. — Ты уверена, что нет?»)

— Здесь ужасно пахнет сыростью, — сказал Майкл, который все еще стоял в дверях. — Или кошками. Или чем-то еще. Дэвлин, вы уверены, что сюда не проникает дождь?

— Нет.

— Нам придется все тут осмотреть, да? — спросила Фран и с раздражением заметила, что в ее голосе звучит неуверенность. — Тщательно осмотреть, да?

— Боюсь, что да. Но за дверью есть выключатель — нам будет проще, если мы будем видеть, что делаем. Подождите, сейчас я его найду и включу свет...

Послышался щелчок, и где-то вверху загорелась одна-единственная лампочка.

— Так-то лучше, — сказал Дэвлин. — Франческа, не могли бы вы остаться тут у двери, пока я и Соллис проверим все?

— Я пойду с вами.

Это огромное помещение, где все было покрыто чехлами от пыли, под которыми могло скрываться все что угодно, нравилось ей не больше, чем зловеще тихие сумерки снаружи. Кроме того, Франческе казалось, что из всех закутков, куда не мог пробиться тусклый свет лампы, за ней неотрывно следят чьи-то глаза. Это, конечно, глупо и смешно. Тем не менее...

Тем не менее идти мимо мебели и декораций, чьи формы напоминали могильные холмы, было жутко. Фран не могла отделаться от чувства, что, проходя мимо, они сметают пыль с запретных и запечатанных семью печатями глав ашвудской истории или на цыпочках крадутся мимо невидимых глазу дверей, за которыми могут находиться все эти выдуманные миры, накопившиеся здесь за долгое время. Миры, где города были сделаны из брезента и фанеры, где стены легко рушились, где кипели страсти и легко рушились судьбы влюбленных. Вон стоит искусно сделанный шезлонг, который мог бы украсить дворец Клеопатры, или турецкий караван-сарай, или комнату, где умирала Элизабет Барратт. А каменная плита, прислоненная к шезлонгу, — всего лишь кусок штукатурки, но однажды, возможно, она служила частью зубчатой стены какого-нибудь нормандского замка, или колодца, в который бросают монеты и загадывают желания, или башни, на которой сидят вороны...

«Или, — сказал тихий голосок, о существовании которого Фран раньше не подозревала, — крышкой могилы Альрауне, где бы она ни находилась?..»

Из всех пришедших ей в голову мыслей эта была самой дурацкой, хотя, находясь в таком месте, невозможно было удержаться от мыслей о привидениях — именно тут отдавали на разграбление города, соблазняли любимых, расправлялись с врагами — и делали все это в течение одного дня! Да, но странно все-таки, что ей подумалось об Альрауне...

(«Ребенок-призрак, — сказала однажды Трикси. — Так теперь думают почти все... Имя Альрауне было покрыто тайной и выдумками, но я уверена, что она на самом деле существовала...»)

Ребенок существовал... Франческа заставила себя вернуться в настоящее. Лайам шел впереди, светя фонариком по углам, время от времени отпуская замечания типа «О, Боже! Только посмотрите, какое тут царит запустение!», Майкл молчал, и Фран казалось, что ему это все очень не нравится. Она почувствовала себя виноватой за то, что втянула его в историю, которая его совершенно не касалась.

Тот, кому поручили зачехлить мебель и декорации, сделал это крайне неаккуратно. Во многих местах из-под покрывал торчали части столов или стульев, а на полу валялись рыболовные крючки и бутафорское деревце. Возможно, когда Ашвуд погружался в тишину и темноту, брошенные кусочки декораций выползали на улицу и выстраивались в сцену «Как все было, когда Ашвуд жил полной жизнью и был наводнен людьми». Как во всех тех сказках, где игрушки оживают и бродят по детской, пока дети спят. Возможно, появление Франчески и двух мужчин застало декорации врасплох, и они не успели заползти под чехлы?

Фран поежилась и укутала шарфом плечи, приложив уголок к губам, потому что от царившего здесь запаха ее подташнивало. Сырость, как сказал Майкл. Или кошки.

Один из стульев, казалось, полностью сбросил с себя чехол и стоял сам по себе, лишь наполовину освещенный тусклым светом. Как последние кадры фильма про оборотня, когда волк уже наполовину превратился в человека, но именно в этот момент его настигла серебряная пуля. Когда-то этот стул был определенно красив: деревянные ручки украшала резьба, обивку — бусинки.

Кто-то набросил на него кусок ткани коричневого цвета — возможно, старую штору, — а рядом со стулом валялись какие-то туфли. Из-за тусклого света ткань выглядела так, как будто бы на ней были полосы, и, если присмотреться, казалось, что это вельветовые брюки.

Франческу охватил ужас, от которого кровь застывает в жилах, а слова начинают бешеную пляску в голове: эти слова снова и снова звучали у нее в голове, сводя с ума: «Здесь случилось что-то ужасное — ты ведь это знаешь, правда, Фран?» Это как запах, от которого к горлу подступает тошнота, но только тебя никак не вырвет... никогда не вырвет... Ведь и так понятно, что кто-то сделал что-то ужасное на этом самом месте. И тогда ее внутренний голос сказал ей тихо, что она это знает... конечно, знает... Что-то ужасное...

Ее мозг перестал работать, как автомобиль с засорившимся карбюратором и заглохшим мотором, и она не могла выйти из лабиринта этих банальных слов и фраз. «Случилось что-то страшное». «Насилие». Еще мгновение, и она сможет определить, что именно это было, этот акт насилия, то, что было «ужасно», и тогда она поймет, что нужно делать.