М.Ю. Лермонтов. Фантазии и факты - Оксана Николаевна Виноградова

на свидетельствах лиц, пытавшихся изо всех сил «выйти сухими из воды». В этом плане замечательная работа А.В. Карпенко и В.И. Прищепа, как ни странно, не исключение. Они резонно не верят свидетельствам Мартынова, Глебова, Васильчикова, но почему-то верят воспоминаниям Эмилии Верзилиной (Клингенберг), которая изо всех сил утверждает традиционную версию.

Из общего потока пересказов, набивших оскомину на зубах, историй о ссоре и дуэли выделяются свидетельства Александра Ивановича Арнольди и Екатерины Григорьевны Быховец. Выделяются, во-первых, тем, что только они утверждали, что видели Лермонтова 15 июля 1841 года (!), во-вторых, они были непричастны к кругу знакомых дома Верзилиных, в-третьих, их показания из рук вон плохо стыкуются с общепринятой версией. Вероятно, из-за последнего обстоятельства письмо Быховец было признано подделкой. Кроме того, оригинал письма утерян. Здесь можно возразить. Да, исследователи доказали, что не было в окружении Е.Г. Быховец тети с фамилией Обыденная, что вряд ли М.В. Дмитриевский (Дмитревский) ехал верхом (был болен), что сам тон письма не выказывает образованную и строгую Екатерину Григорьевну, какой она должна была бы быть… Но про тон письма можно поспорить, Дмитриевский в виде исключения мог сесть верхом. Фамилия тети (Обыденная) может быть объяснена ошибкой переписчика или даже чувством юмора Быховец. Оригинал письма был найден гимназистом В.И. Акербломом и отдан в редакцию журнала «Русская старина», где в предисловии к публикации подтвердили наличие оригинала. Оригинал будто бы видел Висковатый.

Современные исследователи Е. Рябов и Д. Алексеев, изучившие историю письма Быховец, высказали предположение, что оригинал письма мог быть отдан для разъяснений сыну Екатерины Григорьевны и утрачен в связи со скоропостижной смертью весной 1892 г. сначала М.И. Семевского, а затем Л.К. Ивановского (Московская правда, 1986, 27 июля)173.

Как бы то ни было, но через шестьдесят лет после находки Акерблома было найдено еще одно письмо, от 21 июля 1841 года, некоего Полеводина (как установили позже – Петра Тимофеевича174), случайно оказавшегося свидетелем похорон Михаила Юрьевича и записавшего многое из того, о чем говорили в толпе. Сам Полеводин, вероятно, был любителем сочинять нечто прозаическое и поэтическое, и письмо скорее напоминает некое эссе на заданную тему. На полях приписка рукой некоего А. Мейера, находившегося в тот момент вместе с автором письма в Пятигорске. Подлинность письма Полеводина не оспаривается. Есть обвинения в том, что автор кое-что напридумывал для красоты слога, однако, кроме всем знакомой истории о ссоре и хладнокровном убийце Мартынове (о чем, вероятно, говорили на похоронах Глебов, Васильчиков и Эмилия), Полеводин сообщает:

Пушкин Лев Сергеевич, родной брат нашего бессмертного поэта, весьма убит смертию Л<ермонтова>, он был лучший его приятель. Л<ермонтов> обедал в этот день с ним и прочею молодежью в Шотландке (в 6-ти верстах от Пятигорска) и не сказал ни слова о дуэли, которая должна была состояться чрез час. Пушкин уверяет, что эта дуэль никогда бы состояться не могла, если б секунданты были не мальчики, она сделана против всех правил и чести…175

Оказывается, есть третий человек – Лев Сергеевич Пушкин, который, пусть и косвенно, сообщил о том, что видел Лермонтова 15 июля. И показания Пушкина подтверждают показания Быховец.

А вот свидетельство Арнольди:

17 июля [Опечатка в машинописном оригинале воспоминаний. В некоторых изданиях исправлена на 15-е. – О.В.] погода была восхитительная, и я верхом, часу в 8-м утра, отправился туда. Надобно сказать, что дня за три до этого Лермонтов подъезжал верхом на сером коне в черкесском костюме к единственному открытому окну нашей квартиры, у которого я рисовал, и простился со мною, переезжая в Железноводск. <…> Проехав колонию Шотландку, я видел пред одним домом торопливые приготовления к какому-то пикнику его обитателей, но не обратил на это особого внимания, я торопился в Железноводск, так как огромная черная туча, грозно застилая горизонт, нагоняла меня как бы стеной от Пятигорска и крупные капли дождя падали на ярко освещенную солнцем местность. На пол-пути в Железноводск я встретил Столыпина и Глебова на беговых дрожках; Глебов правил, а Столыпин с ягташем и ружьем через плечо имел пред собою что-то покрытое платком. На вопрос мой, куда они едут, они отвечали мне, что на охоту, а я еще посоветовал им убить орла, которого неподалеку оттуда заметил на копне сена. <…> Несколько далее я встретил извозчичьи дрожки с Дмитревским и Лермонтовым… <…> Проведя день у мачехи моей, под вечер я стал собираться в Пятигорск и, несмотря на то, что меня удерживали под предлогом ненастья, все-таки поехал, так как не хотел пропустить очередной ванны. Смеркалось, когда я проехал Шотландку, и в темноте уже светились мне приветливые огоньки Пятигорска, как вдруг слева, на склоне Машука, я услыхал выстрел; полагая, что это шалят мирные горцы, так как не раз слышал об этом рассказы, я приударил коня нагайкой и вскоре благополучно добрался до дома, где застал Шведе, упражнявшегося на фортепиано. Раздевая меня, крепостной человек мой Михаил Судаков доложил мне, что по соседству у нас несчастие и что Лермонтова привезли на дрожках раненного… Недоумевая, я поспешил к соседу, но, застав ставни и двери его квартиры на запоре, вернулся к себе176.

Арнольди сам понимает, что виденное им плохо стыкуется с «канонической» версией дуэли, и потому в записках то и дело отступает от фактов, пускаясь в рассуждения и предположения.

Между тем, опираясь на свидетельства в этих трех источниках (записки Арнольди, письма Быховец и Полеводина), можно выстроить следующую картину:

Лермонтов к 15 июля имел одну съемную квартиру в Пятигорске и одну – в Железноводске. Закончив курс серных ванн в Пятигорске, Лермонтов стал проходить курс железистых ванн, находящихся в Железноводске, и в тот момент имел съемное жилье как в Пятигорске, так и в Железноводске. От Железноводска до Пятигорска по прямой около 10 км пути. Быховец сообщает, что дорога около 14 верст. Для справки: верхом это расстояние лошадь преодолевает спокойным аллюром примерно за час.

В письме Полеводина есть ценные сведения о расписании лечения:

…Жизнь я здесь веду хотя однообразную, но довольно веселую: здесь маленькое местечко, следственно вся публика, приехавшая и здешняя, вместе. Образ жизни мой таков: в 5 часов утра пью воду, водопой этот продолжается иногда до 7, а иногда до 8 часов, после этого пью маренковой кофе, после еду в ванну, после отдыхаю, катаюсь верхом, в 1-м часу обедаю; вечером опять пью воду, катаюсь, иду на бульвар, на котором каждый день играет музыка с 5 до 8 часов и где собирается вся пятигорская публика, потом пью чай и в 10-м часу ложусь спать. Каждое воскресенье здесь