Чтобы мир знал и помнил. Сборник статей и рецензий - Жанна Долгополова

Но на счету Визенталя также и долгий список «праведников»: тех поляков, украинцев, чехов, литовцев, немцев, австрийцев, которые, рискуя жизнью, спасали евреев в годы войны. А еще на его счету огромная просветительская работа: задолго до того, как в мире стали изучать Холокост, он начал рассказывать о нем послевоенным школьникам и студентам. Он также написал несколько книг – воспоминаний о времени и о себе, о работе созданного им Еврейского центра исторической документации. Бестселлеры своих дней, они и десятилетия спустя вовлекают новых читателей и исследователей Катастрофы в активный поиск ответов и постановку новых вопросов.

Симон Визенталь

Симон Визенталь прожил долгую жизнь и претерпел не одну беду XX века. Он родился 31 декабря 1908 года в городе Бучач на галицийской окраине Австро-Венгерской империи. Городок небольшой (шесть тысяч евреев, три тысячи поляков), торговый, магдебургское право самоуправления получил еще в XVI веке. По воспоминаниям израильского писателя Агнона (Нобелевского лауреата 1966 года), выросшего в Бучаче двумя десятилетиями раньше Визенталя, это было чудное, тихое место. Но у Симона другие воспоминания. Ему и пяти лет не исполнилось, а он уже видел войска трех воюющих держав и потерял на фронте отца, рядового австрийской армии. Потом в Галицию отступали из России белые и наступали красные, гуляли украинские казаки, польские конники и большевистские конармейцы, и все по очереди грабили местное население и громили еврейские дома. В один из таких наездов и мальчика Визенталя полоснули шашкой. Местный лекарь вполне удачно зашил рану. Но шрам остался на всю жизнь.

К тому времени, когда Визенталь оканчивал гимназию, австрийская Галиция стала частью независимой Польши, ревностно соблюдавшей процентное равноправие этнических меньшинств. Чтобы не рисковать, Визенталь уехал учиться в Чехословакию: там не было «процентной нормы». Через четыре года с дипломом строителя Пражского политехнического института он вернулся домой, женился на однокласснице Циле Мюллер, закончил еще и львовский политех, поработал с рядом городских архитекторов и только успел открыть свое дело, как Гитлер и Сталин мирным сговором поделили между собой Польшу. Первого сентября 1939 года нацисты оккупировали страну с запада, а через две недели коммунисты освободили ее с востока. НКВД провел чистку населения, конфисковал имущество частников-эксплуататоров, переселил часть еврейской и польской буржуазии в местные тюрьмы, а часть в Сибирь и Казахстан. Визенталь сумел откупиться, устроился на фабрику кроватей и стал советским мастеровым.

Еще через двадцать два месяца фашистские войска взяли Львов, расстреляли коммунистов и согнали всех евреев в гетто. Визенталю и на этот раз повезло: его поместили в принудительно-трудовой концлагерь, откуда ежедневно вывозили на работу в ремонтные мастерские при львовской железнодорожной станции. Там он сумел связаться с польскими партизанами, передать им план путей сообщения в обмен на то, что те помогли его жене бежать из лагеря, добыли ей «арийский» паспорт, переправили в Варшаву и обеспечили жильем и работой. Циля Визенталь выжила в Варшаве и после войны разыскала мужа. Сам Визенталь тоже бежал из заключения, семь месяцев его из укрытия в укрытие передавали поляки и украинцы. Тогда-то он и составил свой первый список эсэсовцев и их преступлений. Когда июньским вечером 1944 года нагрянуло гестапо, он не успел уничтожить список, но пока его волокли к грузовику, сумел перерезать себе вены, чтобы раз и навсегда ускользнуть от гестаповцев.

Он очнулся в тюремном лазарете, где ему сообщили, что, по распоряжению начальника львовского гестапо, он до первого допроса находится на повышенном питании. Допрос состоялся на следующее утро, но расстрелять Визенталя не успели. Под артиллерийскую канонаду с востока гестаповцы сообразительно перестроились. Теперь каждый живой заключенный служил им залогом не попасть на Восточный фронт и давал возможность под его охраной выбраться на запад. Пеший ход тридцати четырех узников львовского концлагеря почти восемь месяцев продвигался от лагеря к лагерю в глубь Третьего рейха, прихватывая сотни новых заключенных и сотнями теряя их на очередном перегоне. 7 февраля 1945 года конвой, в котором находился Визенталь, загнали в австрийский лагерь смерти Маутхаузен, где обмороженному и изувеченному Визенталю еще раз повезло: он дотянул до 5 мая 1945 года, когда в лагерь вошли американские танки.

Едва став на ноги, Визенталь буквально напросился на работу в американский Отдел расследования военных преступлений (ОРВП) и проработал в нем более двух лет: принимал участие в опознании, розыске и аресте нацистских преступников, готовил материалы к немецким и австрийским процессам и приобрел первые навыки работы в судебной криминалистике. Но со временем служба в ОРВП стала ему в тягость. Он объяснял это тем, что американцев, с оружием в руках освобождавших Европу от нацизма, вскоре демобилизовали, а на смену прислали резервистов, для которых нацисты были уже военной историей, заслуживающей по всем статьям здравого смысла забвения. Они сокрушались, что люди вроде Визенталя продолжают жить по военным стандартам око за око, зуб за зуб, что им нравится выступать в роли вечных мстителей и поэтому они понапрасну бьют тревогу. Один из таких новых коллег еще и поучал Визенталя: «Всегда должны быть люди с другой точкой зрения. У нас в Америке есть демократы и республиканцы, а у вас тут фашисты и антифашисты. Это-то и движет мир. Так что не стоит принимать все так близко к сердцу».[103]

В 1947 году вместе с тридцатью единомышленниками Визенталь открыл в Линце Еврейский центр исторической документации с целью собрать информацию для будущих судов над военными преступниками. Все здесь держалось на добровольных началах. Все зарабатывали на жизнь работой в других организациях. Тем не менее в Центре составили список двадцати двух с половиной тысяч преступников, и в дальнейшем половина их предстала перед судом. Но время, похоже, играло против Визенталя. Денацификация (то есть полное очищение общества и всех его институтов от идеологии и идеологов национал-социализма), проводимая сразу после войны всеми союзными странами в Германии и Австрии, приостановилась. В 1948 году с блокады Берлина началась холодная война. Через год появились две Германии. Австрия с ужасом ожидала той же участи. В ФРГ все бывшие нацисты, готовые противостоять коммунистам, получили априорное оправдание. Такое же априорное оправдание под противоположным знаком происходило в ГДР.

В апреле 1948 года ФРГ и Австрия, лежавшие в руинах, приняли американскую экономическую помощь, так называемый план Маршалла, но человеческих ресурсов, чтобы возродить страну из пепла одними чистыми руками, у них не было. Верховный главнокомандующий войсками союзников М. Риджвей предложил Западной Германии простить тех, кто был осужден за военные преступления в Восточной Европе. Австрия этот совет интерпретировала еще шире. Те военные преступления, за которые в 1946 году карали смертной казнью, а в 1948 году пожизненным заключением, в 1950 году стали не– или легконаказуемыми. Страна потихоньку привыкала жить среди убийц. Досье Еврейского центра документации оставались невостребованными, и в марте 1954 года Визенталь упаковал все материалы (общим весом в пятьсот тридцать два килограмма) и переслал их в исторический архив Яд ва-Шема в Израиле.

Себе он оставил только досье на Адольфа Эйхмана, самое давнее и многостраничное дело. В мемуарах 1967 года «Убийцы среди нас» Визенталь написал, что «розыск Эйхмана был не “охотой”, как его принято называть, а гигантской головоломной мозаикой и долгой, часто обескураживающей игрой на выдержку. Эйхмана поймали благодаря совместным усилиям многих людей из разных стран, чаще всего друг друга не знавших. Каждый вносил свою лепту. Мне тоже удалось внести нечто существенное… Сегодня мне кажется, что одним из моих существенных вкладов в розыске Эйхмана было разоблачение легенды о его якобы смерти. Многих нацистских преступников никогда не удастся разыскать, потому что, вовремя объявив о своей кончине, они припеваючи жили под чужими именами, а некоторые еще и женились на собственных “вдовах”». Может быть, лепта, внесенная Визенталем, была несколько большей. Он, например, сумел составить композиционный (и почти идеальный) портрет постаревшего Эйхмана (до этого во всех сыскных агентствах были три довоенных фотографии преступника: он не любил сниматься), который, в частности, очень пригодился израильтянам.

23 мая 1960 года, когда премьер-министр Израиля Давид Бен Гурион сообщил парламенту, что Эйхман пойман и содержится в израильской тюрьме, Визенталь получил поздравительную телеграмму из Яд ва-Шема. Он не пропустил ни одного судебного заседания (с 11 апреля до 15 декабря 1961 года) и позднее писал: «Суд над Эйхманом проходил в психологически верное время. Если бы сразу после войны его судили на Нюрнбергском процессе, он оказался бы всего лишь одним из подсудимых, и о его преступлениях вскорости забыли бы… В те дни все были рады избавиться от кошмаров прошлого. До суда над Эйхманом миллионы людей в Германии и Австрии отговаривались тем, что не знали и знать не хотели о чудовищных преступлениях эсэсовцев. Суд над Эйхманом положил конец этому самообману; после него уже никто не заикался о неведении… Миллионы людей читали об Эйхмане в газетах и журналах, слушали по радио об «окончательном решении» и смотрели по телевизору прямую трансляцию из зала суда… Они слышали бесцветный голос Эйхмана, видели его бесстрастное лицо. Только раз, на девяносто пятый день судебного процесса, Эйхман проявил что-то похожее на эмоцию, сказав: “Признаюсь, что сейчас я считаю полное уничтожение евреев одним из самых страшных преступлений в истории человечества. Но оно было совершено, и надо сделать все возможное, чтобы такое не повторилось”».