Лекарство от скуки. (Не) твоя девочка - Ольга Николаева

Сам все сделаю. Так проще…

Было крайне сложно подчиниться. Кожу жгло от желания прикоснуться, ощутить на себе его прикосновения… Губы пересохли, в ушах стучало… Воздух как будто стал вязким, густым, как кисель, насыщенный вкусом и ароматом Пальмовского… Сами собой прикрылись глаза, и девушка не торопилась поднимать веки: так было проще и слаще ощущать все, что он делает.

Как торопливо стягивает с нее остатки вещей, как сам раздевается… Как горячая кожа на его груди опаляет ее – прохладную, тут же заставляет вздрогнуть, сжаться… и тут же расплыться от удовольствия: Пальмовский не тянет с прелюдией, нетерпеливо усаживает Алю на комод, сметая на пол какие-то нужные мелочи… Притягивает к себе ближе, и лишь тогда на секунду останавливается.

Аля с трудом разлепила веки, чтобы поймать мужской взгляд. Удивленно приподняла брови – насколько еще была в состоянии удивляться…

– Ты спишь там, что ли? – А этот крендель еще и шутить умудрялся… Правда, как-то без задора и огонька…

– Пальмовский, ты дурак совсем? – Она сама первой двинулась ему навстречу. Зашипела от удовольствия, закусив губу… Тут же забыла, о чем спрашивала… Замерла, наслаждаясь…

– Угу. Глаза не закрывай… – Он продолжил движение, шептал прямо в рот, неразборчиво между поцелуями. – Смотреть хочу…

Что там можно было увидеть в ее взгляде – абсолютно пьяном и бессмысленном, Аля не знала. Но послушно держала веки открытыми, теряясь в ощущениях… Их было слишком много сейчас для одной маленькой, дико скучавшей Али…

Ей было нужно совсем немного, чтобы разогнаться до состояния жадной эйфории: это когда уже совершенно, охренительно здорово, но хочется еще больше и больше… Хотелось прорасти мужчине под кожу, выпить его всего, дышать вдвоем и за двоих, стонать в унисон, переходя на хриплые крики удовольствия… И взлетать с ним вдвоем тоже…

Почему-то разговоры не складывались. Все было здорово – и нежность прикосновений, и жаркая ласка во взглядах, и тихая нега после, когда оставалось только прижаться друг к другу и не отпускать, долго-долго…

Але было страшно задавать вопросы. Пальмовский не спешил делиться впечатлениями о том, как провел это время… Наверное, у него хватало и других проблем.

Он только успевал сбрасывать звонки на телефоне, скрипя зубами. Аля заметила, что раньше он так никогда не делал…

– Ответь. Я никуда не денусь же… – Попробовала вмешаться, когда он в очередной раз откинул в сторону трубку.

– Сегодня – твой день. Обойдутся.

– Но…

– Аль. Столько времени справлялись без меня – справятся и теперь. Ничего уже не поменяется. А у тебя – День Рождения. Я сегодня – весь твой.

«Хочу всегда, а не сегодня». Эта мысль оформилась и жгла, не находя выхода.

Аля загадала желание, когда задувала свечу на торте. Пальмовский быстро оформил доставку – с шарами, цветами, еще какими-то прибамбасами, пока девушка ходила в душ и переодевалась.

Она повторяла ее как мантру все время, пока ела торт. Написала на бумажке, сожгла и проглотила пепел вместе с содержимым праздничного бокала. Одно-единственное желание. Неужели оно не могло исполниться?

– К родителям поедем? – Виктор, даже если и догадался о ее мыслях, виду не подал. Он был невозможно бережен с нею, до мурашек заботлив и предупредителен, но все так же молчалив и суров. Только все чаще и чаще прижимался губами – к виску, к макушке, ко лбу…

– Хочешь меня сплавить? – Девушка нервно усмехнулась. Смахнула непрошеную слезинку с уголка глаз. Ничего не предвещало, на самом деле. Это она сама себя накручивала и накручивала.

– Я думал, твоей маме тоже важно… Это ведь и ее праздник тоже. Не думала об этом?

Он опять оказался старше. Мудрее. Взрослее и опытнее. А она опять показала себя эгоисткой…

– Да. Наверное… – Поджала губы от стыда. И от невозможности разорваться между двумя самыми любимыми местами в жизни. – Ты прав, мама ждет… Я, правда, предупредила, что буду поздно…

– Аль, не расстраивайся. – Вот лучше бы он так не делал! Лучше бы прикинулся безразличным чурбаном! – Я бы тебя с радостью здесь запер на пару недель и никуда не выпускал… Не думай, что не скучал и…

– Да, Пальмовский! Я уже решила, что ты сбил первый аппетит, а теперь хочешь заняться другими делами! Я же такая дурочка малолетняя, что только о себе и размышляю!

– Дурочка, конечно… – Он прервал поток ее возмущений, просто приложив палец к губам. – Маленькая, глупенькая, сладкая дурочка. Имеешь полное право на меня дуться. Но мужиков в твоей жизни будет еще много, и разных. А мама – одна. Ее обижать не имеешь права.

Одной фразой он зачем-то все в ней поломал. Весь такой добрый и умный, черт его подери, этого Пальмовского! Что значит «мужиков будет много»?! Как он посмел такое говорить?

Она не смогла ответить ему ни слова. Спрятала глаза, которые моментом налились влагой. Сглотнула, фыркнула как будто гордо и возмущенно, а на деле – прятала всхлип. Засуетилась, собирая вещи. Зачем-то снова спряталась в ванной комнате, переодеваясь. Наверное, так было проще остыть, пережить, принять…

Она -то, глупая, уже размечталась, что он будет ее навсегда… А Виктор одним щелчком расставил все по местам: на сегодня. А дальше – как карта ляжет…

Только дурак или слепой не заметил бы реакцию Али. Виктор не был ни тем, ни другим. Прекрасно знал, что делает. Заранее обдумал все, что будет говорить…

Одного не учел: что будет больно. Почти так же, как самой девчонке. Отвернулся, чтобы дать ей время прийти в себя. Долго смотрел в окно. Спроси, что там видел – ни за что не ответил бы.

Хреновое вышло лекарство от скуки: Пальмовский так и не понял, когда успел на него подсесть. А как теперь слезть, не страдая от ломки, вообще не мог себе представить.

– Держи. – Бесцельно бродил по комнатам, пока Аля собиралась. Не было сил смотреть на то, как она снова натягивает пуховик, недавно им же безжалостно сброшенный. Как натягивает шапку поглубже, наматывает шарф…

Он был не уверен в себе. В том, что справится и не разденет ее снова, не заставит остаться. Аля простила бы ему глупые, неправильные слова. Беда только в том, что слова были верные и нужные. Он не имел права сейчас ее задерживать.

Вышел только в последний момент, протянул ей букет. Как всегда, шикарный. И, конечно же, никем не оцененный. Аля только мазнула по нему взглядом,