Анна и Черный Pыцарь - Финн

— Тогда получится мое лицо, — сообщила Анна всем в целом и никому в особенности.

Челюсть Джона поменяла свое привычное положение, заняв позицию на пару дюймов ниже обычного. Признаюсь, я, наверное, неправильно соединил несколько звезд, потому что ничего подобного я не видел.

— А почему это не мое лицо, например? — резонно поинтересовалась Бомбом.

— И твое тоже. Это и твое лицо тоже, Бомбом, — ответила Анна. — Если правильно его сделать, то это будет всехнее лицо, правда, мистер Джон?

Бедняга Джон, ему не оставалось ничего иного, кроме как послушно кивнуть головой! Однако Анна еще не закончила.

— А сколько там разных лиц среди звезд, а, мистер Джон?

Нельзя сказать, что Джону этот вопрос безумно понравился.

— Так много, — выдавил он наконец, — так много, что и не сосчитать.

— Больше, чем людей в мире? — настаивала она.

Единственное, что он мог сделать, так это молча кивнуть. Все молчали, выискивая среди звезд свои лица.

— А вот моего старика там нет, — хихикнул Хек.

— Почему это, Хек? — удивился я такому повороту.

— Он у меня такой страшный на морду, Финн, — засмеялся Хек, — что на фиг перепугает оттуда всех. Но он хороший парень, точно. Он очень хороший!

Сэм сел за руль Джонова автомобиля, чтобы вывести его на дорогу. Несколько ребят помогли Арабелле дотащить до машины старое одеяло и большую корзину, в которых она привезла угощение.

— Мистер Джон, вам понравилось? Здорово, правда? Та гребаная ракета, она почти до Луны долетела, спорим, она долетела. Правда ведь долетела, мистер Джон?

— Ну, достаточно далеко, — улыбался Джон. — Она долетела достаточно далеко.

Я был несказанно рад, что он не пустился в пространные математические калькуляции, чтобы с точностью определить, какой высоты достигла злосчастная ракета. Он покачал головой и, к моему несказанному изумлению, выдал следующее:

— Да, возможно, она долетела до самой Луны.

— Я же говорил… я же вам говорил, правда?

Что заставило его увидеть магию этой ночи, а не привычные голые факты? Когда мы шли к машине, Джон неожиданно положил руку мне на плечо.

— Вы, должно быть, устали, Джон, — сказал я. — Я могу что-нибудь сделать для вас?

— Я вовсе не устал, — возразил он. — Я… я просто задумался.

— О чем?

— О прошлом.

— О!

— Неужели я и правда… Я уже не помню. Неужели правда?

— Правда — что? — спросил я.

Он испустил долгий-долгий вздох.

— Неужели я тоже задавал столько вопросов, когда был в их возрасте? Я уже не помню того, что было так давно.

Он помолчал.

— Куда, интересно, девалось все волшебство? Куда?

На этот вопрос я не ответил. Потому что, во-первых, это было не ко времени, а во-вторых, ответа я не знал.

Они уже были готовы отъезжать, когда:

— Приводите ее ко мне в гости. Приводите почаще… маленькую Анну.

Я обещал.

* * *

Неизвестно, где Анна подцепила идею о том, что сначала приходят ответы и только потом вопросы, но произошло это очень рано. Меня в свое время учили совершенно противоположному, а уж старого Джона и подавно. В отличие от нас Ма всегда придерживалась именно такого взгляда на вещи, так что, когда к нам пришла Анна, они с Ма сразу зажили душа в душу. Для меня это было немного слишком, потому что я никогда по-настоящему не знал, куда я двигаюсь, а чаще всего пытался делать это в двух направлениях сразу, если не больше. Временами это бывало довольно болезненно.

Иногда я принимался жаловаться на необъяснимую манеру Ответов лезть наперед Вопросов, но никогда особо не упорствовал в таком взгляде на вещи. Надо мной смеялись. Смех по этому поводу вынести было довольно трудно. Я сразу же начинал чувствовать себя очень маленьким.

— Внутри любого порядка есть беспорядок, — говаривала Ма. — А внутри беспорядка — порядок. И каковы бы они ни были, оба они — твои, и ничьи больше!

Все, кто знал Анну, все время пытались уподобить ее чему-то знакомому и понятному.

— Она будто сорока или галка, хватает и улетает.

Я сам так делал; я называл ее ангелом. Не то чтобы я очень много знал об ангелах, не припомню даже, встречал ли я когда-нибудь хоть одного или нет, но вот когда Джона угораздило сравнить ее с ружьем, я откровенно выпал в осадок.

— Вы когда-нибудь стреляли из ружья, Финн?

— Только в детстве. Из пугача и игрушечной духовушки. А почему вы спрашиваете?

— Она мне его напоминает.

— Бомбу я бы еще мог понять; у меня временами бывает ощущение, будто меня только что взорвали, — задумчиво отвечал я. — Но чтобы ружье… нет, никогда.

Он явно сражался со словами.

— Черт! Иногда мне кажется, что она умеет смотреть и вперед, и назад. Не будьте таким тупым, молодой Финн. Вы прекрасно понимаете, куда я веду.

— Не отвертитесь, Джон. Давайте объясняйте.

— На самом деле я хочу сказать, что, глядя вперед, мы намечаем цель, а глядя назад — прицеливаемся и делаем точную наводку.

— Звучит разумно, — сказал я. — Но что вы имеете в виду?

— Ничего особенного… кроме того, что она, кажется, всегда четко знает свою цель. Хотел бы сказать то же самое о себе. Из-за нее мне в голову приходят очень странные мысли. Идиотские мысли, надо сказать. О вещах, которые просто не могут быть правдой, но, однако же, вот они, у меня в голове.

Теперь уже запутался я. Он рассуждал прямо как Анна, и я не преминул сказать ему об этом.

— Быть может, вы правы, молодой Финн, быть может, вы правы.

— У вас никогда не появлялось от общения с ней такого чувства…

— Какого чувства, Джон?

— Что она — такой самостоятельный кусочек вашей собственной памяти? У меня появлялось. Я сразу теряю контроль над собой.

— Не может быть, Джон! Только не вы!

— Она часто напоминает мне мое собственное детство — мои путаницы, мои воспоминания.

— Насчет путаниц я могу понять, — подтвердил я. — Она частенько ставит меня с ног на голову.

— Теперь вы надо мной смеетесь. Не смейте! Мне это не нравится.

— Извините, Джон. Вы сами частенько надо мной смеялись.

— Знаю, — сказал он, — но это было совсем по-другому. Я был гораздо старше вас, и потом, в этом состоял наш долг: мой — учить, ваш — учиться. У меня от нее временами начинается прямо-таки ментальный зуд, только вот я не знаю, где и как почесать. Что-то вроде умственного несварения, я полагаю. Но, Финн…

— Да?

— Иногда мне думается — а ведь она, может быть, права. Не в большом, сами понимаете, но в малом. Если бы она только могла точно объяснить, что чувствует, это сильно бы облегчило дело.

— Мне бы тоже, — рассмеялся я. — Если бы вы объяснили мне, о чем, собственно, речь. Я совершенно потерял нить ваших рассуждений.

— Случалось ли, — спросил он, — что она совершенно сбивала вас с толку всякими штуками из ее мира, которые со словом «очень»?

— Ах это, — сказал я. — Такое случается со мной по несколько раз в неделю — как правило, посреди ночи. Очень-очень большими и очень-очень малыми. Чем-нибудь, что она где-нибудь подобрала. Что ей кто-нибудь написал БОЛЬШИМИ БУКВАМИ или что она выкопала в одной из моих же собственных книжек.

— Это я понимаю, но откуда она взяла ту идею о разных правилах? Она ее сама «разработала» или кто-то ей подсказал? Она ведь, знаете ли, права.

— Это меня удивляет куда меньше, чем тот факт, что она отыскала в словаре это самое слово «очень». Я тоже это сделал в свое время — много-много лет назад. Я не так уж часто его использую. Вам известно, что оно означает?

— Как-то не задумывался. Я просто употребляю его в речи.

— А оно на самом деле значит «настоящий», или «истинный».[19] И вот в этом-то я на самом деле отнюдь не уверен.

Теперь Джон проводил у нас дома с детьми не меньше времени, чем я в свое время в Рэндом-коттедже. Было странно созерцать почтенного отставного учителя сидящим на старом деревянном ящике или не менее старом автомобильном сиденье, которые уважительно именовались «место мистера Джона». Очень скоро он уже был на короткой ноге с Милли и ее товарками с верха улицы. Теперь из его уст нельзя было услышать ни критики, ни осуждения в их адрес. Разумеется, его крайне удручал тот факт, что они избрали для зарабатывания денег именно такой путь, но то, что для них это был единственный способ содержать свои семьи, служило для девушек вполне достаточным извинением. Свое отношение к ним он чрезвычайно корректно выразил фразой: «Вам необычайно повезло иметь таких замечательных друзей».

И в этом мне действительно крупно повезло.

* * *

Я совершенно уверен, что Анна ни разу не употребляла при мне слово «предисловие», но при этом прекрасно знала, что в вводной части книги говорится о том, про что, собственно, книга, и что это, по сути дела, ее скелет. Чтобы все как следует понять, нужна была остальная часть книги, ее «мясо». Поэтому, когда мистер Джон сказал ей, что он не мог поверить в мистера Бога, потому что не мог поверить в начало Библии, ее это совершенно не удивило, а только опечалило. У него в кабинете она видела десятки полок с книгами, значит, он был умным человеком и, по идее, должен был знать, что начало — это всегда только скелет. Он согласился с ней, когда она объяснила ему свой подход, но это ему совершенно не помогло. Забавно, как взрослым удаются такие вещи. Им и дела нет до всех этих чудных сочных мясных кусочков, зато они готовы глотку друг другу перегрызть за кучу костей. Например, преподобный Касл. Он всегда говорил о мистере Боге, как будто тот был каким-нибудь упертым директором школы, которого хлебом не корми — дай всех наказать. Неудивительно, что его проповеди всегда награждались звучным Анниным фырком откуда-то из глубины рядов. Насколько было известно Анне, мистер Бог был решительно приятным типом. Если придерживаться этого мнения, все начинает казаться совсем другим.