Дети Хурина - Джон Толкиен

День уже клонился к вечеру, когда изгои приблизились наконец к подножию горы. Подошли они с севера, как вывел их Мим, и луч заходящего солнца озарил гребень Амон Руд, а серегон был весь в цвету.

— Глядите! Кровью обагрена вершина, — воскликнул Андрог.

— Пока еще нет, — возразил Турин.

Солнце садилось; в лощинах угасал свет. Теперь гора нависала прямо над ними, и гадали изгои, зачем нужен проводник, если веху столь приметную и без того не пропустишь. Но Мим повел их дальше, и, взбираясь по последним крутым подъемам, приметили они, что гном следует еле заметной тропкой, отыскивая ее по тайным знакам либо в силу давней привычки. Теперь тропа петляла туда-сюда, и, озираясь по сторонам, видели путники, что справа и слева разверзаются темные ложбины и расщелины, либо склоны резко понижаются, переходя в загроможденные каменными завалами пустоши, где среди зарослей ежевики и терновника таились обрывы и ямы. Без проводника изгои проблуждали бы тут не один день, карабкаясь по неприступным склонам в поисках дороги.

Наконец вышли они к подъему более крутому, зато ровному. Прошли они под сенью вековых рябин и углубились в галереи длинных стеблей аэглоса — в полумрак, напоенный сладким благоуханием. И вдруг воздвиглась перед ними каменная стена, гладкая и отвесная, около сорока футов в вышину — хотя на глаз не определишь, ибо небо терялось в сумерках.

— Это и есть двери твоего дома? — спросил Турин. — Говорят, гномы любят камень. — И он шагнул ближе к Миму, опасаясь подвоха.

— Не двери дома, но ворота во внутренний двор, — возразил Мим.

И прошел он вдоль основания утеса направо, а через двадцать шагов внезапно остановился, и увидел Турин расщелину — непогода либо руки мастеров придали ей такую форму, что две каменные грани как бы перекрывали друг друга, а проем между ними уводил налево. Вход занавешивали длинные вьющиеся растения, пустившие корни в трещинах сверху, а внутри начиналась крутая каменистая тропа — и уводила она вверх, в темноту. Было там промозгло и сыро; вниз по тоннелю тонкой струйкой сочилась вода.

Один за другим изгои поднялись по тропе. Дойдя до верха, дорога свернула направо и снова на юг, и через заросли терновника вывела путников на зеленую поляну, пересекла ее и нырнула в тень. Так пришли они в жилище Мима, Бар-эн-Нибин-ноэг, память о котором сохранили разве что древние предания Дориата и Нарготронда, а увидеть его своими глазами не доводилось доселе никому из смертных. Уже сгущалась ночь, на востоке высыпали звезды, и разглядеть, как устроено это странное место, до поры не удавалось.

Гору Амон Руд венчал скальный гребень: каменная громада, похожая на заостренный колпак с голой, плоской верхушкой. На северной его стороне выдавался уступ, ровный, почти квадратный; разглядеть его снизу было невозможно: сзади его стеной прикрывал гребень, а на западе и востоке каменная площадка заканчивались отвесными обрывами. Только с севера, откуда и пришли изгои, можно было с легкостью подняться сюда — если знать дорогу. От «ворот» вела тропинка — очень скоро она ныряла в рощицу карликовых берез на берегу прозрачного озерца в каменной чаше. Питал озеро ручей — пробившись из-под каменной стены, он струился по промытому желобку и белой нитью переливался через восточный край уступа. Под прикрытием деревьев, подле источника, промеж двух высоких каменных опор зиял вход в пещеру. Казалась, это — всего-то навсего неглубокий грот с низким полуразрушенным сводом, но дальше пещера углублялась и расширялась: далеко пролегли туннели, прорубленные в скале неспешными руками Малых гномов за долгие годы, что прожили они здесь — пока не докучали им Серые эльфы лесов.

В густеющих сумерках Мим провел своих спутников мимо озерца, в котором уже отразились неяркие звезды среди теней березовых крон. У входа в пещеру он обернулся и поклонился Турину.

— Добро пожаловать, господин! — промолвил он. — Добро пожаловать в Бар-эн-Данвед, Дом-Выкуп. Ибо так отныне и зваться ему.

— Может статься, что и так, — отозвался Турин. — Но сперва погляжу я на него.

И Турин вошел внутрь вместе с Мимом, а остальные, видя, что вожак не побоялся переступить порога, поспешили следом: даже Андрог, который не доверял гному более прочих. Вскоре оказались они в непроглядной темноте, но Мим хлопнул в ладоши и из-за угла выплыл огонек — из коридора в глубине внешнего грота появился еще один гном с факелом в руках.

— Ха! Вот так я и думал, что промахнулся! — посетовал Андрог. Мим же быстро переговорил со вторым гномом на своем собственном резком и хриплом языке. Вести, похоже, немало его встревожили или рассердили: он опрометью кинулся в коридор и исчез. Теперь и Андрог всецело склонялся к тому, чтобы идти вперед.

— Нападем первыми! — воскликнул он. — Там их, чего доброго, целый улей; зато они ростом не вышли.

— Там их только трое, сдается мне, — отозвался Турин и пошел вперед; изгои пробирались следом — ощупью, водя руками по шероховатым стенам. Не раз и не два коридор резко сворачивал то туда, то сюда; наконец впереди забрезжил тусклый свет, и изгои вышли в небольшую, но величественную залу, слабо освещенную светильниками, на тонких цепочках подвешенными к потолку, что терялся во мраке. Мима там не было, однако слышался его голос; идя на звук, Турин приблизился к дверям во внутренние покои, что открывались в глубине чертога. Он заглянул внутрь: Мим стоял на коленях на полу. Рядом с ним безмолвно застыл гном с факелом, а на каменном ложе у дальней стены лежал еще один гном.

— Кхим, Кхим, Кхим! — стенал старый гном и рвал на себе бороду.

— Не все твои стрелы пролетели мимо, — промолвил Турин Андрогу. — Но может статься, злом обернется твой выстрел. Бездумно спускаешь ты тетиву; боюсь, и не успеешь ты набраться ума-разума, ибо не заживешься на этом свете.

Покинув остальных, Турин неслышно вошел в покой, приблизился к Миму и заговорил с ним:

— В чем беда, хозяин? — спросил он. — Я владею искусством целительства. Не могу ли я помочь тебе?

Мим обернулся; в глазах его пылал алый отсвет.

— Не можешь; разве что в твоей власти повернуть время вспять и поотрубать жестокие руки твоим людям, — отвечал он. — Это сын мой. В грудь ему попала стрела. Он никогда уже не заговорит. Он умер на закате. Вы же связали меня и не пустили к нему, и не смог я исцелить его.

Долго подавляемая жалость вновь захлестнула сердце Турина — словно родник забил из камня.

— Увы! — промолвил он. — Я бы отозвал эту стрелу, кабы мог. Теперь дому сему и впрямь зваться Домом Выкупа, Бар-эн-Данвед. Ибо поселимся мы здесь или нет, я почитаю себя твоим должником; и если когда-нибудь обрету богатство, заплачу я тебе данвед полновесным золотом за смерть сына, в знак моей скорби, пусть золото и не порадует более твоего сердца.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});