Истина и судебная достоверность - Александр Аверин

В ходе дискуссии (проходившей, естественно, за рамками судебного процесса), на вопрос прокурору: чем вызвано его упорство в нежелании отказаться от очевидного юридического абсурда, был получен ответ: любой факт отказа прокурора от поддержания обвинения (за исключением случаев, связанных с декриминализацией деяния), считается на уровне Владимирской областной прокуратуры чуть ли не дисциплинарным проступком, свидетельствующим либо о плохой работе прокурора на стадии предварительного следствия, в том числе на стадии утверждения обвинительного заключения, либо в суде. Примечательно, что практически в это же время прозвучало заявление Генерального прокурора страны о том, что судебная практика знает еще мало примеров вынесения оправдательных приговоров и что это явление, присущее всем демократическим странам, должно перейти в правоприменительную практику российских судов и восприниматься естественно. Как не вспомнить поговорку про уста и мед?

Таким образом, юридическое познание следователя в рамках конкретного уголовного дела осуществляется не в отрыве от существующих жизненных реалий, а в условиях жесткого прессинга «палочной» системы учета и отчетности, принципа «результативности» следствия, жесточайшего цейтнота и т. д. Все эти условия оказывают реальное воздействие на процесс юридического познания, осуществляемого следователем в рамках конкретного уголовного дела.

Вместе с тем следователь в процессе юридического познания должен составить мысленный образ жизненного события, имевшего место в прошлом. Этот мысленный образ идеален, поскольку реально само жизненное событие уже не существует. Знать наверняка, каким оно было, следователь не может, поскольку имеет доступ только к его следам, сохранившимся на момент юридического познания. Изучив следы, оставленные произошедшим жизненным событием (как результат отражения в природе взаимодействия двух и более объектов), следователь может выдвинуть одно или несколько предположений о существе произошедшего (выдвинуть версии). После этого в процессе юридического познания следователь должен исследовать… Что? Жизненное событие, имевшее место в прошлом? Это сделать невозможно, поскольку исследовать можно лишь реальность. Прошлое можно лишь представить с определенной долей вероятности, опираясь на те факты, которые имеются реально и непосредственно были с ним связаны.

Таким образом, предметом исследования в процессе юридического познания для следователя будет являться версия (версии) произошедшего ранее жизненного события, а не само событие. Версии могут быть самыми разнообразными, в некоторых случаях представляющими произошедшее жизненное событие с диаметрально противоположных сторон. В ходе исследования версий произошедшего ранее события следователь должен определить, являются ли какие-нибудь из имеющихся в его распоряжении фактов следами события (отражением взаимодействия нескольких объектов действительности в рамках происходившего ранее события). Уже на этой стадии познания какие-то факты оказываются значимы для одной версии и совершенно бесполезны для другой, хотя речь идет о мысленной реконструкции одного и того же события.

На этой стадии юридического познания следователь выдвигает версии в качестве средства познания случившегося события. Количество выдвинутых следователем версий зависит не только от «объективных факторов», имеющих как юридическое свойство (нормы уголовного права, различные проявления уголовной правоприменительной практики, примеры аналогичных событий, методические разработки и рекомендации по проверке версий в аналогичных случаях и т. п.), так и обыденное свойство (жизненный опыт следователя и лиц, находящихся в окружении следователя, литературные произведения, особенно детективного жанра, в том числе экранизированные, и т. п.), но и от «субъективного фактора», проявляющегося в жизненных реалиях, в которых находится следователь, влияющих на его профессиональное мышление (чрезмерная загруженность, сложившиеся по месту работы правоприменительные традиции, общественное звучание исследуемого события, требующее, как правило, немедленного обнародования информации о поимке преступника, и т. и.). «Субъективный фактор» не обязательно негативно влияет на процесс юридического познания, но всегда оказывает реальное воздействие на следователя при выработке им версий произошедшего события. Выдвинутые версии подвергаются на основе имеющихся фактов исследованию с целью получения знания в виде представления, которое должно с достаточно высокой степенью вероятности отражать произошедшее событие. Данное представление должно получить как юридическое обоснование, так и логическое. Но каким образом одна из версий может стать таким представлением?

В процессе юридического познания в полной мере действуют законы логики. Следователь должен мысленно «увязать» все имеющиеся факты и известные обстоятельства в одно целое, логически законченное, правдоподобное суждение о состоявшемся событии в рамках одной из версий, избегая, с одной стороны, «добросовестного заблуждения» по поводу характеристик этих фактов и обстоятельств, а с другой – искусственного объединения их в рамках одной версии в виде конгломерата. Для проверки убедительности наиболее предпочтительной версии следователь должен «приложить» совокупность имеющихся фактов и обстоятельств к другой (другим) версии и оценить результат такого «приложения» с точки зрения убедительности данных версий. Если существенной разницы между ними не наблюдается (с точки зрения обоснованности фактами и обстоятельствами и с точки зрения правдоподобности), то это означает, что в рамках указанных версий требуется дополнительный поиск фактов и сведений, которые помогут исключить все версии, кроме одной. На этой стадии логического осмысления выдвинутых версий при возникновении у следователя убеждения в том, что одна из версий представляет собой целое логически законченное, правдоподобное суждение о состоявшемся событии, он должен сам выдвинуть версию защиты, опровергающую его суждение о состоявшемся событии. Это необходимо не только для того, чтобы убедиться в правдоподобности своего суждения, но и для того, чтобы сформулировать его при окончании следствия с учетом версии, выдвинутой стороной защиты. На практике же следователи, как правило, не только не утруждают себя выполнением указанной логической процедуры, но и стремятся помешать защитнику в процессе следствия сделать это за них.

Приведенные рассуждения касаются логической оценки следователем выдвинутых им версий в рамках юридического познания с точки зрения обоснованности их фактами, но ведь процесс осмысления имевшего место события (в рамках производства предварительного следствия) связан в значительной мере еще и с людьми. «Человек в правовом процессе может кардинально изменить всю познавательную ситуацию: дать какие-то важные показания, признаться в содеянном преступлении, направить следствие по ложному пути. Этот момент крайне важен и специфичен именно для юридического познания. Здесь существует возможность, искусно повлияв на участников процесса, сразу же выйти в новую познавательную ситуацию, в которой следователь или получает мощное подтверждение своей версии, или же может выйти на более правильную и обоснованную версию. Подобный ход столь соблазнителен, что нередко, как известно, ведет к нарушению закона: следователь угрозами и давлением заставляет невиновного человека признаться в преступлении, которого тот не совершал, или же взять на себя чужое правонарушение. Кроме того, возможен сговор лиц, подозреваемых в преступлении, самооговор, например, когда второстепенный участник преступления принимает на себя всю вину других, поскольку ему обещали, например, быстро вытащить из тюрьмы и отблагодарить»[115].

В соответствии с действующей уголовно-процессуальной регламентацией показания людей как участников уголовного процесса не должны иметь приоритета сами по себе, а оцениваются при изучении конкретной версии в совокупности с другими доказательствами (фактами, событиями и т. д.). В этом плане в рамках юридического познания, по нашему мнению, несколько особняком стоят показания лица, обвиняемого в совершении преступления.

Новелла, введенная в уголовно-процессуальную правоприменительную практику вместе с УПК РФ, согласно которой не может являться доказательством показание подозреваемого или обвиняемого, данное в ходе предварительного следствия без участия адвоката (и. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ), частично соответствует нашему представлению о юридическом значении для дела такого доказательства, как показания подозреваемого или обвиняемого. С учетом правового положения данного лица в уголовном процессе, позволяющего ему не только в соответствии со ст. 51 Конституции РФ не давать показаний вообще, но и давать любые показания, в том числе и явно ложные, по нашему мнению, показания лиц, обвиняемых в совершении преступления, не должны учитываться вообще как доказательство обвинения. Логика данного рассуждения состоит в следующем: если признательные показания обвиняемого (или подсудимого) не являются «царицей доказательств», то сами по себе, без совокупности других доказательств, они не могут быть положены в основу выводов суда о виновности того или иного лица в совершении преступления. Раз так, то в любом случае для признания лица виновным в совершении преступления требуется наличие такой совокупности доказательств, которая сама по себе (без признательных показаний обвиняемого или подсудимого) свидетельствует о виновности данного лица в совершении преступления. В этом случае показания подсудимого не имеют принципиального значения для окончательно императивного вывода.