Запрет на вмешательство - Макс Алексеевич Глебов

противника контратака захлебнулась, а ваш командир погиб, так, Нагулин? — капитан привстал, опершись руками о стол, и навис надо мной.

— Совершенно верно, товарищ капитан, — на моем лице не дрогнул ни один мускул.

— Встать! Это так ты подавлял пулеметные расчеты?!

— Старший лейтенант Федоров поднял людей в контратаку именно потому, что огневые средства противника, прижимавшие наших бойцов к земле, были уничтожены или выведены из строя. Однако противник располагал значительными резервами и ввел их в бой сразу же после начала нашей контратаки. В одиночку подавить сразу три новых пулемета я просто не успел, к тому же в тот момент у меня уже почти не осталось патронов к винтовке.

— Кто отдал вам приказ покинуть боевой порядок подразделения и занять позицию в тылу?

— Сержант Плужников. Я выступил с инициативой, и товарищ сержант ее поддержал, отдав мне приказ следовать за ним на предложенную мной позицию.

— То есть ни вы, ни сержант Плужников такого приказа от старшего лейтенанта Федорова не получали и планом боя ваши действия предусмотрены не были?

— Плана боя не существовало, товарищ капитан. Столкновение с противником произошло внезапно, и мы не располагали сведениями ни о его численности, ни об огневых средствах, ни о резервах. Единственный приказ, который мы получили от старшего лейтенанта Федорова, звучал так: «По немецко-фашистским захватчикам, огонь!». Для наиболее эффективного выполнения этого приказа позиция за железнодорожной насыпью подходила плохо, и товарищ сержант поддержал своим приказом мое предложение о ее смене на более выгодную.

— Вы забываете еще об одном приказе, Нагулин, — ощерившись, произнес капитан, — а именно о приказе подняться в контратаку, который вы с сержантом не выполнили!

— Я такого приказа не получал, товарищ капитан, поскольку находился в момент его отдания вне боевого порядка нашего отряда и слышать его не мог.

— Но вы ведь видели, что ваши товарищи пошли в атаку! Или вы и это будете отрицать? — лицо капитана пошло красными пятнами. Было видно, что сдерживает себя он с большим трудом.

— Видел, конечно, — невозмутимо ответил я, чем, похоже, еще больше взбесил особиста, — и сделал все возможное, чтобы немецкие пулеметы, ударившие по нашим бойцам с опушки леса, замолчали как можно скорее. Расчеты двух из них мне удалось уничтожить, но, к сожалению, выжить это помогло лишь немногим нашим бойцам.

— Кто отдал вам приказ об отходе с обороняемого рубежа? — еще больше надвинулся на меня капитан.

— У меня не было приказа оборонять какой-либо рубеж, товарищ капитан, а почти сразу после начала контратаки и отдавать приказы тоже стало некому. Я был вынужден действовать по обстановке в соответствии со статьей двадцать два полевого устава РККА.

— Молчать! — не выдержал особист, ударив кулаком по столу, так, что раздался хруст то ли досок, то ли каких-то капитанских косточек.

Я молчал. А что тут скажешь?

— Откуда вы знаете язык врага? Причем на таком уровне, что, по словам пленного, он не услышал в вашей речи иностранного акцента, — прошипел капитан.

Я изложил свою легенду, надеясь, что мое лицо выглядит при этом безмятежно и даже слегка наивно.

— Твои слова мы проверим, Нагулин! — в голосе капитана отчетливо звучало, что он не верит ни одному моему слову, — Обязательно проверим, не сомневайся.

— Не имею на этот счет ни малейших сомнений, товарищ капитан, — ответил я, честно глядя в глаза особисту, — я убежден, что НКВД никогда не упускает ни одной мелочи, если дело касается государственной безопасности.

— Тут ты прав, Нагулин! И даже сам пока не понимаешь, насколько прав! Где и под чьим руководством ты освоил противотанковое ружье «Панцербюксе-38»? Только не надо рассказывать мне байки, которые ты втирал сержанту Плужникову — здесь с тобой работают на совершенно другом уровне. По словам сержанта, подтвержденным показаниями пленного, ты владеешь этим оружием на очень высоком уровне, что невозможно без длительных тренировок. Отвечать! Быстро!

— Есть отвечать, товарищ капитан! Обращаться с оружием меня учил отец…

Кулак капитана рванулся к моему лицу с весьма впечатляющей для местного жителя скоростью. Чувствовалось, что у особиста было непростое детство, и ему не раз приходилось участвовать в различных потасовках. Однако сильный и хорошо поставленный удар капитана пришелся в пустоту — я успел сместиться вправо, уходя с линии атаки.

— Прошу меня дослушать, товарищ капитан, — произнес я, глядя на особиста, несколько озадаченного своим промахом, — Мой отец — единственный человек, который учил меня обращению с оружием, но, видимо, у меня к этому делу талант. Я могу это доказать.

— Каким образом? — мрачно глянул на меня капитан, начавший было выходить из-за стола, но остановившийся после моих слов.

— Дайте мне образец иностранного стрелкового оружия или какой-нибудь редкий отечественный экземпляр, с которым обычный красноармеец, то есть я, сталкиваться раньше не мог. Я разберусь с ним за несколько минут и смогу стрелять из него намного точнее любого другого бойца.

— Ты предлагаешь мне устроить тир под носом у немцев, Нагулин? — зло усмехнулся капитан, — Да и где я тебе возьму такое оружие в тылу врага? Немецкое, сам понимаешь, для проверки не подходит, а другого иностранного, извини, не имеется. Время тянешь, паскуда?

— Зато у меня такое оружие есть, капитан, — раздался чуть хрипловатый голос из-за перегородки.

Дверь во вторую часть блиндажа с легким скрипом открылась, и в комнате появился уже немолодой офицер в чине подполковника. В руке он сжимал пистолет, который вычислитель немедленно распознал, как «Лахти L-35». Да, действительно экзотическая штука для этих мест. Откуда только товарищ Лиховцев его выкопал?

— Трофей, еще с финской кампании, — словно услышав мой немой вопрос, пояснил подполковник, — Ну что, боец Нагулин, у тебя три…, хотя ладно, пять минут. Патроны, ты уж извини, я тебе не дам, но если разберешь-соберешь и объяснишь, зачем какая деталь нужна, считай, один вопрос ты снял.

Судя по хитрой ухмылке Лиховцева, была в конструкции этого пистолета какая-то заковыка, на которую подполковник надеялся меня поймать.

— Разрешите, товарищ подполковник? — протянул я руку к оружию.

— Бери, за тем и принес.

Я взял в руки с виду грубовато сделанный пистолет, внимательно осмотрел детище финского оружейника Аймо Лахти и приступил к его разборке. Для начала оттянул пальцем