Как я убил Плутон и почему это было неизбежно - Майк Браун

Итак, Седна осталась Седной. Со всеми теми рисунками, на которых она занимала правильное место в Солнечной системе, Седна была планетой, ведь так? Да, я возражал против того, что Кваоар и Плутон были планетами - ведь они находятся среди множества подобных им объектов. С таким же успехом я бы мог выделить один или даже несколько объектов из множества подобных и заявить, что это не просто объекты, а что-то большее. Седна была тем, чем являлась на самом деле. Там, где она находилась, не было никаких посторонних объектов. Могло ли так случиться, что это была вовсе не планета? Это предположение также бессмысленно. В конечном счете могло случиться так, что Седна вдруг окажется частью этого множества. Если мы объявим, что Седна является планетой, в тот момент, когда обнаружены практически все объекты группы, которая называется поясом Койпера, мы заново войдем в череду дискуссий по поводу того, что же все-таки такое планета. Чтобы было с чего начать, нужно найти для Седны подходящее место. Это казалось наиболее разумным решением в тот момент.

Кроме того, Седна была меньше Плутона, хотя в самом начале мы были практически уверены в том, что она больше. Она была такой яркой! Однако когда мы взглянули на нее с телескопа «Хаббл», предполагая, что увидим крохотный диск, мы увидели только маленькую точку света, а это значит, что Седна составляла три четверти размера Плутона. Как такое могло случиться? Ответ всегда один и тот же: альбедо. Дело в том, что поверхность Седны еще более отражала свет, чем Кваоар. Таким образом, одна из причин, почему она такая яркая, заключается в отражательной способности ее поверхности. Все же три четверти размера Плутона -это очень много! Никто из живущих в настоящее время ученых не находил ничего столь большого. Но найти очень яркий объект, будучи уверенным, что он точно больше Плутона, только для того, чтобы потом понять, что на самом-то деле он меньше, становится какой-то дурной традицией.

Я сначала не думал об этом, однако с тех пор, как я поспорил, что кто-то в течение следующих пяти лет найдет объект достаточно яркий, чтобы он был достоин называться планетой, прошло уже четыре года. Много чего произошло за это время: мы нашли Кваоар, который был в два раза меньше Плутона, Седну, которая находится там, где, как думали люди на протяжении долгого времени, заканчивается Солнечная система, а также десятки небольших объектов, которые вопреки всему находились в том месте, где раньше их никто не видел. Но до сих пор мы так и не нашли такого объекта, который мог бы по достоинству называться планетой, чтобы выиграть пари.

Мы рассказали о Седне в феврале 2004 года. Спор заканчивался 31 декабря. В моем распоряжении было чуть меньше года, чтобы успеть найти что-то достаточно больших размеров, или я проиграю.

Ненавижу проигрывать.

А еще больше, чем проигрывать, я ненавижу выглядеть глупым.

Одно не давало мне покоя. Я почти упустил Седну. Она находилась так далеко и двигалась так медленно, что написанная мною программа чуть было не пропустила ее. Только подумайте, если бы Седна находилась немного дальше, а двигалась медленнее, мы бы никогда не узнали о ее существовании. Программа всего-навсего распознала бы ее как неподвижную звезду и просто продолжила бы поиски. Если программа едва не пропустила Седну, то вдруг она не заметит то, что находится за ее пределами? Если я найду что-то на таком огромном расстоянии от Солнца, эта находка станет решающей, даже критической для подтверждения моей гипотезы по поводу зарождения Солнца и странной группы удаленных объектов, которые могли появиться вслед за ним. Однако если мы можем видеть настолько удаленные от нас объекты, значит они просто должны быть огромными. Так случилось, что лучшим решением для меня было не искать новые объекты в еще неисследованных областях неба, а внимательно изучать множество фотографий, которые мне удалось сделать за все это время. Если на самом деле окажется так, что при повторном просмотре я найду настоящую планету, которую не заметил в прошлый раз, я буду считать себя глупцом. Как я успел уяснить ранее, фокус состоял не в том, чтобы разгадать, как не выглядеть глупцом, а в умении изящно это преподнести.

Большую часть того лета я провел в своем кабинете, сгорбившись за монитором компьютера, делая какие-то записи, тестируя и переписывая программы. К середине лета один из профессоров, чей кабинет находился в том же коридоре, что и мой, начал высказывать свое мнение.

«Ты никогда не продвинешься», - сказал он мне.

«Мои пальцы уже делают это».

Я не соврал: мои пальцы много работали. К тому времени я уже переписал все программы. Чед написал первую версию программ даже без помощи каких-либо данных. В отличие от него у меня была куча данных. С их помощью я мог переписать программы так, чтобы они работали более точно и быстро, так, чтобы они смогли «увидеть» самые слабые объекты. Я был готов. Все это время я не только изучал снимки, которые передавались с телескопа на мой компьютер, но и проверял тысячи фотографий, которые сохранил на жестком диске своего компьютера.

Если бы кто-то тем летом склонился над моим плечом, то застал бы меня за невероятно однообразным занятием: Майк нажимает кнопку, на экране появляется серия фотографий, и они начинают мигать, он вглядывается в них три секунды, нажимает кнопку с надписью «нет», затем появляется серия новых изображений.

Так я проводил по нескольку часов в день. Моя осанка ухудшилась, спина болела, но я все продолжал искать и один за другим просматривать старые снимки. Да, вначале мы очень много пропустили. Сейчас я не собирался ничего упускать.

Эта осень 2004 года оказалась самой «плодородной» за всю мою жизнь. И все же я не мог ничего найти. Я проигрывал. Я стал больше работать, меньше спать, надеясь успеть проверить все данные до того, как год подойдет к концу. Я никак не хотел проиграть пари. Если на старых снимках есть планета, ничто не могло помешать мне найти ее. Ну, почти ничто.

В начале декабря, сделав небольшой перерыв, один человек показал мне фотографию того, чего я никогда еще не видел. В тот самый момент, когда я ее увидел, моя память вернула меня в прошлое, к тем снимкам, которые я видел, учась в средней школе. В 1982 году русская автоматическая межпланетная станция «Венера» сделала первую - и до сих пор единственную - фотографию поверхности Венеры. С поверхности Венеры очень трудно сделать фотографии, поскольку на ней атмосферное давление выше земного в девяносто раз, а температура воздуха - более восьмисот градусов. При такой температуре стекло любой камеры расплавится в два счета. Однако русские установили камеру внутри герметичного отсека посадочного аппарата в условиях небольшого давления и умеренной температуры, и только перископ камеры, сквозь который велась передача изображения, подвергался воздействию температуры Венеры. Для того чтобы сфотографировать поверхность Венеры, специально сооруженный перископ сканировал все, что находилось вокруг. Даже при таких условиях хитроумное сооружение русских выдержало только два часа.

Фотографии, которые были посланы с аппарата на Землю, имели характерные особенности. Из-за того что снимки были сделаны перископом, то, что на них изображалось, было странным образом искажено, как будто они были сделаны линзой «рыбий глаз». Из-за тонких облаков серной кислоты, которые окутывают Венеру, помимо других эффектов, фотографии имели странный оранжевый оттенок и получились практически черно-белыми. Эти снимки трудно с чем-либо спутать.

Несколько месяцев подряд я проводил почти все свое время, пялясь в огромный монитор компьютера в надежде стать первым человеком, который обнаружит новую планету, движущуюся в самом дальнем уголке космоса. В то утро я сидел за другим, меньшим по размеру монитором и внимательно изучал черно-белый снимок с оранжевым оттенком и искаженным изображением, как будто он был снят на камеру «рыбий глаз». Однако то, что я внимательно разглядывал, не имело ничего общего с Венерой. В самом центре искаженного снимка я заметил крохотный объект размером с горошину. Всматриваясь в фонограмму, Дайен, я и наш врач были первыми, кто наблюдал биение крохотного сердца, ознаменовавшего начало новой жизни.

«Эй! - вскрикнул я. - Это изображение точь-в-точь похоже на снимок, сделанный аппаратом «Венера».

«Ты ненормальный», - произнесла Дайен.

Мы рассказали об этом нашим родителям в канун Нового года. Мои родители приехали из Алабамы. Родители Дайен жили в городе. Все уселись за стол.

Я начал: «Перед тем как приступить к ужину, я должен сообщить вам одну новость».

Я произносил эти слова каждый раз, когда мы семьями собирались за ужином, с тех пор как мы с Дай-ен поженились. Дальше всегда следовали слова: «Теперь давайте есть». Частые гости на наших ужинах со скучающим видом ждут кульминационного момента.