Четверть века назад. Часть 2 - Болеслав Маркевич

— Вы позволите мнѣ, когда я буду въ Петербургѣ, прислать вамъ сказать что я пріѣхала?

— Помилуйте, я буду счастливъ… Но развѣ выдумаете?…

Она взглянула еще разъ ему въ глаза своимъ долгимъ, возбудительнымъ взглядомъ:

— Я думаю поступить по вашему совѣту, медленно выговорила она.

Онъ въ первую минуту не вспомнилъ…

— Вчера, въ мазуркѣ…

— Въ самомъ дѣлѣ!.. — Глаза его внезапно загорѣлись. — Что же, это прелестно, Ольга Елпидифоровна, умно…

— «Прелестно» — не знаю… «умно» — вѣроятно… когда другаго пути нѣтъ, проронила она, подавляя вздохъ. — Во всякомъ случаѣ, за совѣтъ спасибо! И она ему протянула руку.

Онъ, какъ вчера, быстро и осторожно оглянулся, схватилъ обѣими своими эту полную, свѣжую, красивую руку, и приникъ къ ней выше кисти горячими и жадными губами…

— Совѣтникъ всегда къ вашимъ услугамъ, прошепталъ онъ, — можетъ ли разчитывать онъ и впередъ на подобныя награды?

— Какъ знать чего не знаешь! смѣясь отвѣтила Ольга довольно вульгарною фразой, отъ которой изящнаго флигель-адъютанта чуть-чуть покоробило опять. — А вотъ что, графъ, сказала она, отымая у него свою руку и кивая головой черезъ плечо на аппартаментъ княгини, — эта умная женщина ужасно боится чтобъ я не разсказала всѣмъ этихъ ея «secrets de famille»; такъ мы положили такъ что она скажется больною, ляжетъ даже въ постель, сегодняшній спектакль будетъ отмѣненъ, и я подъ этимъ предлогомъ уѣду домой безъ всякихъ лишнихъ разговоровъ… Вы поняли?

— Совершенно! многозначительно улыбнулся на это смѣтливый Петербуржецъ:- вернувшись отъ княгини я скажу всѣмъ что нахожу ее весьма серіозно занемогшею и что не дурно было бы послать за докторомъ…

— Ахъ, какой вы умный, право, прелесть! воскликнула барышня, — я только-что объ этомъ именно хотѣла просить васъ сейчасъ… Ну, прощайте, графъ, мы съ вами вѣроятно здѣсь болѣ не увидимся, — я ранѣе васъ отсюда уѣду.

— Но въ Петербургѣ? спросилъ онъ тихо, не отрываясь глазами отъ ея соблазнительнаго облика.

— Тамъ непремѣнно.

— Скоро?

— Осенью, къ открытію италіянской оперы, сказала она, какъ вещь порѣшенную.

— Надо бы вамъ пораньше… устроиться… Напишите когда соберетесь, — мы постараемся соорудить вамъ un petit coin de paradis terrestre…

Онъ наклонился было еще разъ къ ея рукѣ, но она быстро откинула ее отъ него за спину, присѣла передъ нимъ большимъ, офиціальнымъ, институтскимъ реверансомъ, — и со словами: «хорошенькаго понемножку!» выбѣжала, не оглядываясь на него, изъ гостиной.

Она спускалась съ лѣстницы, когда снизу раздался грубый голосъ «фанатика».

— Что это вы тамъ балуетесь пусто, ждать васъ только приходится всегда! На репетиціи ужь всѣ!..

— Репетиція тю-тю! засмѣялась на это Ольга, дрыгнувъ чрезъ ступеньку.

— Что-б?!.

— И спектакль — фюить! свистнула она, прыгая чрезъ другую.

Вальковскій однимъ прыжкомъ очутился на ступени рядомъ съ барышней.

— Вы меня морочить, аль что! Говорите толкомъ! забормоталъ онъ шипящимъ голосомъ.

— Безъ шутокъ, княгиня заболѣла, въ постели, сойти не можетъ, спектакль отмѣняется.

— До коихъ поръ?

— А когда выздоровѣетъ, должно-быть.

— Такъ она, можетъ, въ постелило и Богъ знаетъ сколько проваландаться вздумаетъ! рявкнулъ «фанатикъ».

— А этого ужь я не знаю, равнодушно проговорила Ольга Елпидифоровна, сходя въ сѣни.

Онъ очутился опять рядомъ съ нею.

— Такъ вѣдь до того разъѣдутся всѣ… Безъ публики играть что ли будемъ…

Она только плечами пожала, и вышла на крыльцо.

Онъ звѣрски глянулъ кругомъ себя, какъ бы ища предмета на которомъ могъ бы сорвать свою злость, и не найдя ничего, повидимому, швырнулъ на полъ фуражку которую держалъ въ рукѣ, и бѣшено, съ какимъ-то дикимъ, волчьимъ рычаніемъ принялся топтать ее ногами…

— Бабы — куриный народъ! можно было только разслышать.

— Что тамъ такое? быстро обернулись на этотъ вой Духанинъ и Факирскій, стоявшіе на крыльцѣ, любуясь только что въѣхавшею во дворъ лихою, подобранною стать ко стати тройкой гнѣдыхъ въ золоченыхъ и звенящихъ бляхахъ по-ямщицки, запряженною въ щегольской съ иголочки небольшой тарантасъ, съ молодымъ русобородымъ кучеромъ въ грешневикѣ набекрень, убранномъ павлиньими перьями, и черной плисовой безрукавкѣ на красной шелковой рубахѣ навыпускъ…

— А это Левъ Гурычь Синичкинъ собственною особой панихиду себѣ поетъ, отвѣтила на вопросъ расхохотавшись Ольга, между тѣмъ какъ Вальковскій, ни на кого не глядя, проносился мимо нихъ съ лихорадочно блуждавшими глазами, направляясь къ театральному флигелю…

Барышня передала двумъ пріятелямъ о болѣзни княгини, объ отмѣнѣ спектакля.

— Я очень рада этому, что меня касается, промолвила она:- вообразите, выходя отъ княгини сейчасъ я попробовала сдѣлать руладу, и ни-ни, совсѣмъ голоса нѣтъ… Это Чижевскій вчера, послѣ мазурки, вздумалъ въ садъ всѣхъ повести, въ сырость, — нетрудно простудиться… Хорошо бы я пѣла сегодня вечеромъ!.. Я хочу воспользоваться этимъ и къ себѣ въ городъ съѣздить… Что, отецъ мой здѣсь?

— Нѣтъ, не видать, сказалъ Духонинъ;- вѣдь онъ графа провожать поѣхалъ.

— И говорилъ мнѣ что вернется сегодня къ завтраку, сказалъ въ свою очередь Факирскій;- задержали, видно…

— А это чьи лошади? спросила Ольга, прищурившись на гремѣвшую бубенцами своими и бляхами тройку на дворѣ:- пріѣхалъ кто или уѣзжаетъ?

— Это Ранцева тройка, отвѣтилъ студентъ, продолжая любоваться;- прелесть запряжка, не правда ли, Ольга Елпидифоровна?

— Капитана? протянула она, — куда же это онъ?

— Къ себѣ, въ Рай-Никольское.

— Для чего такъ?

— Не знаю. Послѣ завтрака разомъ собрался, и велѣлъ запрягать.

Барышня громко разсмѣялась опять.

— Это онъ съ досады на меня за то что я не хотѣла сѣсть подлѣ него за столомъ. Уморительный!.. А онъ мнѣ именно теперь нуженъ, сказала она тутъ же серіознымъ тономъ. — Семенъ Петровичъ, будьте такъ добры, сходите за нимъ, и скажите ему чтобъ онъ сейчасъ же приходилъ въ садъ; я буду ждать его тамъ у фонтана.

— А если онъ спроситъ для чего, засмѣялся Факирскій, — какъ отвѣтить: для головомойки, или для поощренія?

Ольга засмѣялась тоже:

— Скажите только что раскаиваться не будетъ!

XXI

Какъ будто чуетъ жизнь двойную,

И ей обвѣяна она.

Фетъ.

Хорошо было въ саду, подъ развѣсистымъ кленомъ, на той каменной скамьѣ у фонтана на которой, глубоко задумавшись, сидѣла теперь наша барышня въ ожиданіи капитана… Капризными, перебѣгающими узорами ложились кругомъ нея свѣтъ и тѣни на красный песокъ дорожекъ, на густую зелень нескошенныхъ травъ; полуденные лучи, будто играя и радуясь, разбивались радужными брызгами въ пыли высоко бившаго предъ нею водомета. По горячей лазури неба бѣжали веселыя бѣлыя облачка, съ опаловыми отливами краевъ… Природа ласкала, нѣжила, убаюкивала, словно звала она все живущее уйти въ безбрежную ширь божественной красы своей и покоя….

Ольга сидѣла охваченная неожиданно этою таинственною, обаяющею силой… Мысль какъ бы замерла въ ней. Она знала что ей надо было думать о чемъ-то очень для нея рѣшительномъ и важномъ, — и не могла… Нервы ея, крайне возбужденные чрезмѣрнымъ расходомъ энергіи только что потраченной ею, какъ бы распускались теперь въ ощущеніи какого-то страннаго самоотчужденія. Предъ нею бѣжали картины, воспоминанія едва пережитой ею дѣйствительности, и это была для нея теперь будто чья-то посторонняя дѣйствительность, чей-то давно прочтенный, не интересный для нея романъ. Сцена съ княгиней, минувшая ночь съ извѣданными ею впервые безумными ласками, погромъ надеждъ которыми долго жила она, новая, возникающая предъ нею будущность, — все это сливалось во что-то, чего значеніе было какъ бы чуждо и не нужно ей, и проносилось мимо нея какъ случайная пѣна струи уносимой теченіемъ… И ново, и жутко, и сладко было для нея это внезапное ощущеніе безучастія, оцѣпенѣнія личной жизни, и будто цѣлая вѣчность, казалось ей, уже успѣла пройти между этимъ и тѣмъ чѣмъ-то мимо-бѣгущимъ и «ненужнымъ»…

Заскрипѣвшіе по песку шаги пробудили ее на половину… Она медленно, неохотно повернула голову…

Капитанъ Ранцевъ робко приближался къ ней, облеченный въ свѣтлыя лѣтнія ткани и голубой галстукъ, и въ фуражкѣ съ краснымъ военнымъ околышемъ надъ гладко причесанными висками.

Все разомъ вернулось въ голову Ольги… «Вотъ она опять, жизнь!..» Она глубоко вздохнула и провела по лицу рукой.

Но помириться съ такимъ пробужденіемъ она въ первую минуту была не въ силахъ. Неблагосклоненъ былъ взглядъ которымъ взглянула она на своего пламеннаго обожателя.

— Вы опять въ этой фуражкѣ! встрѣтила она его этими словами;- сколько разъ говорила я вамъ что одно изъ двухъ, или военное, или штатское, а что при партикулярномъ платьѣ носить эту штуку на головѣ — въ высшей степени mauvais genre!