Сила, способная изменить мир: Вера - "Элиза Полуночная"

Время близилось к полудню… Раздражение нарастало. Из рук выскользнула лампада, разбиваясь и разливая масло на каменные плиты недавно отмытого от крови пола. Аман грустно вздохнул, собрал осколки и пошёл за тряпкой.

Чего ты ждёшь? Она не придёт… А если и придёт — то за твоей головой. За один вчерашний вечер эта девочка перебила больше демонов, чем вся городская стража вместе взятая. Она никогда не примет тебя…

Он с нарастающей злостью вытирал масло с пола, растирая жирное пятно ещё больше. Осмотрев результат своей работы, Аман опустился на колени и тяжело вздохнул, прикрыв глаза, — нужно было успокоиться. Но мысли почему-то постоянно возвращались к Аньюриэль. То, в каком состоянии он нашёл её на полу собора, рядом со своим наставником… Он едва не потерял контроль над своей тёмной стороной, при виде перепачканной в собственной крови девушки. Даже сейчас, вспоминая её растерянное лицо, всё измазанное кровью и сажей, растрёпанные волосы, печальные изумрудные глаза, затянутые мутной плёнкой боли, опущенные вниз кончики ушей и кровавое пятно, медленно растекающееся рядом на полу, Аман злился. Даже сейчас тварь внутри него требовала разрушать и уничтожать, подпитываясь его раздражением и злобой.

Злость, гнев, ненависть, раздражение — все эти и им подобные чувства были для него под запретом. А Аньюриэль была просто катализатором для раздражения. Со своим вольным взглядом на жизнь, по-детски наивным выражением лица и хитрым прищуром изумрудных глаз, с этими торчащими из волос кончиками ушей и обнажёнными коленями. О, Руфеон, как она его раздражала!

А ещё она злила его своими поступками. Бродила одна по холмам, кишащими разбойниками. Полезла раненая драться с демонами. Да ещё и с отравленная. Того количества яда, что гулял по её крови, хватило бы убить лошадь, а может даже не одну. А она была гораздо меньше и легче лошади. Почти невесомая. Воспоминание о том, как она спала на его руках, было приятным. А вот очередная безумная выходка колдуньи, которая привела к такому результату — раздражала. Он всё ещё не понимал, что он видел у колодца, что за тварь вселилась в девушку и почему оно так легко покинуло её тело, но пить воду оттуда он больше не будет.

— Не позволяй сомнениям отравить душу, Аман, — спокойный голос наставника рядом с ним заставил жреца вздрогнуть.

Сколько я уже так сижу?

Верховный жрец протягивал ему кувшин с разведённым уксусом. Аман вылил жидкость на масляное пятно — уборка стала гораздо эффективнее. Жирный блеск уходил с каменных плит.

— Тебя что-то тревожит…

Его Святейшество не спрашивал — он знал. Аман молчал, раздумывая над ответом.

— Течение мирной жизни в Леонхольде нарушено. Много невинных погибло, а мы ничего не смогли противопоставить демонам.

— Вопросы жизни и смерти… Казалось бы, такие простые, но ответы на них такие сложные и понять их дано не каждому…

Наставник наклонился, беря кувшин и забирая тряпку из его рук.

— Спроси совета у Руфеона. Он никогда не оставит своё дитя, — Верховный жрец развернулся, уходя в сторону внутренних залов. Пройдя пару шагов, он остановился и обернулся. — А бывают сложные вопросы, ответы на которые оказываются очень простыми.

Аман непонимающе смотрел на спину удаляющегося наставника.

Снова загадка…

Верховный жрец умудрялся выражать все свои мысли подобным образом. Аман грустно вздохнул поднимаясь, о смысле сказанного Его Святейшеством он подумает позже. А сейчас нужно успокоиться. Он прошёл к статуе Руфеона и опустился перед ней на колени, сложив руки в молитвенном жесте, мысленно повторяя Священные Писания. Их все он знал наизусть.

Аман никогда не молился, не просил Богов ни о чём. Не видел в этом смысла. Руфеон никогда не ответит ему, да и услышит-то навряд ли. Он — проклятый, его душа с рождения отмечена тьмой. Какое дело до него Верховному Богу? Да и просить ему было не о чем. Аман считал, что всё, что нужно, у него и так есть, даже больше, чем он того заслуживал. Когда-то давно наставник что-то в нём увидел и дал ему второй шанс. За этот шанс Аман решил посвятить свою жизнь служению Свету. Стоя на коленях перед статуей, он повторял писания одно за другим, как они следовали в книге. Буря в душе постепенно успокаивалась, на смену ей приходило привычное спокойствие.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Жуткий грохот эхом отразился от сводов собора. Аман подскочил на ноги, хватая посох и оглядываясь, ожидая увидеть, как минимум, новое вторжение демонов. А увидел Аньюриэль: девушка балансировала, стоя одним коленом на бортике чаши для омовений, вторая нога свисала, не дотягиваясь до пола, руками она закрывала уши. На полу валялся металлический торшер для свечей. Видимо, она зацепила его, пока лезла на чашу.

— Искатель?! Вы… вы что творите? — возмущению Амана не было предела. Всё внутреннее спокойствие, которое он так старательно восстанавливал, мгновенно смело лавиной раздражения.

— Прости, не хотела тебя отвлекать, а там на фреске что-то написано, но почти стёрлось. Никак не разобрать… — она растерянно ткнула пальчиком на стену, явно не ожидая от него такой реакции.

— Там описано житие Сорана Великодушного. Весьма скучное между прочим, поэтому его никто не хочет обновлять.

— Вот как. — Она бесшумно спрыгнула на пол и наклонилась, поднимая торшер с пола и возвращая свечи на место.

Аман обратил внимание, что у неё влажные волосы. На девушке была просторная белая рубаха из тонкой ткани с длинными рукавами, открывающая плечи. Талию охватывал корсет на шнуровке из вываренной кожи. И самой необычной деталью гардероба были штаны, обтягивающие бёдра и ноги девушки, — словно вторая кожа, — и заправленные в привычные сапоги на невысоком каблучке. Носить штаны женщинам было не принято. Исключением были воительницы. Аньюриэль можно было отнести к их числу, но посоха при ней сейчас не наблюдалось.

— Если тебе нужно закончить — я подожду, — она осмотрела результат своих трудов и кивнула, видимо оставшись довольной.

— Нет, в этом нет необходимости. Я позову Его Святейшество, — он развернулся и уже дошёл до прохода во внутренние галереи, когда внезапно почувствовал, как что-то дёрнуло его за руку.

Жрец обернулся. Аньюриэль задумчиво смотрела ему в глаза, тонкие пальчики держали рукав его мантии.

Как она это сделала? Впервые он обратил внимание, что девушка ходит совершенно бесшумно.

— Аман… Я… Я хотела сказать спасибо за то, что подлечил меня… Вчера как-то не до того было.

— Не стоит. Это мой долг, — он отвернулся и потянул на себя руку. Ткань медленно выскальзывала из пальцев девушки. — То, что вы видели вчера, Искатель… Иным из нас ещё предстоит усмирить внутренних демонов…

Аман в шоке замер, когда ладошка девушки прикоснулась к его щеке, поворачивая его лицо к ней. Вся злость и раздражение мгновенно испарились, оставляя внутри оглушающую пустоту. Аман не любил прикасаться к коже других людей, он носил перчатки даже несмотря на то, что наставник долгое время отчитывал его за это. Прикосновения причиняли ему острый, почти физический дискомфорт. А сейчас он не мог ничего сделать. Она дотронулась до него… Аман словно со стороны наблюдал, как послушно он поворачивает голову, следуя за движением её ладони. У Анью была очень нежная и тёплая кожа. И это касание не было неприятным. Она заглянула в его глаза, смотря на него снизу вверх.

— Ты не обязан мне ничего объяснять, если не хочешь, — она улыбнулась доброй, искренней улыбкой и аккуратно погладила его щёку большим пальцем. Рука девушки мягко скользнула вниз по лицу, едва заметно гладя его подушечками пальцев и прерывая прикосновение. Аман только сейчас понял, что не дышал всё это время.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он не понимал, что она делала с ним. Это было неправильно. Он не мог найти объяснения тому, почему она не презирала такого, как он. Почему она смотрела на него так, словно ничего не было? И где-то глубоко в душе разливалось странное, непонятное, щемящее чувство.

— И всё же, я должен объясниться, — он указал рукой на невысокую скамейку у стены и первым прошёл к ней. Анью села рядом лицом к нему. Жрец ненадолго замолчал, подбирая слова для того, что хотел сказать.