Мадемуазель Синяя Борода - Лариса Соболева

Лиза не вернулась и к обеду. Агриппина Юрьевна разволновалась, но дворня сказала, что барыня почти всегда, садясь на лошадь, забывает о времени, приезжает поздно. В общем-то, успокоили, а сердце постукивало тревожно. Но когда уж и сумерки подступили, помещица велела снарядить людей и отправила их на поиски невестки, тут уж не помогли никакие уговоры. Агриппина Юрьевна нервно ходила по гостиной, поглядывая за окно, а там все быстро погружалось в темноту, будто дом и окрестности стремительно опускались в колодец. С темнотой и сердце сжималось сильней и сильней, поделиться тревогами не с кем, Иона ушел с холопами искать Лизу. Что, если… Агриппина Юрьевна перекрестилась несколько раз, отгоняя от себя тягостные мысли, взглянула за окно – совсем там черно стало.

Прошел еще один томительный час. Наконец заметались огни, помещица бросилась на двор, накинув шаль. Иона прискакал к крыльцу, спрыгнул с лошади:

– Крепись, Агриппина Юрьевна, невестка твоя с лошади упала. Нашли мы ее без памяти, пролежала долго.

– Жива? – чуть ли не закричала Агриппина Юрьевна.

– Покуда жива, – вздохнул Иона и махнул безнадежно рукой.

В это время Лизу сняли с повозки четверо мужиков, понесли в дом. Агриппина Юрьевна лишь заметила, что голова ее в крови.

– Пошлите за доктором! – приказала она, следуя за невесткой.

Лизу раздели, уложили на кровать, вскоре привезли доктора, живущего по соседству. Осмотрев молодую женщину, он выложил приговор:

– Не жилица. Ушиблась позвонками, головой. Странно, что на месте не скончалась. А ведь наездница Лизавета Петровна изумительная.

Агриппина Юрьевна, сдерживая слезы, подумала, что Лиза намеренно гнала лошадь, чтоб та ее сбросила. Выходит, сама покончить с жизнью надумала, да только сейчас винила помещица себя. Почему не обманула невестку? Разве трудно было сказать: Владимир плакал, намерен бросить девку бесстыжую, стыдится приехать к жене… Поверила бы она?

– Уходи! Не смей! Помогите! – металась в бреду Лиза.

– Лизанька, это я, – склонялась над ней помещица.

– Спасите! Умоляю вас… Не надо! – кричала Лиза.

Агриппина Юрьевна гладила ее руку, целовала в лоб и приговаривала, что здесь нечего бояться. А на рассвете Лизанька отдала богу душу, так и не придя в себя.

Решено было похоронить ее в поместье. Известили знакомых и родственников, и через два дня съехались все. Владимир тоже прискакал верхом – лица на нем не было. Лизанька лежала в гробу всего-то бледная – казалось, приболела и спит. Когда несчастную отпевали, Иона дернул Агриппину Юрьевну за рукав. Она оглянулась, управляющий подал знак рукой и мотнул головой, приглашая выйти. Помещица тихонько выскользнула из залы, где пахло ладаном и свечами, аккуратно прикрыла за собой створки дверей.

– Идем, барыня, в конюшню, – позвал Иона. – Дело есть.

– Другого времени не нашел? – разгневалась помещица.

– Идем-идем, – настаивал тот.

Вид при том у Ионы был таинственный, серьезный и печальный. Заинтригованная Агриппина Юрьевна последовала за ним, а в конюшне их поджидал кузнец Ерофей, невысокий и коренастый мужик с бородищей до пояса. Помещица с удивлением остановилась у входа в конюшню, но кузнец пригласил ее подойти ближе. Едва она выполнила его просьбу, он протянул ей подкову. Растерянно взяла Агриппина Юрьевна ее в руки, подняла глаза с вопросом на кузнеца, и тот сказал:

– Подкову эту Лизавета Петровна в руке держала, когда ее нашли.

– Ну и что? – не понимала помещица.

– Мы поначалу думали, что подпруга лопнула, седло-то и упало, – сказал кузнец и подвел помещицу к стойлу, где стояла великолепная ездовая лошадь, любимица Лизы. Затем взял седло, лежавшее на полу, поставил его на угол ограждения и указал на ремни: – Ремни-то, барыня, подрезаны. Глядите. Ровнехонько подрезаны, оттого и не удержали седло с наездницей.

– Ты хочешь сказать, кто-то намеренно… – задохнулась Агриппина Юрьевна и не смогла высказать ужаснейшее подозрение.

– Ага, – кивнул кузнец. – И вот вам еще доказательство. Глядите на круп лошади. Ранку видите? Кровь запеклась…

– Вижу, – взялась за грудь Агриппина Юрьевна. – И что?

– Шилом в круп ткнули, кобыла и взбесилась. Лизавета Петровна удержалась бы в седле, шибко хорошо она управляла лошадьми, однажды усмирила необъезженную кобылу. Усидела б, клянусь, ежели б подпруги не подрезали.

– Боже мой… – схватилась за голову Агриппина Юрьевна. – Значит, кто-то в усадьбе… Кого-то подкупили? Боже… кто же это?

– Не думайте, Агриппина Юрьевна, – говорил кузнец, – будто кто-то из наших на подлость сподобился. Я справлялся у конюха, он подпруги самолично затягивал перед выездом Лизаветы Петровны. Божится, что целехоньки они были. На прогулке к барыне нашей кто-то подошел и ножом подпруги разрезал. Лизавета Петровна боком сидели, а ремни подрезали с другой стороны, со спины ее. Вот только как же она не заметила… Опосля уж шило в круп воткнули, лошадь и вздыбилась, сбросила барыню вместе с седлом.

– Но… если не из дворни, то… кто? – мучилась вопросом Агриппина Юрьевна.

– Ты, матушка, мужества наберись, – тронул ее за локоть Иона. Она с ужасом посмотрела в его сторону, а он перешел на шепот: – Подковку, что у Лизаветы Петровны в ручке была, Ерофей ковал собственноручно…

– И что? – напряглась она, догадавшись, что кузнец знает, кто подстроил Лизино падение.

– А таперя глядите… – Кузнец подвел помещицу к другому стойлу, где стояла великолепная гнедая, с выгнутой длинной шеей, стройная – мышцы под шкурой так и ходили, так и перекатывались, словно лошади не стоялось на месте. Кузнец поднял заднюю ногу, копыто которой было подбито новехонькой подковой. – Вот здеся и сидела подковка, я сам ее подбивал. Поглядите, барыня, на остатних трех копытах подковы точь-в-точь такие ж, как та, что вы держите. А на ентом копыте другая подковка.

– Чья это лошадь?

– Ты только не волнуйся, матушка! – вдруг замахал на нее руками Иона.

– Чья лошадь? – вскрикнула она, уже догадываясь – чья…

Заметив сразу две кареты в вечерних сумерках, Иона обернулся:

– Анисья! Вон погляди: две кареты едут. Узнаешь?

– Не-а, – зевнув, ответила девка. – Не енти кареты барышню Наталью Ивановну увезли. Иона Потапыч, мочи нет, поехали домой, а? Исть так хочется!

И он устал целыми днями ездить, но другим путем не найти барышню, кроме как по карете, что увезла ее. Иона развернул коляску…

9. Наши дни, утро

Вадик, скрестив руки на груди, оперся плечом о стену, не вмешивался в разговор. Щукин уставился на Славу, следственную «зелень», как на НЛО, слушая бред, который тот нес:

– Отсюда у меня возникла версия: Лада, обеспечив себе и этому… как его… – он заглянул в блокнот, – Дмитрию Орлову хлипкое алиби, подготовила убийство мужа.

– Что ты говоришь! – изобразил Щукин неподдельное удивление. – Только я не понял – на основании чего у тебя такая версия возникла?

Узнав, что Ладу задержали, Щукин смотался к ней на работу, где потрясенные сотрудники музея изложили в лицах, что происходило утром. Мало кто остался равнодушным к факту задержания коллеги. Полной неожиданностью для музейщиков явилась странная смерть Ильи, а тут еще и Ладу арестовали! Почему-то наш народ не признает слова «задержали», ему родней «арестовали». Его наперебой умоляли помочь Ладе – Щукин еле вырвался и помчался в прокуратуру. Теперь Архип Лукич хотел услышать от юного дарования, практически ничего не понимающего в следствии, но так легко надевшего наручники на женщину, с какого потолка он взял свои подозрения.

– Мы задержали ее на основании сведений, полученных от соседки, – ответил Слава. – Она сообщила, что Лада последнее время ссорилась с мужем, не ночевала дома. У супругов Табулиных заходила речь и о разводе, а главным камнем преткновения была квартира, которую ни поделить, ни разменять, чтобы не ущемить интересы всех членов семьи, невозможно. Вы считаете, квартира недостаточный мотив?

– Значит, на основании сплетен ты, Слава, испортил репутацию молодой женщине? – Щукин уже с трудом держался на уровне невозмутимого старшего товарища по службе.

– Не только, – с вызовом сказал тот, достал листок и положил перед Щукиным. – Вот, пожалуйста. Смотрите, что ваша Лада скрыла от следствия в момент осмотра места преступления. Это мы нашли при обыске в гостинице, где она сняла номер.

Архип Лукич подался корпусом к столу и, не беря в руки записку, прочел: «Лада, ты так со мной, да? Пожалеешь, но будет поздно. Илья».

– Это лишь может доказывать, – процедил Щукин, – что он сам убил себя.

– А Натан Ефимович утверждает, что Табулина зарезали, – возразил с толикой торжества в голосе Слава. – Отсюда следует: записку сфальсифицировали, чтобы именно так и думали – не убийство, а суицид. Возможно, она написана Ладой, знавшей почерк мужа. Этим она не только представляла его самоубийцей, но и думала, что отведет от себя подозрения. Графологическая экспертиза, конечно, установит подлинность почерка…