Сибирская одиссея Ермака - Руслан Григорьевич Скрынников

что было под рукой.

Есипов не раз с волнением перечитывал Хронограф, повествовавший о подвигах древних полководцев. Высокопарный стиль изложения Хронографа разительно отличался от стиля, который употребил предшественник Есипова при описании столкновений между Ермаком и Кучумом. Чтобы прославить Ермака, Савва дополнил летопись впечатляющими подробностями, заимствованными из Хронографа. Дьяка не слишком беспокоило то, что Хронограф описывал битву между древними болгарами и византийцами. Воинов Кучума он уподобил язычникам-болгарам. Так Ермаку пришлось вступить в бой с татарами, ханты и манси, «овсяными железом, меднощитницами (медными щитами) и копиеносцами».

К счастью, Есипов обладал трезвым умом, и его интересовали не только литературные красоты. Испросив разрешение у владыки, он велел вновь собрать ермаковцев, чтобы узнать у них новые подробности насчет знаменитого похода. Прошло пятнадцать лет с того дня, как казаки из «старой сотни» принесли Киприану свое «Написание». С тех пор сотня сильно поредела. Кто умер, кто переселился в богадельню. На службе остались единицы.

На страницах летописи Есипов сообщил о своих долгих беседах с этими ветеранами — «достоверными мужами», которые были в Сибири на «ермаковом взятии» и всё «очами своими видели».

Можно установить интересную особенность. Савва Есипов сравнительно подробно описал начальный и конечный периоды сибирской экспедиции, особое же внимание уделил миссии казаков в Москву.

Летописец не назвал по имени казаков, с которыми говорил. Но можно установить, что при Нектарии в Тобольске продолжал служить убеленный сединами атаман Иван Александров. То был любимец Ермака, некогда ездивший с его письмом к царю. Александрова задержали в Москве на три года, поэтому он хорошо знал все, что произошло в начале и в конце похода. В летописных рассказах виден след беседы Есипова с атаманом Александровым.

Судьба сочинении безвестного тобольского дьяка сложилась исключительно удачно. Есиповская летопись приобрела общерусскую известность и стала любимым чтением для многих грамотеев в разных концах России.

ПРИ ДВОРЕ ГОСПОД СТРОГАНОВЫХ

В годы Смуты Строгановы оказали большую финансовую помощь царю Василию Шуйскому, казна которого вечно пустовала. Незадолго до своего падения Шуйский пожаловал своим заимодавцам звание «гостей». Это звание носили немногие лица — самые богатые купцы России. В качестве особой привилегии Строгановы получили право впредь именоваться по имени и отчеству. Даже «гости» никогда не претендовали на отчество. Андрей Семенович стал первым «именитым человеком» в семье Строгановых. За ним это звание распространилось на всех членов торгового дома.

«Именитые люди» старались устроить свою жизнь сообразно новому положению. Они воздвигли себе обширный дворец в родовом гнезде — Сольвычегодске. Сюда же свезли они старые архивы со всех своих дворов и торговых контор.

Строгановы не забыли о том, что их предки помогли казакам взять Сибирь. Теперь они решили использовать предания старины, чтобы прославить свой род. Заслышав о том, что в Сибири местный архиепископ велел составить «Повесть о Сибирском взятии», Строгановы постарались заполучить ее копию. На службе «именитых людей» было немало грамотеев, бойко владевших пером. Им-то и поручено было переделать тобольскую «Повесть».

Как и большинство средневековых сочинений, «Повесть» имела длинный-предлинный заголовок: «О взятии Сибирских земли, како благочестивому царю Ивану Васильевичу подарил бог Сибирское государство и как просветлил бог Сибирскую землю святым крещением и утвердил в ней святительский престол — архиепископство».

«Сибирская повесть» была составлена в целях прославления местной церкви. Поэтому в ее заголовке отсутствовало даже имя Ермака. О Строгановых составитель «Повести» вовсе не упоминал, как будто они не имели к походу никакого отношения. Строгановский летописец не мог мириться с такой несправедливостью. Он взялся доказать, что казаки были посланы в Сибирь его господами.

«28 июня 1579 года, — так начал свой рассказ летописец, — Ермак с сотоварищами прибыл во владения Строгановых, где пробыл на их хлебах два лета и месяца два». В приведенном рассказе интересны два момента. Во-первых, его автор явно стремился доказать, что Сибирь была взята нахлебниками и слугами Строгановых. Во-вторых, рассказ точно определял время, когда началась сибирская экспедиция.

В 1621 году тобольские ветераны после многократных расспросов объявили местному владыке, что пришли в Сибирь ровно сорок лет назад. В то время на Руси пользовались старым календарем. Счет времени вели от сотворения мира, а Новый год праздновали 1 сентября. Получив от ермаковцев «сказку» (так в те времена называли любое письменное показание), Тобольский летописец тут же пометил, что казаки ушли в Сибирь в 1581 (7089-м) году.

Тобольские казаки не могли припомнить ни месяца, ни числа, когда говорили о начале похода. Строгановский летописец впервые попытался дать более точную хронологию. Отсчитав «два лета и месяца два» от 28 июня 1579 года, можно получить начальную дату экспедиции — 28 августа 1581 (или 7089-го) года.

В первом рассказе Строгановский летописец следует той же дате, что и автор тобольской «повести», попавшей к нему в руки. Однако несколькими строками ниже тот же самый летописец, противореча себе, называет иную дату. С наступлением Семенова дня (1 сентября) на смену 7089 году пришел 7090 год, и как раз 1 сентября 7090 года Ермак с отрядом начал поход в Зауралье. В тот же день в Прикамье произошли другие драматические события: пелымский князь призвал на помощь уланов и мурз из Сибирского ханства и напал на крепость Чердынь, а затем на строгановские городки на Каме и Чусовой.

В тобольских летописях таких сведений не было. Может быть, Строгановский летописец сочинил их? По счастливой случайности самые важные документы из строгановского архива сохранились до наших дней. В числе их были царские грамоты Строгановым, писанные в 1581–1582 годах. Знакомство с этими грамотами не оставляет сомнения в том, что именно из них Строгановский летописец почерпнул все свои сведения о нападении войск Кучума на Приуралье и о выступлении Ермака в поход.

Обращение к подлинным царским грамотам позволяет исследователю заглянуть в светлицу строгановского грамотея, встать за его спиной, попытаться постичь тайну его трудя.

Вскоре после Семенова дня (1 сентября) 1581 года Семен и Максим Строгановы пожаловались царю Ивану Васильевичу, что пелымский князь пожег их деревни на Чусовой, а их ближайший родственник Никита Строганов, которому по разделу достался городок Орел на Каме с гарнизоном и пушками, не оказал им никакой помощи. В конце 1581 года Грозный ознакомился с доносом Семена и Максима, сделал выговор Никите и велел ему держаться «заодно» с чусовскими родственниками. В царской грамоте имя Ермака вообще не упоминалось. Совершенно очевидно, что его не было в чусовских владениях Строгановых, иначе он не позволил бы малочисленным пелымским отрядам безнаказанно жечь и грабить русские деревни на Чусовой.

Прошел год,