Маленькие Смерти - Дарья Беляева

Не уверен, что я верю в данную историю сейчас, хотя в детстве она меня однозначно впечатляла. Но церковь действительно горела и там действительно погибли люди, судя по тому, как ярко взвивались языки призрачного пламени здесь. Все, что есть в мире мертвых связано с их воспоминаниями, в том числе и самыми последними.

Отлично, значит я не в Новом Орлеане, но недалеко от него. Перестав пялиться на сияющую от предсмертных воспоминаний церковь, я вижу, что у меня есть попутчики. Рядом со мной сидит молодая женщина в очках и медицинском халате, скромно, но аккуратно одетая, а на коленях у нее девочка, похожая на принцессу: ухоженная и счастливая. Ни дать ни взять — образцовая итальянская семья отца Стефано.

Некоторые призраки настолько любят кого-то или ненавидят, что выбирают даже после смерти не создавать себе новый дом, не копить воспоминания и мечты, а следовать за объектом своего сильного чувства, в ожидании воссоединения.

Женщина смотрит туда, где должен в реальном мире располагаться затылок падре Стефано, а его дочь, для которой он настоящий отец, а не духовный, тянет ручки в его сторону. Женщина, совсем живым, настоящим, материнским жестом, заставляет девочку убрать руки, говоря ей что-то на незнакомом мне итальянском.

Но я все равно уверен, что произнесено что-то вроде «это невежливо».

Заметив меня, женщина смущенно улыбается, произносит еще что-то, и я говорю:

— Здравствуйте.

Наверное, мы друг друга поняли, хотя я не уверен. Я стараюсь запомнить дорогу, а призраки сидят рядом молча. Я не могу сосредоточиться, все время смотрю в их сторону. И когда отец Стефано выезжает на пустой хайвей, я решаю, что для обострения собственного внимания стоит кое-что сделать.

Я переношу отца Стефано ко мне, в мир мертвых. Надо признаться, реакция у него отличная, оказавшись в темноте, он тут же сворачивает на обочину думая, видимо, что это мой план побега.

Нет, разумеется, так не сбежать. Тело-то мое останется в машине, и в него, если только я еще хочу задержаться в нашем лучшем из миров, придется вернуться. Впрочем, сбегать прямо сейчас я и не планирую, ведь меня везут к моей семье. Наверное, Морриган это тоже понимает, потому и не приказала связать мне руки.

— Эй! — говорю я. — У вас тут посетители.

Он оборачивается, и тут же замирает, будто бы сам становится призраком.

— Белла? — говорит он. — Беатриче?

А потом вдруг тараторит на итальянском так быстро, как обычно показывают в фильмах. Я и не думал, что итальянцы и вправду так быстро говорят. Белла и Беатриче слушают, впрочем, и улыбаются, не просят его говорить помедленнее, не переспрашивают. А потом и сами начинают говорить, так же быстро. Малышка произносит единственное слово из всей беседы, которое я понимаю. Первым делом она говорит:

— Папа!

Слово, которое по крайней мере в индоевропейской части нашего языкового разнообразия, вполне понимаемо. И благодаря этому слову, одному этому слову, я понимаю, как скучаю по собственному отцу. Чтобы не мешать воссоединению семьи, я увлеченно смотрю в окно. Ничего интересного там, разумеется, увидеть нельзя. Обычная темнота: темная земля, темное небо, темный лес впереди. Забавно, если бы никто из мертвых с начала времен не помнил этого места, не придавал ему значения, его бы здесь не было. Может быть чье-нибудь племя еще десять тысяч лет назад обитало именно тут, а кто-то только шестьдесят лет назад строил тут шалаши, будучи совсем мальчишкой.

Я, конечно, дал себе зарок ни в коем случае не расходовать сил, но ведь отец Стефано сделал для меня что-то неоценимое, а я хочу сделать для него хотя бы что-то хорошее. Я не думаю, что он плохой человек, не такие у него глаза и голос не такой. Наверное, он у сектантов врач, а не убийца.

Я слышу всхлипы и понимаю, что падре плачет, скашиваю глаза, чтобы увидеть, что случилось и вижу, как малышка гладит его по голове. Она выглядит совсем как человек, и в этом мире вполне осязаема.

Только очень холодная, и это страшно. Но отец Стефано обнимает ее так, будто нет для него ничего приятнее и целует свою жену так, будто нет никого желаннее.

Я снова отворачиваюсь, у меня нет привычки мешать милующимся парочкам.

Когда удерживаться в мире мертвых становится уже тяжело, я говорю:

— Отец Стефано, нам пора.

И он говорит:

— Я понимаю. Сейчас. Сейчас, конечно.

Но еще минут пять он обнимает своих девочек, говорит им что-то на текучем, нежном языке, а я постукиваю пальцами по оконному стеклу, ожидая.

Когда мне все-таки удается утащить нас обоих в мир живых, я уже довольно-таки выдохся. Я заваливаюсь на заднее сиденье, упираясь ботинками в стекло и забывая о правилах приличия.

И слышу, как отец Стефано плачет от счастья.

Дальнейшая поездка проходит в полном молчании. Только один раз отец Стефано говорит:

— Они меня простили. Спасибо.

Но я не отвечаю, бездумно рассматривая проносящийся за окном мир. Я могу думать только о своей семье, о том, что не видел их всего один день, но это был уморительно долгий день, о том, что скучаю, о том, что скоро я их увижу.

Встречу Морриган назначила в месте чуть более, чем символичном, а кроме того пустующем летом. В Иезуитской средней школе Нового Орлеана. В Иезуитской школе, о которой у нас в классе ходили легенды, смутные и осторожные. Готовят ли там охотников на вампиров или, может быть, кардиналов для папы Римского толком никто не знал. Зато все знали, какая строгая у учеников иезуитской школы форма и как их бьют линейками по рукам за недостаточно белые воротнички. Папа и Мэнди, то есть мама, угрожали мне обучением в этой школе, если я буду плохо себя вести.

И вот я здесь.

Наверное, у Морриган картбланш на все католическое в нашем городе лично от Папы Римского.

Иезуитская школа располагается в довольно уединенном месте, что способствует ее таинственности и удобству, как переговорного пункта. Войдя под сень деревьев, мы с отцом Стефано движемся через просторный сад с подвесными качелями и пустыми беседками. Вид, конечно, у школьного сада летом довольно запустелый и даже чуточку грустный. Все невероятно зелено, и самое время веселиться, но веселиться некому.

У входа стоят парни, которых я бы в причастности к католической церкви не обвинил никогда. Крепкие и рослые, куда больше они похожи на бывших военных и одеты совершенно обычным образом.

— Только вы тут выглядите как католик, падре, — говорю я.

Отец Стефано только хмыкает. Суровые парни с оружием стоят на каждом этаже, как будто здесь не ирландская стерва Морриган, а копье Лангина или гвоздь Господень охраняются.

Отец Стефано приводит меня в просторный светлый кабинет с длинным столом, где, наверное, во времена более мирные заседают учредители школы, а сейчас — мои родители.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});