Дар орла - Карлос Кастанеда

событие не вписаны в систему, то они рассеиваются. Поэтому я попросил их представить свои индивидуальные оценки нашего положения.

Паблито заговорил первым. Я нашел это странным, потому что вплоть до настоящего момента он был необыкновенно тихим. Он извинился за то, что собирается не рассказывать мне о каком-нибудь важном воспоминании, а просто высказать свое мнение, основанное на том, что он знал. Он сказал, что ему трудно понять то, что, по словам женщин, произошло на мосту. Это было, утверждал Паблито, результатом вынужденного перехода с правой стороны – тоналя на левую – нагваль. Всех пугал факт, что управлял этим переходом кто-то еще, заставлявший их его совершать. Он не видел проблемы в том, чтобы считать, что именно я помог тогда Сильвио Мануэлю. Он подтвердил свое заключение заявлением, что всего лишь двумя днями ранее он был свидетелем того, как я делал то же самое – заталкивал всех на мост силой. В этот раз, однако, мне никто не мог помочь – не было Сильвио Мануэля, чтобы тащить всех к себе из-за моста.

Я попытался сменить тему разговора, сказав, что такая забывчивость, как у нас, называется амнезией. Я знал об амнезии слишком мало, чтобы пролить свет на наш случай, однако достаточно, чтобы считать, что мы не могли так просто и быстро, как по команде, все забыть. Я сказал, что кто-то – может быть, дон Хуан – сделал с нами нечто невообразимое. Я хотел точно выяснить, что же именно.

Паблито настаивал, что для меня очень важно, чтобы я понял, что именно я был в сговоре с Сильвио Мануэлем. Затем он сказал, что Лидия и Хосефина уже говорили с ним о той роли, которую я играл, силой заставляя их пересечь параллельные линии.

Я не испытывал особого удовольствия, обсуждая эти вопросы. Я заметил, что никогда, вплоть до разговора с Соледад, не слышал о параллельных линиях. Однако я не мог возражать против того, что идею этих линий я понял мгновенно. Я рассказал им, как, словно в озарении, я увидел, что она имеет в виду. Я даже поверил, что пересек параллельные линии сам, когда думал, что вспомнил о них. Остальные, за исключением Ла Горды, сказали, что впервые услышали о параллельных линиях тогда, когда я заговорил о них. Ла Горда добавила, что она впервые услышала о них от доньи Соледад как раз передо мной.

Паблито сделал попытку завести разговор о моих отношениях с Сильвио Мануэлем. Я прервал его и сказал, что, пока мы были на мосту, пытаясь перейти его, я не заметил, что я – как, возможно, и остальные – находился в состоянии необычной реальности. Я осознал перемену, когда заметил, что на мосту совсем нет людей. Лишь мы одни находились там. Стоял погожий день, но внезапно небо затянули облака, и яркий свет позднего утра превратился в сумерки. В то время я был настолько поглощен своими страхами и субъективными интерпретациями, что не заметил этой пугающей перемены. Когда мы сошли с моста, я обнаружил, что другие люди опять идут вокруг нас. Но что происходило с нами, когда мы пытались перейти мост?

Ла Горда и остальные ничего не заметили. На самом деле они ничего не знали о переменах до тех пор, пока я их не описал. Теперь они смотрели на меня с раздражением и страхом. Паблито опять перехватил инициативу и обвинил меня в попытке втравить их во что-то такое, чего они не хотят. Он не уточнил, что именно это может быть. Но его ораторского напора оказалось достаточно, чтобы все встали на его сторону. Внезапно передо мной оказалась целая орда разгневанных магов. От меня потребовалась масса усилий и времени, чтобы объяснить, почему мне необходимо проверить со всех возможных точек зрения наше удивительное и странное приключение на мосту. В конце концов они успокоились, не столько из-за того что я их убедил, сколько из-за эмоциональной усталости. Все, включая Ла Горду, ревностно отстаивали позицию Паблито.

Нестор выдвинул другую линию рассуждений. Он предположил, что я, возможно, был таким невольным соучастником, который совершенно не отдавал себе отчета в своих действиях. Он добавил, что сам он лично не может поверить, как остальные, в то, что я осознавал, будто оставлен с задачей увести их в сторону от желаемого ими. Он чувствовал, что я на самом деле не знал, что веду их к уничтожению, хотя делал именно это. Он думал, что существуют два способа пересечения параллельных линий. Один – при помощи чьей-нибудь силы, другой – своими собственными усилиями. Его конечный вывод состоял в том, что Сильвио Мануэль заставил их когда-то пересечь линии, напугав их так сильно, что некоторые даже вообще не помнят об этом. Их задачей было сделать это своими силами, тогда как моей задачей было помешать им в этом.

Затем заговорил Бениньо. Он сказал, что последнее, что сделал дон Хуан для своих учеников-мужчин, – это помог им пересечь параллельные линии, заставив прыгнуть в пропасть. Бениньо считал, что мы уже располагаем достаточно большим знанием о пересечении параллельных линий, но еще не пришло время, чтобы повторить это. На мосту они не могли сделать ни одного шага вперед потому, что еще не настало нужное время. Поэтому они правы, думая, что я пытался их уничтожить, заставляя пересекать линии. Он считал, что переход через параллельные линии с полным осознанием станет для них окончательным шагом – шагом, который должен быть сделан только тогда, когда они будут готовы исчезнуть с этой Земли.

Затем против меня выступила Лидия. Она не давала никаких оценок, но призывала меня вспомнить, как я в первый раз заманил ее на мост. Она нагло утверждала, что я был учеником не Нагваля, а Сильвио Мануэля и что мы с Сильвио Мануэлем пожирали их тела.

У меня вновь вспыхнул приступ ярости, как на мосту с Ла Гордой. Я вовремя взял себя в руки. Успокоила меня логичная мысль. Я повторял себе вновь и вновь, что я сам заинтересован в таком анализе. Я объяснил Лидии, что бесполезно напирать на меня подобным образом. Но она не хотела остановиться. Она кричала, что Сильвио Мануэль – мой хозяин и что именно в этом причина того, что я не являюсь частью их всех.

Роза добавила, что Сильвио Мануэль дал мне все, чем я сейчас являюсь. Я попросил Розу выбирать выражения. Я сказал, что ей следовало бы говорить, что Сильвио Мануэль дал мне все, что я имею. Она настаивала на своем выборе слов. Сильвио Мануэль дал мне все, чем я