Народная империя Сталина - Юрий Жуков

Теперь, чтобы выступить против содержания проекта, основных его статей, сначала следовало доказать: страна не изменилась, осталась такой же, какой была двенадцать лет назад. Разумеется, на столь отчаянный, даже безумный шаг отважиться никто не мог. Потому-то на вопрос председательствующего Молотова «Есть ли желающие высказаться? Прошу записываться», из зала донеслись голоса: «Перерыв, перерыв, надо подумать», которые в официальной стенограмме были исправлены на «Вопрос ясен. Обсуждать нечего. Давайте лучше перерыв».[129] Но и после перерыва никто активности не проявил, не пожелал выступить.

«МОЛОТОВ: Есть ли желающие высказаться по докладу? Прошу записываться. Может быть там РСФСР, Украина, Закавказье, Средняя Азия?

ГОЛОСА: Мы все довольны (вычеркнуто). Не нужно прений. Вопрос ясен. Давайте голосовать.

МОЛОТОВ: Довольны? (вычеркнуто). Тогда разрешите предложить проект резолюция. Пункт первый: одобрить в основном проект Конституции СССР, представленный конституционной комиссией ЦИК СССР. Второй пункт: считать целесообразным созыв Всесоюзного съезда Советов для рассмотрения проекта Конституции СССР. Третий пункт: предложить руководящим центрам РСФСР, Украины, Белоруссии, Грузии, Армении, Азербайджана, Узбекистана, Туркменистана, Таджикистана, Казахстана и Киргизии немедленно приступить к выработке проекта своих конституций, а также конституций автономных республик применительно к проекту Конституции СССР. Есть ли какие-нибудь дополнения или поправки?

ГОЛОСА: Принять!».

Так неожиданно всплыла, ничем не мотивированная ни Сталиным, ни Молотовым, ранее не зафиксированная в решениях ПБ смена того форума, на котором проект должен был быть принят. Решение VII съезда Советов СССР предусматривало: «внести его на утверждение сессии ЦИК Союза ССР», а конституционной комиссии от 15 мая — «на ближайшей сессии ЦИК СССР», то есть на остававшейся последней для данного созыва — третьей, которая согласно еще действовавшей Конституции должна была собраться осенью, самое позднее — в декабре текущего года. Вполне возможно, вновь проявившаяся латентная оппозиция широкого руководства вынудила группу Сталина во время перерыва и решить вынести принятие своего проекта не на узкое собрание, которым являлась сессия и где численно превалировали все те же первые секретари крайкомов и обкомов, а на более многочисленное, где шансов на успех было гораздо больше.

Видимо, именно поэтому в коротком заключительном слове докладчик сосредоточил внимание только на сроках принятия Конституции.

«СТАЛИН: Видимо, дело пойдет так, что, скажем, ко второй половине июня президиум ЦИК СССР соберется и одобрит в основном проект Конституции или не одобрит — это его дело. И если одобрит, то примет решение насчет того, чтобы созвать съезд Советов для рассмотрения проекта Конституции. Ну, скажем, в ноябре, раньше ноября едва ли целесообразно.

ГОЛОСА: Правильно.

СТАЛИН: В начале ноября или в середине ноября.

ГОЛОС: В середине ноября.

СТАЛИН: Президиум имеет право передать рассмотрение проекта Конституции более высшему органу, чем сессия ЦИК. А коль скоро это решится, то скоро будет опубликован проект Конституции. Значит, для обсуждения в прессе проекта Конституции у нас будет июль, август, сентябрь, октябрь — четыре месяца. Люди могут обсудить, рассмотреть проект, обмозговать его с тем, чтобы на съезде Советов в середине ноября принять или не принять его для того, чтобы не получилось такого положения, что в ноябре у нас будет Верховный совет СССР вместо ЦИК, а в союзных республиках будут по-старому существовать ЦИКи, и чтобы этого неудобства не случилось, чтобы на долгое время оно не продлилось, придется дело поставить так, чтобы немедленно взялись за выработку своих конституций применительно к нашему проекту Конституции, а также за выработку конституций автономных республик с тем, чтобы после Всесоюзного съезда Советов, скажем, через месяц созвать свои республиканские съезды и там уже иметь готовые республиканские проекты для обсуждения и утверждения. На этих же съездах нужно создать свои верховные органы, республиканские верховные Советы. Это для того, чтобы не получилось большого интервала между созданием Верховного совета СССР и верховных Советов союзных и автономных республик.

ГОЛОС: Товарищ Сталин, выборы пока что по-старому проводим?

СТАЛИН: Очевидно, да.

МОЛОТОВ: Приступить к выработке проекта Конституции с тем, чтобы в сентябре можно было созвать съезд (в правленной стенограмме — «Предлагается окончательно закончить выработку проектов республиканских конституций в сентябре»).

СТАЛИН: В середине сентября.

ПЕТРОВСКИЙ: Не позднее десятого.

ЛЮБЧЕНКО: Нельзя ли созвать Всесоюзный съезд первого декабря, тогда вторая половина ноября пойдет на выборы.

МОЛОТОВ: Окончательно закончить выработку к сентябрю.

ЛЮБЧЕНКО: Нельзя ли съезд созвать в первых числах декабря, тогда вторая половина ноября посвящается выборам, и в районах, и в областях это есть более или менее подходящее время для большинства, более свободное время от самых напряженных работ, в частности у нас на Украине и свекла, и сев, и хлеб.

МОЛОТОВ: Надо записывать это?

СТАЛИН: Это Президиум (ЦИК СССР. — Ю. Ж.) решит.

МОЛОТОВ: Возражений нет? Считаю принятым».[130]

* * *

Линия поведения, избранная широким руководством — демонстративное равнодушие к новой Конституции, столь весомо продемонстрированная в ходе работы Пленума, вскоре проявилась вновь. 11 июня Президиум ЦИК СССР принял постановление, одобрившее проект Конституции, но назначившее созыв Всесоюзного съезда Советов на 25 ноября,[131] а не на начало или середину месяца, как того добивались Сталин и Молотов. Через день все газеты страны опубликовали проект нового Основного закона, а 14 июня ввели предусмотренную докладом Сталина рубрику «Всенародное обсуждение проекта Конституции СССР», где стали помещать отклики граждан: рабочих, крестьян, инженеров, врачей, учителей, красноармейцев, командиров Красной армии. Кого угодно, но только не членов широкого руководства. Исключением стали статьи в «Правде» всего лишь двух первых секретарей крайкомов, Закавказского — Л.П. Берии (12 июня) и Сталинградского — И.М. Варейкиса (6 июля). Первая из них, случайно или сознательно содержала довольно примечательную фразу, раскрывавшую затаенные опасения узкого руководства. «Нет сомнения, — писал Берия, — что попытки использовать новую Конституцию в своих контрреволюционных целях будут делать и все заядлые враги советской власти, в первую очередь из числа разгромленных групп троцкистов-зиновьевцев».[132]

Подчеркнуто уклонились от обсуждения первые секретари ЦК компартий Белоруссии Н.Ф. Гикало и Армении А. Ханджян. Опубликовали в «Правде» (25 и 27 июня соответственно) экономико-географические очерки о своих республиках. Н.С. Хрущев, первый секретарь МК, нашел, что несомненный интерес для читателей представляет содержание подписанной его именем статьи «Как мы организовали Дом пионеров и детские парки» (29 июня). Первый секретарь Винницкого обкома В.И. Чернявский счел необходимым обратиться к перспективе урожайности в области, зерновых и свеклы (1 июля), а донецкого обкома С.А. Саркисов — к проблеме технологии добычи угля (4 июля).

Члены широкого руководства не желали объяснять причину, побудившую их занять именно такую, отстраненную позицию, однако она была понятна очень многим, и не только сталинской группе. Известный писатель М.М. Пришвин, давно отошедший от политики (до революции он примыкал к эсерам), в своем дневнике, который он вел двадцать два года, записал 22 июня 1936 года: «Спрашиваю себя, кто же этот мой враг, лишающий меня возможности быть хоть на короткое время совсем безмятежным? И я отвечаю себе: мой враг — бюрократия, и в новой Конституции я почерпну себе здоровье, силу, отвагу вместе с народом выйти на борьбу с этим самым страшным врагом всяческого творчества».

Складывалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, все члены ЦК дружно проголосовали за проект Конституции, но с другой стороны, никто из них не выступил открыто в ее поддержку, что стало все больше и больше напоминать откровенный саботаж. Они не дали ни в свою газету — центральный орган своей партии, ни в какую-либо другую, ни одной статьи, пропагандирующей достоинства демократии и советского парламентаризма, разъясняя их населению страны.

* * *

Группе Сталина приходилось срочно оценить серьезность ситуации, в которой она оказалась. Оценить и выработать ответные меры, соответствующие навязываемым правилам игры. Судя по дальнейшим событиям, узкое руководство вновь, как и в начале 1935 года, решило нанести упреждающий удар. Такой, который продемонстрировал бы и непреклонность его намерений, и то, что может ожидать его противников в случае продолжения противостояния. Возобновило опасную игру с огнем, непредсказуемую по своим последствиям.