Белое проклятие - Владимир Санин

— Конэшна, нэт! — обрадованно заявляет Абдул.

— Он над нами потешается, — нервно шепчет дама.

— Так пропустите вы нас или нет? — взрывается Петухов. — Предупреждаю, мы будем разговаривать в другом месте!

— Лучше в другом! — подхватываю я. — Приходите к нам с Еленой Дмитриевной на чашку чая, а, Кирилл Иваныч? Надя такие пироги печет, что пальчики оближешь, а Гвоздь — это фамилия такая, не подумайте, его зовут Степан, Степа, — расскажет вам забавнейшую историю про горца, который ехал на ишаке в гости и…

Петухов с жутким треском захлопывает дверцу, разворачивается и гонит машину в Кушкол — снимать меня с работы. Я рву на части визитную карточку, швыряю обрывки в снег и затаптываю ногой. Малость отвел душу, и на том спасибо.

— Чужой жена, — презрительно роняет Абдул. — Билет в самолет размахивает под нос, падумаэшь, мадама! Не сознателный люди.

— Мой бедный «Жигуленок», — вздыхает Надя. Максим, ты поступил бестактно, ты не поздравил «мадаму» с днем рождения.

Мы смеемся, разъясняем недоумевающему Абдулу, в чем дело, и он хохочет.

— Так им и надо, — подводит он итог. — Дурной люди.

x x x

Осман радушно принимает нас в гостиной, увешанной коврами, на коврах оружие — сабля, кинжалы, охотничьи винтовки. В местных селениях вообще живут богато: у многих двухэтажные дома с усадьбами в каменных оградах, машины в гаражах. В честь дорогих гостей Осман порывается зарезать барашка, но, к величайшему огорчению Ромы, барашку даруется жизнь — мне меньше всего на свете хочется пировать.

С упреком глядя на меня, Рома докладывает, что за истекшие сутки проделана большая работа. Они каждые три часа производили шурфование снежного покрова, учащенные метеорологические наблюдения, фотографировали лавинные очаги, патрулировали на шоссе и изловили трех фанов, пытавшихся прорваться на лыжах в Каракол. Вчера вечером всей компанией посетили турбазу «Кавказ», где туристы в камине сожгли мое чучело. Мое имя вообще популярно необыкновенно, обслуживающему персоналу велено говорить, что лавинная опасность объявлена самодуром Уваровым, который к тому же боится приезда комиссии, — видать, рыльце в пушку. В лавины уже никто не верит, даже инструкторы ропщут и начинают кое-кого выпускать с лыжами на прогулки в лес.

Я все это знаю и без Ромы. Я благодарю за приятное сообщение и добавляю, что Мурат шлет в центр телеграмму за телеграммой, требуя прислать на вертолете комиссию и дезавуировать паникера. Республиканское начальство, судя по всему, настроено выжидательно: из двух зол — убытки и похоронки — первое предпочтительнее. Но здесь все свои, и будем говорить откровенно. Я, как правильно указал мой друг Анатолий, сижу в луже, в которой недолго и простудиться. Но вылезать из нее, то есть давать отбой, не собираюсь — до тех пор, по крайней мере, пока вместо чучела не захотят сжечь меня самого. Кроме шуток: хотя снегопад привел к критическому приросту массы снега, лавины не идут. Почему? Вообще-то черт их знает, но мы с Олегом пришли к выводу: причина в том, что прекратился ветер и температура воздуха стабилизировалась на отметке минус шесть градусов. А поскольку нет столь любимого лавинами резкого перепада температуры, снег стал быстро оседать — по наблюдениям Олега, примерно на 10 процентов с конца снегопада. А сильно осевший снег, как известно, меньше стремится соскользнуть со склона, снежный покров стал устойчивее. Значит, теперь все зависит от погоды.

— Мак, ты вот что скажи, — говорит Осман, — ну, допустим, хорошо, лавины пойдут. То есть ничего харошева нет, но, допустим, пойдут. А если допустим, перепада тэмпературы не будет и они не пойдут? Будешь давать отбой?

— Спроси чего-нибудь полегче, — ворчу я, снимаю трубку и набираю номер узла связи Гидрометслужбы, который непрерывно получает информацию от республиканского бюро погоды. Второй день я звоню туда каждые два-три часа, но всякий раз слышу одно и то же: «Без изменений». Сейчас ответ менее уверенный, в Караколе, например, уже минус три — возможен температурный скачок.

Я кладу трубку и раздумываю, ребята молчат.

— Мне кажется, — вдруг говорит Надя, — что в этих обстоятельствах лучше вам быть вместе.

— Быть по сему, — решаюсь я. — Всем «на товсь»! Поедете с нами в Кушкол, будете жить в Надиной квартире, там места хватит. Нацепите красные повязки, но туристам можете не признаваться, что вы лавинщики, пусть весь позор падет на мою седую голову. Никакого отбоя не будет.

И мы едем в Кушкол.

Мы с Муратом становимся единомышленниками

Сначала мы заезжаем в КСС, контрольно-спасательную службу, к Хуссейну. Доносящаяся из помещения отборная морская ругань звучит как музыка, значит, Олег уже здесь. Спускался он больше часа, используя наименее заснеженные участки, на мульдах натерпелся страху и кроет на чем свет стоит снегопад, лавины и камень, споткнувшись о который он ухитрился вывихнуть указательный палец.

— У мальчика болит пальчик, — сочувствует Надя и легонько бьет ребром ладони по распухшей конечности. Рев оскорбленного в лучших чувствах ишака — и на лице Олега изображается полное недоумение. Он растерянно смотрит на палец, двигает им со слабой улыбкой выздоравливающего, с грацией необученного медведя бросается на колено и целует Надину ручку.

— Валшебница! — восторженно восклицает Хуссейн. — Гения!

— Такого слова нет, — скромно возражает Надя.

— Как нет? — возмущается Хуссейн. — Для мужчины есть, а для женщины нет?

Хуссейн уводит всю компанию к Мариам пить кофе, а Олег докладывает обстановку на склонах. Олег — лавинщик божьей милостью, нюх у него собачий, и меня радует, что наши выводы совпадают в деталях. Мою деятельность он одобряет, только в двух вещах еще более категоричен: во-первых, из дома № 23 жильцов нужно изгнать всех до единого и, во-вторых, во что бы то ни стало выловить и запереть в домах всех туристов.

В окно мы видим, как с балкона второго этажа «Актау» на веревке спускаются два туриста.

— Петя Никитенко рассказывает, что Мурат велел закрывать на эти штучки глаза, — жалуюсь я. — Всех не выловишь.

— И нашим, и вашим, — кивает Олег. — На Мурата похоже.

Я звоню домой. Убедившись, что ребенок жив и здоров, мама вкрадчиво сообщает, что у нас гости (только гостей мне и не хватает! То-то же из трубки доносится какое-то отдаленное кваканье) и что меня несколько раз спрашивал Мурат. Я предлагаю маме спустить гостей с лестницы и сказать Мурату, что, если он не научит Юлию жарить яичницу, у него будет гастрит. Выдержав паузу, в течение которой я должен осознать свое легкомыслие и раскаяться, мама сухо роняет, что ждет нас к ужину, и вешает трубку.