Красный рассвет - Фёдор Березин

Понятно, параллельно это как-то накладывается на всегдашнюю песню о лучшей в мире и самой демократической стране, которая вроде бы уж никак не в Африке, тем паче не в Южной. И вообще, у флота своя специфика. Здесь, в NAVY, еще и морское братство. Даже какой-то отголосок старого — “человек против стихии”. Однако это только долетает. Как-то в самом нутре большого авианосца влияние матери-Природы ощутимо не очень. Нужно баллов десять-двенадцать, дабы сюда добралась — нет, разумеется, не рев (вентиляционные, кондиционированные потоки перекрывают все это легко) — только качка. Да и то, это где-то на палубе, да еще подальше от центра масс, она ощутима в достаточной мере. Здесь, в центре управления воздушным движением, идеальные условия для тех, кто мучается морской болезнью, но одновременно любит флотские привилегии и форму.

Короче, бывают целые месяцы, в которые о СЧП ни слуху ни духу. Тем больше шок, когда снова сталкиваешься. Это как давняя болезнь. И вроде обостряется иногда, и мешает, но уже так привык, что прямо гордишься привилегированно-избирательным страданием.

Но теперь СЧП прямо-таки ожил. Правда, как-то таинственно, совсем уже втихомолку. Оказывается — прямо не верится, — на него начаты гонения. Где-то какие-то активисты арестованы. Фильмовая, революционная романтика налицо. И выясняется, в процессе словесной (не стереоэкранной) передачи новостей это только брызги, рикошет от наступления этапа репрессий против истинной расы. Ведь куда рулит родимый “Авраам Линкольн” и все остальные звенья “большой боевой линейки”? Оказывается, именно туда, к прародине человечества. Похоже, эти ветви-сучья основного генетического древа, всякие отклонения божественного кода в сторону отбеливания, решили ни больше ни меньше, а истребить носителей истинного лика. И начать с самой сердцевины, с черных жителей матери-Прародины. Потом, со временем, разумеется, возьмутся и за остальных. Все равно после уничтожения основного звена они никогда не смогут доказать свою истинность. И их можно будет навсегда считать недочеловеками, которых приравняли к белым всего лишь из побуждений заботы об несчастненьких и увечных.

46

Морские песни

— Не нравятся мне пакистанцы, — философствовал Тимур Дмитриевич Бортник, восседая перед обширным монитором, напрямую соединенным с камерой обзора, помещенной в перископе. В этой фразе не имелось ничего принципиально нового. Точно так же он говорил об аравийцах, иранцах, о жителях Северной или Южной Шри-Ланки, о филиппинцах и даже о некогда официально владеющих лодкой индусах. Такой уж он был человек, а может, долгое пиратское житие выработало в нем привычку не просто “доверять и проверять”, а “проверять! проверять! и еще раз проверять!”? Вполне допустимо, ибо пират является потенциальным врагом всех, а значит, и самого его готов прихлопнуть кто ни попадя.

— У нас еще есть время, — говорил командир атомной субмарины. — Надо бы послушать, о чем они там судачат.

В странном сочетании плавности и стремительности его руки тискали нужные сенсоры. Где-то там, двадцатью метрами выше, это вызывало реакцию грамотных механизмов. Сложно устроенная перископная верхушка разевала бутон ушастых полупрозрачных лопастей и центровала его в нужном градусе. Затем уже там, внизу, компьютерные программы, сравнимые по сложности с первородной архейской флорой, производили чистку и выхолащивание соотношения сигнал-шум в нужную сторону. Интересующий капитана Бортника корабль отстоял на полкилометра; вокруг плескало море; работали корабельные котлы. Однако с помощью ряда стандартных технологических уловок, в суть которых Тимуру Дмитриевичу даже не требовалось вникать, он мог градуировать зону слышимости с точностью до двух метров. То есть, наводясь сейчас в район чужого капитанского мостика, он мог как бы присутствовать при ведущихся там разговорах. Правда, между ним и находящимися там имелось еще достаточно толстое стекло. Это проблему тоже можно было бы решить: в кончике перископа имелся сигнальный лазер. С помощью одной из программ он запросто преобразовывался в подслушивающее устройство. Наводясь на стекло, невидимый лазерный луч отслеживал вибрацию, а она, в свою очередь, раскладывалась в слоги. Однако пока использование активных методов добывания информации главный пират Индийского океана считал преждевременным. Он обходился тем, что есть.

Язык говоривших также значения не имел, разве что это бы оказался совсем не распространенный диалект внутренних районов Мадагаскара. Разумеется, машины не могли сотворить литературно-художественный перевод, они все ж таки, не глядя на свою интеллектуальность, не являлись разумными. Ну что же, не Диккенса же там, на палубе, читали? И не основные вопросы бытия обсуждали? Хотя, может быть, и обсуждали, по крайней мере своего собственного “быть или не быть”. Но именно обсуждали, хотя не прямым образом. А вот решение этого их “быть или не быть” оставалось за хоронящимися на двадцатиметровой глубине. В данный момент аппаратура сосредоточилась на двух членах команды транспорта, беседующих на юте. Разговор велся на языке урду. Тимур Бортник, а также находящийся с ним рядом помощник капитана Сергей Прилипко отслеживали разговор не в голосовом виде, а в печатном режиме на дисплее.

— Что-то наши клиенты не торопятся?

— Эти белые — обнаглевшие свиньи. Не мы, а они должны бы нас дожидаться. Единственное, что бы я оставил от их Европы, — это их женщин.

— Да уж. Помнишь тех крошечек, которых мы перевезли с Абу-Даби в Эритрею?

— Еще бы (смех — 4 секунды). Дурочки приехали из России добровольно — замуж захотелось (смех — 5 секунд).

— Вот и вышли (смех — 3 секунды). А этот шейх — прожженный торгаш — сам попользовался, так еще черным перепродал.

— Но и мы своего не упустили (смех — 8 секунд).

— Переключайте, Тимур Дмитриевич! — сказал помощник капитана. — Нам сейчас эмоции ни к чему. Если, конечно, хотите, пусть фиксирует в фоновом режиме.

— И то правда, — кивнул Бортник и тронул сенсоры, перенацеливая слежение.

Теперь они отслеживали небольшую группу в районе правого борта.

— А если покупатель не прибудет?

— Тогда, я думаю, товар останется нам. В конце концов, что мы теряем? Предоплату наш старик берет всегда, будь уверен.

— Да я и уверен. Но хотелось же хапнуть побольше.

— Все-таки рисково.

Бортник отвел глаза от монитора и глянул на помощника.

— Не нравится мне это, — сказал он в очередной раз. — Ваше мнение, Сергей Феоктистович.

— Можем не геройствовать — уйти.

— А разве мы сейчас геройствуем? — удивился Бортник. — Сидим как мыши, слушаем и даже хвостиком не стучим.

— Предлагаете пальнуть по ним торпеду?

— Я бы с удовольствием, но пока не вижу смысла. На этом “Пенджабе” нужные нам вещички.

— Предлагаю выпустить “голубя мира”, Тимур Дмитриевич. — “Голубь мира” было шутливое прозвище миниатюрного шпиона-самолета.

— Я тоже так подумал, Сергей Феоктистович. — Подчеркнуто уважительное обращение начальников пиратствующей лодки друг к другу входило в противоречие с теми делами, которыми она занималась. Но уж так сложилось. — И еще, давайте-ка вызовем сюда Румянцева, пусть он тоже послушает.

— Думаете, его людям будет работа?

— Будет — не будет, не знаю. Но без них я теперь на этот борт не ступлю.

— А вы что, Тимур Дмитриевич, все еще собираетесь туда? Я вас не пущу. Сам пойду, если надо.

— Решим потом, — не стал спорить с подчиненным Бортник.

Одновременно с разговором командир судна осуществлял подачу команд через сенсоры.

— Придется подвсплыть, — комментировал он свои действия. — С такой глубины наш доблестный техник Юра Синийчук не сможет запустить “голубя”. Жалко у нас нет “умных мух”. Хотелось бы мне, Сергей Феоктистович, подкопить деньжат и купить десятка два контрабандных.

— Это уже триста — триста пятьдесят тысяч новых долларов, — констатировал помощник, — а к ним еще нужен “повелитель мух”. Правильно?

— Разумеется, без пульта не обойтись. Да еще блокиратор спутникового отключения. Дороговато будет. Зато могли бы сейчас не просто осмотреть их с высоты, а даже полазать по трюмам.

— А если какой-нибудь гад нашу “муху” случайно прихлопнет? Примет ее за нормальную.

— Ну, все бывает, — согласился Бортник. Разговор носил отвлеченно-перспективный характер и никого серьезно не волновал. Так, разминка, покуда огромный корпус атомохода бесшумно поменял глубину, а в небо так же бесшумно ушел микробный в сравнении с ним автоматический аппарат. К этому времени в отсек уже просочилась туша главного бортового десантника.

— Здравия желаю, господа корсары, — сказал он своим трубным голосом,

— Привет, Владимир Михеевич, — отозвался, не поворачивая головы от экрана, командир. — Вы уж потише. Мы тут боремся за каждый убитый децибел, а с вашим “тамтамом” все может пойти насмарку. Так, ребятки-козлятки, смотрим. Наш “голубок” над целью. Поглядим в инфракрасном. Так, вводим отсев всего горячее человека — двигателей и прочего. Что видим?