Книга - Ефимия Летова

необходимое, пока вы… восстанавливали силы и душевное спокойствие. Но сейчас на улице вас ожидает… м-м-м… ожидают… те, кто сопроводят вас во дворец к Вирату Тельману. Нам жаль расставаться с вами, Вирата, но Его Величество скучает без вас…

— Так хорошо обращались, что я перерезала вены, — я взяла из протянутых рук девушки белую мягкую, кажется, немнущуюся ткань. От моих слов и служанка, и лекарица одновременно вздрогнули и отпрянули от меня.

— Это была случайность! — Си Ан наконец-то подняла раскрасневшееся лицо. — Разумеется, упал лампин, разбился вдребезги, вы споткнулись…

— Ну-ну, — я погладила едва ощутимые шрамы на предплечьях. Хороше же я упала. Вставала и падала, вставала и падала, раз тридцать. — Думаю, Вирата заинтересует, почему здесь оказались такие скользкие полы…

Сама не знаю, почему я так легко подхватываю эту безумную игру в персонажей моей последней недописанной книги. Может быть, я еще не до конца пришла в себя и принимаю реальность за сон — или наоборот. Из-за этого ощущения, а ещё потому, что они так явно пресмыкаются передо мной, легко почувствовать власть и свободу. Это пьянит, даже если это только розыгрыш.

Си Ан и Вин Ра одновременно опускаются на колени синхронным, словно бы отрепетированным, движением, сдвигают волосы в сторону, обнажая шею. На основании шеи и у той, и у другой — узкий багровый шрам в виде крестика. Неисцеляемый знак людей гильдии труда, не всех, только тех, кто работает или работал когда-то в Каменном Замке.

Обнажение шеи — знак полной покорности…

Мне показалось, что головокружение возобновляется.

— Вирата, — прошептала молодая служанка. — Мы действительно заботились о вас, как могли, целых два года. Да, мы не могли позволить вам уехать, на то был приказ Вирата Тельмана. Мы не имели возможности ослушаться.

— Два года?

— Да, Вирата. Конечно, мы понимали, что молодой супруге Его Величества будет скучно и тоскливо здесь в полном одиночестве, но что мы могли поделать, Вирата?

— Я это, — киваю на руки, — сама сделала?

— Сегодня ночью, — Си Ан склонилась ещё ниже и заговорила, шёпотом, торопливо, словно боясь, что я не дам ей договорить. — Вы были весьма огорчены, вы даже с полсотни солнцестоев назад обстригли волосы, Вирата. Потом вроде бы успокоились, то есть, мы так подумали… Хорошо, что у Вен Ши слух, как у феникая. Сначала она не обратила внимания на шум, но потом распереживалась, зашла к вам и… Мы места себе не находили, думали, что… Слава Шиару и Шамрейну, что всё обошлось. И надо же, что именно в этот же солнцестой за вами пришёл страж трона! Прошу вас, Вирата, не выдавайте нас! Мы так рады, что Вират Тельман сменил гнев на милость, или это милость духов-хранителей, но мы так надеемся, что у вас всё сложится хорошо! Не дело молодой, красивой и знатной женщине сидеть взаперти…

Лекарица Вин Ра толкает её локтём в бок, и юная служанка осекается на полуслове.

— Переоденьтесь, Вирата, прошу вас, они уже так долго ждут… Я помогу вам.

— Не надо! — теперь болтливую девчонку обрываю я, голова идёт кругом. — Сколько я здесь нахожусь?

— Два года же, — под моим взглядом она словно старается вжаться в пол. — Вы приехали через несколько дней после Вашей свадьбы, вирата…

— Кто сейчас за мной пришёл?

— Люди Его Величества. Страж Короны показал указ с печатью, не беспокойтесь, всё по закону…

Это всё слишком натуралистично. Слишком логично. Слишком для меня.

Едва заметные припухлости шрамов на коже рук. Чувство слабости, натянутых внутри струн. Тепло и шероховатость камня, мягкость и шелковистость ткани, застывший в глазах коленопреклоненной девчонки страх.

— Оставьте меня на пару шагов. Я переоденусь. Сама. Помощь не нужна.

Очевидно, Си Ан не хочет оставлять меня в одиночестве — в конце концов, в комнате на стене недальновидно остался ещё один лампин. Может быть, надеется надавить на жалость — участь смотрительниц Вираты будет весьма незавидной. Тельман не славился излишней жестокостью, но жестокость была в его крови, крови наследника древней королевской династии, каравшей, как и положено, куда чаще, чем миловавшей.

Что меня ожидает, там, за пределами комнаты? Гром аплодисментов, смех, поздравления, телекамеры, воздушные шары — картинка нарисованная в воображении, оказалась слишком яркой, словно я уже видела её где-то. Я стянула халат и, испытывая некоторое смущение, майку. Надела платье, предельно простого покроя, воздушное и свободное длинное, в пол, с открытыми руками и плечами. Грудь не просвечивала, но я всё равно казалась себе почти голой. Белоснежный наряд, словно свадебный. Хотя в Криафаре нет традиции надевать белое на свадьбы…

Я встала, грубоватые сланцы явно дисгармонировали с нежным нарядом, но у двери на полу обнаружились мягкие кожаные сандалии цвета топлёной карамели, а рядом стояла керамическая чаша с украшениями — браслеты и кольца. Обувь я поменяла, а драгоценности оставила. Пригладила волосы, щекотавшие плечи, растопыренными пальцами. Выдохнула. Открыла дверь, прошла через пустой, как мне показалась коридор, открыла ещё одну дверь — и после полумрака комнаты без окон с одним лампином зажмурилась от слепящего белого света. Золотистое безоблачное небо, не голубое, а с рыжим отливом, словно отражающее песок и мёртвый камень под ним. Своевольное проклятое солнце, сжигающее Криафар днём и бессердечно покидающее в морозные черные ночи.

Никаких телекамер. Никакого смеха, голосов. В полном молчании передо мной стоит десяток закутанных с ног до головы, за исключением босых ступней в кожаных, как и у меня, сандалиях, фигур. Их одежды напоминают арабские бурнусы цвета топлёного молока, тёмно-коричневые платки-куфии бедуинов, на головах поверх платков — серебристые ободки, сплетенные из корней пустынного манника. Лица почти полностью скрыты, но взгляды светлых, кроме самого советника, совсем не восточных глаз прикованы ко мне. Солнце отражается от моих непристойно оголенных по контрасту плеч, от белого платья. Женские силуэты по бокам остаются в тени, я вижу их боковым зрением, но смотрю только на стоящих впереди мужчин. Чувствую мягкие руки, одевающие меня в подобие чадры. Это необходимость, а не дань моде или религиозным взглядам — чем ближе к полудню, тем жарче солнцестой.

Я выхожу, как на казнь, словно солнечные лучи могут испепелить меня целиком.

Стоящий впереди мужчина делает шаг вперед, одним движением снимает свою головную накидку