Последний бой штрафника - Владимир Першанин

Большинство бронетранспортеров и грузовых машин уже исчезли. Спаренная зенитная установка на гусеничном ходу выпустила в нашу сторону десятка два снарядов и с неожиданной прытью исчезла среди деревьев. Вдали мелькали брезентовые тенты грузовиков, выкрашенные в песочный цвет бронетранспортеры. Они бы все ушли — слишком велико было расстояние. Но часть машин попала в низину, где почву, как кисель, размолотили гусеницы и колеса.

Витя Иванов гнал на такой скорости, что запах жженой резины забивал нос.

— Сгорим!

— Ни хрена! Догоним. Стреляйте, чего ждете?

Февралев шел рядом. Огонь открыли одновременно. Выстрелы второпях цели не достигли. Метров через сто остановились над обрывом. Стреляли хоть и торопливо, но целясь. Разбили два грузовика, в разные стороны разбегались фигуры в шинелях и касках. Бронетранспортер с продырявленной насквозь кабиной загребал гусеницами жидкую грязь и упорно полз под защиту деревьев. Снаряд снес кусок заднего борта, наверное, перебил тех, кто находился в десантном отделении, но восьмитонный «Ганомаг» скрылся среди деревьев.

Под раздачу попали еще два грузовика и легкий броневик. Сделав крюк, догнали недобитый «Ганомаг» и расстреляли его в упор вместе с выскочившим экипажем. В наш танк летели трассы спаренной 30-миллиметровой установки «Кугель». Калибр небольшой, зато снаряды неслись сплошным пучком.

Прежде чем мы достали ее фугасом, поймали не меньше десятка мелких, но злых, как осы, снарядов. Разорвало гусеницу, повредило что-то еще. Машина застыла на месте, двигатель продолжал работать.

— Командир, сползти пониже? — задрав голову, кричал рыжий механик. — Нас здесь не подобьют? Там еще танки остались.

— Уже некому. Они далеко. Стой на месте.

Переползать — означало скрутить и смять гусеничную ленту. Потом полдня по кускам собирать. Из люков подбитой зенитной установки выпрыгивал экипаж. Наш фугасный снаряд вмял броню, вырвал один из стволов. Мы добили долбаный «Кугель» (полное название — «Кугельблитц») бронебойным снарядом, и установка вспыхнула. Выскочив наружу, разглядывали гусеницу, лобовую броню, по которой тоже прошлась очередь. Витя Иванов заковыристо матерился. Пнул колесо.

— Гля, Дмитрич. И сюда попал, вон трещина.

— Менять, что ли, надо?

— Надо.

Танки и подоспевшая пехота добивали убегавших немцев, выгребали трофеи. Огромный трехосный грузовик «Бюссинг» оказался неповрежденным. Кто-то из умельцев сел за руль, завел двигатель и выгнал машину на сухое место. Под иссеченным осколками брезентом лежали два трупа, ящики с патронами. Консервов и спирта среди трофеев не оказалось. Немцы все прибрали сами, пока находились в окружении. Возле некоторых тел мы находили наши автоматы и винтовки-трехлинейки. Видимо, с боеприпасами стало туго — подбирали советское оружие.

Я не помню, сколько мы подбили и сожгли немецких танков, бронетранспортеров, грузовиков. Обугленные корпуса торчали вдоль дороги, в поле, в перелесках. Очень много лежало трупов. В шинелях, куртках, некоторые в одних френчах, чтобы легче было бежать. Мы не дали 1-й танковой армии так просто выскользнуть из ловушки.

Но и нам досталось крепко. Бой, что называется, шел насмерть. Немцы, несмотря на потери, прорывались отчаянно. Но мы сделали все, чтобы уничтожить немецкие части. Врезались в память наши сгоревшие «тридцатьчетверки». Танк командира второй роты Артема Зайкова, еще дымивший, с торчавшей поперек плитой и аккуратным круглым погоном, к которому крепилась башня. Сквозь выбитый передний люк виднелось то, что осталось от механика-водителя. Обугленная головешка, в которой с трудом угадывалось человеческое тело и сгоревшие до костей руки.

Экипаж Гриши Захарова из моего взвода тоже погиб полностью. Многие танкисты получили тяжелые ранения. Особенно — ожоги. Господи, как они мучились! Я пойму это только спустя полгода, когда сам попаду в подобное пекло.

Морфина не было, помогал только спирт, который разбавляли водой, чтобы не обжигать и без того воспаленную гортань. Сожженная кожа на лице стягивала рты, мы вливали спирт через трубочки. Распухшие железы сдавливали горло, люди задыхались от удушья. Мы воспринимали как облегчение, когда смерть забирала кого-то из обреченных, сходивших с ума от боли друзей.

Командир полка отдал для наиболее обгоревших ребят свой «Виллис», их срочно отвозили в санбат. Загрузили тяжелоранеными трофейный «Бюссинг» и тоже отправили вслед. Те, кто мог идти, потянулись в санбат пешком.

Артиллеристы из дивизиона ЗИС-3 спасли жизни многим из нас. Из восьми пушек, стоявших на прямой наводке, уцелели лишь две. Да и то с продырявленными щитами, порванными колесами, разбитой оптикой. Горько было смотреть на позиции пехоты, которые расстреляли и пропахали гусеницами фашистские танки. У людей во время боя не выдерживали нервы, некоторые выскакивали из окопов и погибали от пулеметных очередей в спину.

Меня вызвал командир танкового полка Третьяков. Возле него стояли комбаты Плотник и Успенский, уцелевшие командиры рот, кто-то из ремонтников. Первый батальон продолжал преследование отступающих немцев. Мне было официально объявлено, что я назначаюсь командиром роты.

— Есть! Спасибо за доверие.

— Что есть? — усмехнулся полковник. — От полка ничего не осталось. Начальников больше, чем машин.

В обоих батальонах из сорока с лишним танков стояли в готовности не больше десятка машин. Их спешно загружали снарядами, заливали горючее.

— В общем, так, — продолжал Третьяков. — Через час мы двигаем вперед. Ты остаешься вместе с зампотехом и ремонтниками. Соберешь машины, которые можно отремонтировать на месте, и дней через пять нас догонишь. Это будет твоя новая рота. Заодно комбату Успенскому поможешь. Выполняй!

Мы разошлись по батальонам. Комбат Плотник забирал с собой Хлынова и еще две оставшиеся «тридцатьчетверки». Хотел взять и Февралева, но, передумав, оставил его со мной. Моей несуществующей роте ставилась задача — прикрывать вместе с пехотой участок севернее Черткова в случае прорыва остатков немецких войск. Танк Февралева был единственной машиной, которая могла двигаться и вести бой.

Вскоре батальоны ушли, а мы остались под накрапывающим дождем. Объехали местность, подсчитали количество танков и автомашин, которые можно восстановить. В том числе мою «тридцатьчетверку» с выбитой шаровой установкой, расколотым колесом и порванной гусеницей. Почесали затылки — с чего начинать?… Зампотех предложил просто и ясно — сначала отдохнуть. Люди ходят шальные после боя, вялые. Надо прийти в себя. На том и порешили.

Большое начальство любит, когда в сводках мелькает название «танковая бригада». Звучит неплохо. Мощь, броня, натиск и так далее. Не то что какой-то пехотный полк, плетущийся в грязи. Забывают только о том, что танковая бригада — это не сплошная лавина бронированных машин, а механизированное подразделение.

Основной ударной силой бригады являются три танковых батальона, объединенных в танковый полк. Кроме того, в штате бригады имеется разведка, пехота, артиллерия, сотня-две автомашин, тыловые подразделения. Количество личного состава впечатляет, оно может составлять и три, и пять тысяч человек. Но как быстро тают в боях танковые батальоны и пехотные подразделения!

Так получилось и с нашей бригадой, понесшей после боев под Чертковом значительные потери. Но бригада, хоть и с незначительным количеством машин, продолжала числиться во всех списках. А если числится, то обязана двигаться вперед и выполнять приказы. Жаловаться и просить дополнительные машины в условиях наступления — бесполезно.

Кроме новой должности, я получил задачу, важность которой хорошо понимал, собрать поврежденную технику и сколотить хотя бы одну танковую роту, а это значило многое. Трудность заключалась не только в том, что подбитые танки, автомашины с заклинившими двигателями и прочая техника завязли в добротном черноземе на участке окружностью километров десять.

Мы вступили на землю, которая именовалась Западной Украиной. Здесь нас не слишком ждали, и националистические боевые организации уже с первых дней готовились наносить удары в спину. Ладно, черт с ней, с политикой! Но можно было не сомневаться, что оставленную без присмотра технику быстро растащат по хуторам даже простые крестьяне. В хозяйстве все пригодится!

— Здесь минимум восемь-десять танков, которые можно восстановить своими силами, — тряс меня за ворот засаленной телогрейки майор Плотник, когда мы расставались. — Целая рота! Стаскивай все на сухое место, обеспечь охрану, а ремонтники свое дело знают.

Одобрение выразил тогда даже замполит Гаценко. Призвал проявлять бдительность, вести разъяснительную работу среди местного населения и ни разу не напомнил мне о штрафном прошлом. Петр Назарович Плотник обнял на прощание, пообещал, что скоро встретимся и без награды я не останусь.