Отверженные мертвецы - Грэм Макнилл

— При всем моем уважении, хормейстер, ты не живешь в мире остатков видений, как это делаю я, и ты не можешь видеть того, что я вижу. Я не одно столетие изучал Схему, и в течение многих лет она превращается в нечто ужасное. Всё говорит об огромном красном глазе, смотрящем на Терру, о колоссальной разрушительной силе, которая бесповоротно изменит ход истории.

Зи-Менг остановился.

— И ты еще говоришь о Схеме? Чтобы объяснить это значение, мне не потребуется заглядывать в онейрокритику Юна. Любой новичок скажет тебе, что красный глаз означает Хоруса Луперкаля. Если это все, что ты обнаружил, ты напрасно тратил свое время, Эвандер.

— Глаз не означает Хоруса, — возразил Григора.

— Кого же он означает? — спросила Сарашина.

— Я уверен, что это Магнус Красный, — ответил криптэстезианец. — Я думаю, что к Терре приближается Алый Король.

— Не смеши нас, Эвандер, — прошипел Зи-Менг. — Магнус все еще остается на Просперо, залечивает раны, нанесенные его гордости на Никейском соборе.

— Ты в этом уверен? — спросил Григора.

Глава 7

КОГНОСЦИНТЫ

ПЕЩЕРА

ВРАТА РАЗБИТЫ

Даже в лишенной солнечного света и тихой Башне Шепотов убежище криптэстезианцев казалось невероятно мрачным и даже зловещим. Кай и Афина торопливо пробирались по туннелям, пробитым мелта-резаками, но время от времени останавливались, чтобы нащупать на стенах высеченные метки. Астропаты быстро привыкали ориентироваться в переходах своей башни, но глубокие подземные уровни, где занимались своим ремеслом криптэстезианцы, никто не старался посещать без веской причины.

— Не нравится мне эта идея, — сказал Кай, чувствуя, как пульсирующие шепчущие камни перекачивают остаточные видения в камеры-ловушки.

— Я понимаю, но это твоя идея, — напомнила ему Афина. В туннеле гул мотора ее кресла казался необычно громким. — Я точно помню, как несколько раз говорила тебе, что это плохая идея. Не стоит разыскивать криптэстезианцев, они сами тебя найдут.

В сотне метров под землей стало холодно, и каждый выдох Кая сопровождался облачком пара. Тускло освещенный коридор тянулся перед ними на сотни метров, двери без вывесок почти не нарушали монотонности стен, и лишь редкие зарубки давали представление о том, как далеко они забрались.

— Ты всегда можешь вернуться, — сказал Кай.

— Чтобы лишиться возможности увидеть, как Эвандер Григора тебя уничтожит? Ни за что.

— А я думал, Сарашина приказала тебе оказывать мне помощь.

— Это верно, — согласилась Афина. — Я и теперь хочу тебе помочь — выбраться с этого уровня с мозгами в черепе.

— Ты преувеличиваешь.

— Посмотрим, что ты скажешь, когда Григора подключит тебя к своим машинам.

Кай знал, что Афина права. Глупо связываться с криптэстезианцами, чьи силы породили множество пугающих слухов в башне астропатов. Кое-кто говорил, что они способны вытащить секреты из самых потаенных уголков человеческой психики, другие утверждали, что они могут зомбировать любую личность и заставить сделать все, что угодно. И почти все были уверены, что они умеют читать мысли мертвецов.

Но слухи слухами, а Кай не имел четкого представления о работе этой самой скрытной группы астротелепатов. Он подозревал, что их работа связана с безопасностью Города Зрения и заключается в фильтрации всех приходящих посланий на предмет порчи варпа. Кай верил, что в отличие от Черных Часовых, обеспечивающих физическую охрану, криптэстезианцы заняты охраной психики.

Он поднял руку и провел пальцами по стене. Обнаруженная метка показывала, что они находятся на нужном уровне и всего в нескольких метрах от цели.

— Вот и пришли, — сказал он, остановившись перед непримечательной дверью из матовой стали.

— Тебе не обязательно это делать, — сказала Сарашина. — Я же тебе говорила, это просто сон. А в снах может произойти все, что угодно. Особенно в снах телепата. Они ничего не значат.

Кай тряхнул головой.

— Да ладно, ты же оракул, ты должна понимать.

— Ты прав, я все понимаю, но еще я точно знаю, что открывать дверь опасно, потому что закрыть ее намного труднее. Если позволить криптэстезианцу исследовать структуру твоего разума, он бесповоротно изменится, наружу выйдут самые секретные, самые глубокие части твоего сознания. Когда криптэстезианец проникает в чью-то голову, для него не остается ничего тайного.

— Мне нечего скрывать, — сказал Кай.

— У всех нас имеются тайны, — возразила Афина. — Есть то, что мы не хотели бы открыть миру. Можешь мне поверить. Я видела астропатов, подвергшихся исследованию криптэстезинцев, и все они рано или поздно были сосланы в Пустую гору.

— Что ж, в конце концов я все равно туда попаду, так что какая разница?

Афина подняла искалеченную руку и тронула его локоть.

— Разница есть, — сказала она. — Госпожа Сарашина приказала мне тебя вернуть, но я не смогу этого сделать, если криптэстезианцы превратят твой разум в кучу осколков. Кай, подумай. Подумай хорошенько, что ты собираешься сделать.

— Я уже подумал, — ответил Кай и костяшками пальцев постучал по матовой стальной двери.

На стук в глубине коридора отозвалось насмешливое эхо, и Кай, затаив дыхание, ждал, когда откроется дверь. Наконец створка скользнула в стену, и он оказался лицом к лицу с Эвандером Григорой.

Одного взгляда на узкое и землисто-бледное лицо было достаточно, чтобы понять, почему люди избегают его общества. С этого спокойного и абсолютно не запоминающегося лица смотрели такие проницательные глаза, что Каю показалось, будто он очутился под микроскопом.

— Шепчущие камни захлебываются от вашей непрерывной болтовни, и мне необходим отдых, — сказал Григора. — Зачем вы меня потревожили?

Его появление на несколько мгновений ошеломило Кая, так что он не смог сразу ответить. Позади Григоры он увидел комнату, совершенно не подходящую этому человеку с невыразительным лицом, но Григора быстро шагнул вперед, заслонив собой помещение.

— Я занятой человек, Кай Зулан, как и все мы в эти неспокойные времена, — продолжил Григора. — Назови мне хоть одну причину, почему бы мне не сделать тебе выговор и не отослать тебя обратно.

— Я хочу спросить тебя о когносцинтах, — произнес Кай.

Сердитое выражение в глазах криптэстезианца сменилось заинтересованностью.

— О когносцинтах? Почему? Ведь их давно уже нет.

Кай перевел дыхание и оглянулся на Афину. Он понимал, что готов переступить очень опасную грань. Затем сдвинул одеяние с плеча и продемонстрировал желто-фиолетовый синяк, оставленный сильной рукой.

— Мне кажется, я встретил одного из них.

На первый взгляд комната криптэстезианца ничем не отличалась от скромной кельи неофита: холодные каменные и металлические стены, узкая койка и шепчущие камни в медных оправах. Но на этом сходство заканчивалось. Комната Григоры была намного больше любой из келий, и большую часть стен занимали полки. И если полки в кельях начинающих астропатов были почти пустыми, ожидая заполнения онейрокритиками, на что требовались время и опыт, у Григоры они ломились от весьма внушительной коллекции.

Переплетенные в кожу тома, инфостержни и скрученные пергаменты перемежались стопками листов, звездными картами и рукописями. Десятки онейрокритик в беспорядке валялись на полу, а все свободные участки стен были исписаны мелом, и извилистые кривые диаграмм, пересекающиеся плоскости и закорючки показались Каю ужасно знакомыми и в то же время абсолютно непонятными.

Кай слышал об Эвандере Григоре еще до того, как покинул Город Зрения, но встречаться с этим человеком ему не приходилось.

И сейчас ему остро захотелось, чтобы так оставалось и дальше.

— Сдвинь какие-нибудь книги, если хочешь присесть, — предложил Григора, просматривая какие-то записи, разбросанные по широкому столу из поцарапанного темного дерева. — К тебе это не относится, госпожа Дийос, не стоит беспокоиться.

Кай удивился его грубости, но затем решил, что Григора просто констатировал факт. Он переложил стопку пергаментов на кровать, чтобы освободить себе место, а затем, выгнув шею, стал рассматривать записи на стене. Кай заметил, что почерк был тем же самым, что и на пергаментах. На первый взгляд рисунки казались либо астрономическими картами, либо сложнейшей генеалогической схемой, но ни та, ни другая интерпретация при ближайшем рассмотрении не оправдывалась.

— Не пытайся это понять, Кай Зулан, — произнес Григора после того, как смахнул слой пыли с лежащей на столе книги. — Я бьюсь уже второе столетие, но постиг лишь малую часть.

— А что это? — спросила Афина, направляя к нему свою коляску.

Ее манипулятор выбивал на посеребренном подлокотнике непрерывную нервную дробь.