В дороге - Джек Керуак

Часть вторая

1

Прошло больше года, прежде чем я снова увидел Дина. Все это время я оставался дома – закончил книгу и, пользуясь льготами демобилизованным, поступил в университет. На Рождество 1948 года мы с тетушкой, нагрузившись подарками, отправились в Виргинию навестить моего брата. Я написал Дину, и он ответил, что снова собирается на Восток. Тогда я сообщил ему, что между Рождеством и Новым годом он сможет найти меня в Тестаменте, Виргиния. В один прекрасный день, когда наши южные родственники – исхудалые мужчины и женщины с навеки поселившейся в глазах тенью древней южной земли – сидели в гостиной в Тестаменте и негромко сетовали на погоду и урожай, а заодно в тысячный раз пережевывали давно всех утомившие новости, касающиеся рождения детей, покупки нового дома и прочих подобных вещей, неподалеку на грунтовой дороге скрипнул тормозами замызганный «Хадсон-49». Я и понятия не имел, кто к нам пожаловал. Поднявшись на крыльцо, в дверь позвонил взмыленный малый в футболке, мускулистый, лохматый, небритый и вдобавок явно под мухой. Когда я открыл дверь, до меня вдруг дошло, что это Дин. Судя по всему, немалый путь из Сан-Франциско в Виргинию, к дому моего брата Рокко, он проделал за немыслимо короткое время – ведь я буквально на днях отправил ему свое последнее письмо, в котором сообщал, где нахожусь. В машине я разглядел еще двоих. Они спали.

– Будь я проклят! Дин! А кто в машине?

– Привет, привет, старина, это Мерилу. И Эд Данкел. Нам надо срочно где-то умыться, мы вымотались как собаки.

– Но как тебе удалось так скоро добраться?

– Этот «хадсон» умеет ездить, старина!

– Где же ты его раздобыл?

– Купил на собственные сбережения. Я работал на железной дороге и получал четыреста долларов в месяц.

В последующий час царила полнейшая неразбериха. Мои родственники-южане понятия не имели ни о том, что происходит, ни о том, кто такие Дин, Мерилу и Эд Данкел; они просто безмолвно наблюдали за происходящим. Тетушка с братцем Роки удалились на кухню посовещаться. В наш маленький южный домик набилось одиннадцать человек. К тому же брат недавно решил переехать, и половина обстановки была уже вывезена. Они с женой и ребенком перебирались поближе к центру Тестамента. Был уже куплен новый гостинный гарнитур, а старый отправлялся к тетушке в Патерсон, хотя мы еще и не решили, каким образом. Услыхав об этом, Дин тут же предложил свои услуги с «хадсоном». Мы с ним за две скоростные ездки доставим в Патерсон мебель и отвезем тетушку домой. Это избавит нас от лишних хлопот и затрат. На том и порешили. Моя невестка приготовила обильное угощение, и трое измученных путешественников уселись за стол. Мерилу не спала с самого Денвера. Мне показалось, что она стала выглядеть старше и привлекательней.

Я выяснил, что с той самой осени 1947 года Дин счастливо жил в Сан-Франциско с Камиллой. Он устроился на железную дорогу и заработал кучу денег. Вдобавок он стал отцом прелестной девчушки – Эми Мориарти. А в один прекрасный день, когда Дин шел по улице, на него нашло затмение. Он увидел выставленный на продажу «Хадсон-49» и помчался в банк за всеми своими деньгами. Машина была немедленно куплена. С ним был и Эд Данкел. Оба остались без гроша. Дин унял страхи Камиллы, пообещав вернуться через месяц.

– Я съезжу в Нью-Йорк и привезу Сала.

Подобная перспектива не вызвала у Камиллы особого энтузиазма.

– Но зачем это все? За что ты так со мной?

– Ничего, ничего, дорогая… ах-хм… Сал просил и умолял меня приехать и забрать его, это совершенно необходимо… однако ни к чему нам выяснять отношения… и я скажу тебе почему… Нет, послушай, я скажу почему. – И он сказал почему, и, разумеется, в его словах не было ни малейшего смысла.

Высокий широкоплечий Эд Данкел тоже работал на железной дороге. Их с Дином только что рассчитали, расторгнув договор из-за резкого сокращения паровозных бригад. Эд познакомился с девушкой по имени Галатея, которая жила на свои сбережения в Сан-Франциско. Эти два безрассудных хама решили взять девушку с собой на Восток, взвалив на нее все расходы. Эд пустил в ход лесть и уговоры, а та отказывалась ехать, пока он на ней не женится. И в вихре нескольких дней Эд Данкел женился на Галатее, причем Дину пришлось как следует попотеть, чтобы раздобыть нужные бумаги. А за несколько дней до Рождества они со скоростью семьдесят миль в час выкатили из Сан-Франциско в сторону Лос-Анджелеса и бесснежной южной дороги. В Лос-Анджелесе они подобрали в бюро путешествий какого-то моряка и взяли его с собой, получив с него пятнадцать долларов за бензин. Ему надо было в Индиану. Подобрали они и женщину со слабоумной дочерью – те дали четыре доллара, оплатив бензин до Аризоны. Слабоумную девочку Дин посадил рядом с собой на переднее сиденье и любовался ею, по его словам, «всю дорогу, старина! Что за нежная, невинная душа! О чем мы только не говорили – о пожарах, о том, как пустыня превращается в рай, о ее попугае, который ругается по-испански!» Высадив этих двоих, они проследовали в Тусон. На протяжении всего пути Галатея Данкел – новоиспеченная жена Эда – жаловалась на усталость и хотела поспать в мотеле. Продолжайся так дальше, они задолго до Виргинии потратили бы все ее деньги. Пару раз им пришлось остановиться и наблюдать, как она тратится на ночлег. К Тусону она была разорена. Дин с Эдом смотались, бросив ее в вестибюле гостиницы, и продолжили путь одни – с моряком и без всяких угрызений совести.

Эд Данкел был высоким, молчаливым легкомысленным малым, готовым на все, о чем его ни попросит Дин. А занятому собственными проблемами Дину было в то время не до щепетильности. Он мчал через Лас-Крусес, Нью-Мексико, когда им вдруг овладело безудержное желание вновь повидать свою милую первую женушку Мерилу. Та была в Денвере. Не обращая внимания на слабые протесты моряка, он повернул на север и вечером влетел в Денвер. Побегав, он отыскал Мерилу в какой-то гостинице. Десять часов они неистово занимались любовью. В который раз все было решено: больше они не расстанутся. Мерилу была единственной девушкой, которую Дин по-настоящему любил. Когда он вновь увидел ее лицо, его пронзила боль раскаяния, и, как давным-давно, он бросился ей в ноги и молил не покидать его. Она понимала Дина; она гладила его по голове; она знала, что он безумен. Желая утешить моряка, Дин устроил ему девушку в гостиничном номере над баром, где всегда пила старая шайка с автодрома. Но от девушки моряк отказался, а ночью и вовсе исчез – и больше они его не видели; скорее всего, он уехал в Индиану на автобусе.

По Колфакс-стрит Дин, Мерилу и Эд Данкел помчались на восток и выехали на равнины Канзаса. В пути их застала врасплох сильная снежная буря. Ночью, в Миссури, Дину пришлось править автомобилем, высунув в окошко закутанную в шарф голову и надев снегозащитные очки, что делало его похожим на монаха, который пытается вчитаться в начертанные снегом рукописи, – ветровое стекло было покрыто дюймовым слоем льда. Он и не заметил, как проехал родные места своих предков. Утром машину занесло на ледяном холме, и она грохнулась в кювет. Какой-то фермер помог им оттуда выбраться. Потом в попутчики к ним напросился парень, который пообещал доллар, если они довезут его до Мемфиса. В Мемфисе он пошел к себе домой, где в поисках доллара напился, а потом заявил, что никак не может его найти. Теперь их путь лежал через Теннеси. После этого случая терпение их лопнуло. Если раньше Дин выжимал девяносто, то теперь ему приходилось постоянно держаться семидесяти, иначе машина просто загремела бы с горы. В разгар зимы они перевалили через Великие Дымные горы и к тому моменту, как подъехали к дому моего брата, уже тридцать часов ничего не ели – если не считать конфет и сырных крекеров.

Все с жадностью поглощали обед, а Дин с бутербродом в руке стоял, согнувшись и подергиваясь над громадным проигрывателем, и слушал недавно купленную мной бешеную «боп»-пластинку под названием «Охота», где Декстер Гордон и Уорделл Грей дудели что было сил перед орущей публикой, отчего громкость записи была доведена до умопомрачения. Южане переглядывались и в благоговейном страхе качали головами. «Ну и друзья у Сала», – сказали они моему брату. Тот не знал, что и ответить. Безумцы южанам вообще не по нраву, а уж безумцы вроде Дина – в особенности. Он же не обращал на них ни малейшего внимания. Безумие Дина расцвело причудливым цветом. Дошло это до меня только тогда, когда мы с ним, Мерилу и Данкелом вышли из дома прокатиться на «хадсоне» – когда мы впервые остались одни и могли говорить о чем угодно. Дин стиснул руками руль, перевел на вторую скорость, на минуту задумался, потом, словно на что-то решившись, включил двигатель и, обуреваемый этой яростной решимостью, резко взял с места.

– Прекрасно, дети мои, – произнес он, почесывая нос, наклоняясь проверить тормоза, доставая из отделения в приборном щитке сигареты, одновременно раскачиваясь вперед-назад и не забывая при этом о дороге. – Настало время решать, что мы будем делать на этой неделе. Решайте, решайте! Гм!