Искуси меня (СИ) - Дэй Каролина

– Ты великолепен, Никита, – шепотом произнесла Кристина, прижимаясь ко мне. Никита… Это не то самое привычное Ник, сказанное сладким, слегка хрипловатым голоском после многочисленных оргазмов. Это не ее нежные поцелуи по всему телу в знак благодарности за доставленное удовольствие. Нет. Это совершенно другое. Не так ярко. Не так красиво. Все не так. Противоположно. Противоестественно.

И тут я осознал одну важную вещь. Неприятную. Которую не признал бы под дулом пистолета. Но себя не обманешь. Не убежишь. Нужно принять как должное. Как данность. Иначе никак. Я не спрячу эту блондинистую правду. Не забуду ее. Да, я обещал не вспоминать о Лике, дабы не причинять боль Кристине, однако разум решил все за меня. Здравый смысл курил где-то в сторонке, пока я выносил вердикт.

Моя интрижка медленно превращается в зависимость…

Глава 17: одиночество сволочь

День. Два. Три. Прошло около двух недель с того момента, как я узнала ужасную новость о болезни матери. Две долгие недели прошли как один загруженный всевозможными проблемами год. Вроде бы все то же самое. Те же будни. Завтрак – спортзал – работа – случайная встреча с бывшим подобием покровителя и любовника в одном лице и наоборот. Вроде бы привычные будни, привычная жизнь, только чего-то не хватало. Какой-то важной составляющей. У меня начиналась депрессия. Она медленно съедала все живое в душе. Все светлые чувства, эмоции, радость, которые я испытывала. Съедала все, оставляя за собой лишь тьму. Беспросветную и горькую на вкус. Тоскливую и ноющую. И дело не только в переживаниях за маму, но и в близком мужчине, оставившем меня в полном одиночестве.

Ника все это время не было в городе. На следующий день после прогулки в парке он сообщил мне, что уезжает в командировку на пару недель и просил не волноваться. На самом деле, если бы он не написал тогда, то мое нынешнее состояние оказалось куда плачевнее. Хотя… вряд ли. Эта информация и периодические переписки ничто по сравнению с ощутимой болью в груди, сдавливающей все внутри. А все из-за той новости отца, до сих пор не уложившейся в голове.

Мама…

Всю жизнь она была рядом со мной, даже если находилась на расстоянии сотней тысяч километров. Она всегда поддерживала меня, могла дать дельный совет и вывести из наступающей депрессии в мгновение ока. Именно эта женщина превратила гадкого двенадцатилетнего утенка в привлекательную девушку, способную очаровать представителя противоположного пола одним только взглядом. Но сейчас она не со мной. В другой стране. На лечении. Отец мне больше ничего не сказал, а звонить лишний раз я не желала. Почему? Почему мама мне ничего не сказала? Почему умолчала?

За все это время я не решалась позвонить ей, боясь расплакаться прямо в трубку, стоит мне только заслышать ее ложь, но сейчас рука сама потянулась к «Айфону». Рано или поздно мне придется связаться с ней. Нужно перебороть себя, сохранить все свои чувства и волнение внутри, не выдав себя с потрохами. Она должна знать, что я всегда помню о ней и беспокоюсь. Всегда.

– Лика? – удивленный голос матери пробрался в голову внезапно. Я не успела сконцентрироваться на спокойствии и прохладе разума, но ничего. Я справлюсь.

– Привет, мам. Как проходит ваш отдых? – улыбаюсь в трубку, стараюсь сделать свой голос ровным, но ощущение натянутости не покидает меня, заставляя уголки губ слегка подрагивать.

– Чудесно. Здесь такое солнце, Ликочка, знаешь мы были… – она продолжала что-то говорить, однако ее слов я больше не слышала.

Это уменьшительно-ласкательное имя теперь не раздражало. Хотелось услышать его еще раз. Из ее уст. Голос матери казался мне восхищенным и довольным, но я не верила ей. Ни единому слову. Ни хвалебному тону, понимая, с какой целью она приехала в США. Но я не могла обвинить ее во лжи, не могла накричать на нее, зная, что таким образом мама оберегала меня от правды. От боли, которую я сейчас испытываю.

Только я не маленькая девочка, которой нужна опека…

Я злилась на нее и одновременно волновалась. Эмоции били ключом, смешиваясь воедино. В один водоворот. В единое целое. Я уже не различала, где радость, а где боль, где обида, а где отчаяние. Не видела ничего вокруг, кроме родных стен любимой квартиры-студии, казавшихся мне ненавистными. Или любимыми? Этого я не знала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Я тебя люблю, мам, – тихо произнесла я, чувствуя, что медленно даю слабину. Как говорил Ник, могу лишь морально поддержать? Это я и пыталась сделать. Хотела, чтобы мама всегда знала, как она для меня важна. Да, она не узнает о моей осведомленности, но это неважно. Абсолютно.

– И я тебя люблю, дочка. С тобой все хорошо? – нет, со мной не все хорошо. Мне очень плохо! Плохо от мысли, что ты постепенно умираешь, а я никак не смогу тебе помочь! Плохо от представления будущего без тебя! Без единственного родного человека!

– Да, все хорошо, – но в итоге я ответила совершенно другое.

В горле стоял комок, заходящее солнце слепило глаза, но я держалась. Изо всех сил держалась, чтобы не расплакаться при маме. Как только мы закончили разговор, после долгих десяти минут, в течение которых мама рассказывала мне о курорте, о солнце и о прекрасном времяпрепровождении на яхте отца, я позволила себе расслабиться. Сбросить весь груз смешавшихся эмоций.

Как только я нажала на красную трубку на экране, телефон моментально полетел в соседнюю стену, а из глаз прыснули слезы. Столько дней я сдерживалась, старалась не падать духом, а идти по жизни с высоко поднятой головой, как меня учила мама, но эмоции взяли надо мной верх. Вокруг все расплылось. Я кое-как пыталась сфокусироваться хоть на каком-то предмете интерьера, но из-за потока слез получается плохо. Слишком плохо. Я абстрагировалась от этого мира. От своей квартиры. От всего. Даже телефонный звонок не до конца разбитого телефона (как оказалось) не привел меня в чувства. Наоборот – хотелось подойти и ударить еще пару раз, чтобы больше не звонил. Чтобы больше никто не беспокоил. Ни сейчас. Никогда.

Телефонные звонки прекратились, сменив их на домофон. Кого там принесло? Как эти пресловутые людишки не понимают, что я хочу побыть одна! Совсем одна! Мне не нужен никто. Дайте мне пережить горе в одиночестве! Мне так и хотелось крикнуть эти слова в окно в надежде быть услышанной. Но этого не произошло, а меня никто не воспринял всерьез.

В дверь начали стучать. Стоп! Я же никого не пускала! Какого хрена?

– Лика, ты здесь? – знакомый низкий голос звучал взволнованно даже по ту сторону двери. Я подошла ближе, слыша, как кулаком он не переставал отстукивать удары. – Открой мне дверь, – это был Ник. Наверняка, это он звонил мне, он пытался достучаться до меня. Но как? Он же сказал, что приедет не раньше чем через пять дней? Нет! Только не это! Я же похожа на какую-то размазню. Не хочу, чтобы он видел меня такой поникшей и уставшей. Нет!

Парой взмахов спонжом я попыталась скрыть красные круги под глазами и покрасневший нос. Получилось не так хорошо, но все же лучше, чем заплаканное лицо. Хочу выглядеть прекрасно всегда, даже если мне плохо. И я буду улыбаться ему в лицо, несмотря на его подозрения. Выйду к нему с высоко поднятой головой. Меня так учила мама. Женщина, подарившая мне жизнь.

И я открыла дверь. На свой страх и риск. Еще недавно я не хотела, чтобы кто-то видел меня такой разбитой и поникшей, однако Ник стал исключением из правил. Когда он им стал? Когда переступил эту черту? Когда он сделал первый шаг к тому, чтобы разглядеть душу под красивой оболочкой? На эти вопросы ответы не находились, да я и не пыталась их найти. Не сейчас.

– Ты не отвечала. Я переживал за тебя, – оправдывается. Только подумайте, сам Никита Красницкий оправдывается из-за вторжения в мою тихую гавань. В прошлый раз я подобного не наблюдала. Он просто ворвался ко мне, сметая все предрассудки на пути. Не спрашивая у меня разрешения. Заставив меня мысленно ответить «Да!» под властью поцелуев и прикосновений.