Княгиня Ольга - Александр Антонов

Князь Мал собрал вокруг себя полсотни воинов и повел их к северным воротам, надеясь прорваться в лес, который подступал там почти вплотную к городу. Но, распахнув их, князь Мал встретился с сильным заслоном, во главе которого стоял сам воевода Свенельд. Помня свою вину перед княгиней Ольгой, Свенельд ринулся на князя Мала с одним желанием: сбить его с ног, оглушить, связать и притащить к великой княгине.

Однако князь Мал знал свою судьбу, ежели попадет в руки жестокого воеводы — варяга и еще более жестокосердной княгини Ольги. И он бился с воинами Свенельда с отвагою и отчаянием обреченного. Он рассек Свенельду руку, уложил не меньше десятка его воинов. И близко, очень близко был спасительный лес, была свобода. Но в его спину вонзилось копье, и князь Мал упал бездыханный.

Княгиня Ольга и ее дружина провели близ Искоростеня всю ночь, не сомкнув глаз, пока город не сгорел дотла.

Уходила Ольга от пепелища на рассвете, уводила больше двух сотен молодых древлян, большая часть которых была из именитых семей. Было взято в плен и несколько воинов князя Мала. Его труп был привезен отроками Свенельда к шатру княгини и по ее повелению сожжен. Уносила с пепелища Ольга покорность древлян, и только не было в ее ноше личного покоя. Знала она, предчувствовала, что не вернется в Киев той, какою ушла в поход несколько месяцев назад. Едва она спряталась в кибитку, силы покинули ее, разум затуманился и исчез окружающий мир. Но сие продолжалось недолго. Туман перед взором рассеялся, но уже не было близ ее кибитки ни воинов на конях, ни сына Святослава рядом, а было только то, что она сотворила на Древлянской земле: тысячи убитых, сожженных заживо, обездоленных, осиротевших, уведенных в рабство. И над всем этим чудовищным сонмищем зла и насилия — она, рядом с идолищем Перуном, коему служила, боготворила и приносила в жертву все, чего бы он ни пожелал. Но нужны ли были эти жертвы Перуну, Богомилу, ей? Зачем они им, богам и полубогам? Ольгу вдруг озарило: идолищу ничего не надо. Он — деревянный истукан. Все нужно только верховному жрецу Богомилу, хранителю огня близ истукана, собирателю и пожирателю мзды, взимаемой с русичей. Только он, жрец Богомил, есть верховный и не бескорыстный Перунов страж, ярый проповедник и блюститель язычества.

Но, прозрев, Ольга еще не стала ясновидящей. Как ни напрягала она свой мудрый взор, ее окружала тьма, в которой ни звезды, ни луча, ни горящего окна — тьма, тьма. Отступая от Перуна, порывая с язычеством, Ольга не приблизилась ни на шаг к какой‑либо другой вере. Она брела во тьме. С тем и явилась в свои княжеские палаты.

Глава двенадцатая

РОПОТ

Кому не ведомо, что слухи летят по земле быстрее ветра. Еще не успел развеяться пепел с пожарищ Искоростеня, зола еще не остыла, а весть о том, что великая княгиня Ольга сровняла с землей стольный град древлян, облетела всю державу. Слухи обрастали чудовищными небылицами. В Смоленске на торжище ведуны и просто досужие лгуны кричали, что княгиня Ольга летала на огненном коне над городами и весями древлян и своей рукой разбрасывала пламя и поджигала терема и палаты, дома и избы. И мало кто верил, что Искоростень сгорел от божиих птах — голубей и воробышков. В Полоцке и того невероятнее ходили слухи. Будто, порубив в чистом поле воинов князя Мала, Ольга устелила тела плахами и устроила на них пир. И на том пиру подавали к столам жареных детей на угощение хмельным воинам.

Но и правда о деяниях великой княгини Ольги, коя тоже гуляла по Руси, была не менее страшной. Русичи — язычники знали право кровной мести, но судили по справедливости. Был виновен в смерти великого князя Игоря удельный князь Мал, ему и быть жертвой. Убившие гридней и отроков Игоря — воеводы и их воины, им и животами отвечать. Племенные вожди мери, что населяли Ростовскую землю, судили Ольгу по — своему: семь шкур с одного вола не дерут. Вот и древляне взбунтовались потому, что князь Игорь пытался снять с них семь шкур. И сами вожди мери готовы были взбунтоваться, да воевода Свенельд устрашил их, как усмирял мурому, и вятичей, и чудь.

В самом Киеве больше знали правду о деяниях великих князей в Древлянской земле, чем по прочей Руси. И судили их по — разному: князя милосерднее, потому как мертвые сраму не имут, княгиню — жестче, ибо, по мнению горожан, она была способна на новые злочинства. Дело дохо дило до того, что толпы противников Ольги и ее доброжелателей сходились в кулачных боях. Да было отчего. Потому как древлянский поход не принес первым никакого прибытку, да многих к тому же осиротил, тогда как у вторых мужья, отцы и братья хорошо погрели руки на древлянском пожарище, рабами и скарбом обогатились. Почесав кулаки, киевляне расходились по домам, и одни садились к столам за брашно, как на тризне, другие застолье — веселье устраивали, подвигами величались, коих не было. Но и тем и другим все еще мало было пролитой крови на Древлянской земле. И всякий раз в таких случаях взоры язычников обращались на Священный холм. Там можно было получить ответ на то, где и как можно утолить жажду. Верховный жрец Богомил знал, что сказать и тем, кто потерял отца, мужа, брата, и тем, кто жаждал омыть руки кровью, кто хотел послужить воителю — Перуну. Со своего холма он слал проклятья на головы христиан и всем детям своим — идолопоклонникам — неустанно твердил:

— Спросите с них, сынов назареевых, они виновны в смерти ваших близких. Им ненавистны наши боги. Идите в их дома, хватайте, тащите на жертвенный огонь! И мироправитель наградит вас удачей, возьмет ваши боли на себя.

Проповеди Богомила не проходили даром. На третий день после возвращения княгини Ольги в Киев толпа язычников притащила на Священный холм двух юродивых с паперти храма Святого Илии. Их зарезали, как должно по ритуалу, расчленили и бросили в жертвенный огонь. Но верховный жрец был недоволен таким скудным приношением и призвал идолян охотиться за более достойными своих богов жертвами.

— Бог Перун ждет от вас подвига. Идите же и свершите его. Ищите юных и непорочных. Только они в радость мироправителю.

И толпа язычников поддалась призыву Богомила, двинулась в те кварталы, где жили христиане. И быть бы в сей день кровавой резне в Киеве, но нашлись не потерявшие рассудок воины из дружины воеводы Претича и уведомили его, помня о том, что однажды он уже защищал христиан. Воевода Претич не замешкался, он поднял свою сотню воинов в седло и отправил их в христианский квартал предотвратить кровавую расправу. Конные воины примчались на место событий в то время, когда толпа язычников ломала ворота, заборы, дабы ворваться на дворы христиан. И обрушились на плечи и спины бесчинствующих плети и батоги. Идоляне попытались и на воинов поднять руку. Но таких быстро привели в чувство ударами мечей.

Священник Григорий был в этот час в храме. К нему прибежала молодая женщина. Вид ее говорил о том, что ей с трудом удалось вырваться из чьих‑то цепких рук Одежда на ней была изорвана, на лице виднелись следы побоев. Кой‑как прикрывая грудь, она взмолилась:

— Батюшка, святой отец! Ратуй! Идолы пришли в наши дома, грабят, насилуют! — И женщина упала на колени. — Спаси наших детей, родимый заступник!

У священника Григория не было иного оружия против зверей, кроме молитвы и животворящего креста. С ними он и покинул храм, дабы спасти свою паству от волков. Он спешил, женщина поддерживала его под руку, хотя сама спотыкалась от усталости. Они пришли на улицу, где бесчинствовали язычники, но воины Претича уже остановили разбой, разогнали толпу. Какой‑то молодой воин, увидев священника Григория, подъехал к нему, потеснил конем и строго сказал:

— Иди, батя, молиться. У нас своя расправа с лиходеями!

— Да хранит тебя Господь Бог, воин, — ответил отец Григорий и осенил его крестом.

Тот же рассвирепел, плетью замахнулся:

— Не погань мое чело! Прочь, раб Христов!

Отец Григорий не дрогнул перед разгневанным воином. Он смотрел на него ясными глазами и ласково улыбался. Сказал же чуть слышно:

— Я помолюсь за тебя, воин. И ты помолишься за меня, как придет час — Григорий освободился от руки женщины, добавил: — Проводи ее в избу, сын мой, — а сам медленно побрел в храм.

Вновь и вновь он думал об Ольге, о той бывшей изборской отроковице, образ которой затмил ему белый свет. Но та Ольга, та Прекраса канула в Лету. Теперь пред ним возникал лишь знакомый облик, но не больше. Да, черты ее лица были все так же прекрасны и пленяли, она выглядела так молодо, будто время не властно над ее плотью.

Но этот образ уже не волновал отца Григория. И все‑таки ему хотелось проникнуть в душевный мир княгини и попытаться понять, почему она столь жестокосердна, какие силы питают ее ненависть к людям, почему в ней нет простой женской жалости? И то, что было ведомо Григорию о злочинствах Ольги на Древлянской земле, никак не укладывалось в его представления о той княгине, какою он ее знал. И отец Григорий склонился к мысли, что в Ольгу вселились демоны зла и насилия. Пока они обитают в ней, Ольга будет оставаться источником людского горя, бед и несчастий.