Тридцать девять и девять (СИ) - Джим Вестван

не то слово! — подкатил Лешка глаза.

— Бедняга… — сочувственно прошептала Элина. Она помнила, как напивался Золтан. Ингрида ругала его отборными словами и закрывала в ванной. А Эля всегда его жалела. Она крутилась вокруг брата, стараясь чем-нибудь помочь. Но помочь почти невозможно, это она точно знает.

— Ладно, — сказала она, — я приду завтра. Вечером. Только не говори ему, хорошо?

— Заметано! Ну пока, что ли? Я пошел. Не подведи уж меня, Леннон!

Эля засмеялась, пожимая на прощание его сильную руку. Она все еще улыбалась, когда за Лешкой закрылась дверь. Какой отличный парень! И как здорово, наверное, иметь такого друга. Но ему не обязательно было идти в такую даль среди ночи. Она завтра пришла бы сама! Теперь уже она это понимает. Ей нужно его увидеть, а дальше они как-нибудь разберутся. Лешка ведь обещал, что все будет хорошо!

***

Данил сел на кровати, спустив ноги на пол. За окном уже день, наверное, часов одиннадцать, может, двенадцать… И последнее, что может он вспомнить — двух телок с симпатичными рожами, сидящих напротив него с вылупленными глазами.

Сейчас он мог смотреть только на выключатель, находящийся на противоположной стене прямо перед ним. Данил скосил глаза на тазик, торчащий из-под его кровати, но тут же снова перевел взгляд в прежнее положение: его повело так, будто он крутанулся на центрифуге. Ох, как ненавидит он эти свои любимые «вертолеты»! В ванной течет вода. Видимо, там сейчас Лагунов, но дверь туда открыта. Это хорошо. Уже через секунду он влетел туда, проскочив мимо Лешки, и едва успел наклониться над унитазом, освобождаясь от выпитой накануне горькой гадости. Лагунов, продолжая что-то мыть в раковине, наставительным голосом сказал:

— А-а, говорила тебе мамочка, не пей из свиного копытца!

Данилу стало еще хуже. Он послал Лешке в ответ только одно коротенькое словечко и стал давиться снова.

Лагунов закрутил кран и ушел в комнату, а несчастный Давыдов еще долго отплевывался в ванной, матерясь на все лады — ему уже явно полегчало, но, кажется, это было еще не все, и лучший друг решил ему помочь. Открыв дверь в давыдовский кабинет, Лешка невинно спросил:

— Ну че, Даня, завтракать идем? Там каша манная как раз, твоя любимая!

Это действительно сработало моментально: желудок Давыдова освободился окончательно, и, спустив воду, Данил потащился в душ.

Лешка собирался в столовую, и когда он уже подошел к двери, выползший из ванной Даня сказал:

— Постой, Леха, я с тобой пойду!

— Ну ты силен, брат!..

— Нет, есть я, конечно, не буду. Просто проветрюсь слегка.

Лешка пожал плечами: все ясно. Продолжаются его вчерашние мучения с этим несчастным влюбленным. Но сегодня, бог даст, страдать Лешке недолго.

Эля встала очень рано: она не могла долго валяться, и ей нужно было чем-то сейчас отвлечься. Ну почему она сказала, что придет вечером? Теперь надо как-то потратить это время, так медленно ползущее. А когда наступает вечер? В три часа еще день, а вот в четыре — уже, наверное, вечер. Она пойдет к нему в четыре часа!

И без четверти четыре Эля уже выскочила на улицу. Но шла она слишком уж быстро, а раньше времени прийти ей тоже не хотелось.

Вдруг она резко замедлила шаг. Что она скажет, когда появится? Как они начнут разговор? Ей нужно ведь будет как-то к нему обратиться. Она знает как! Она знает, от чего он не откажется сейчас ни под каким предлогом. Эля свернула с дороги и побежала в продуктовый магазин.

Лешка вышел из комнаты, отправившись на поиски шахмат, в которые неожиданно предложил сыграть вместо вечернего посещения пляжа, а Данилу было вообще все равно, чем заниматься. Он лег на кровать и закрыл глаза. Лешки нет, наверное, всего минуту, а он уже снова думает только о ней…

Когда Элина вошла в комнату, Данил так и лежал неподвижно, не реагируя на звук закрывшейся двери. Сразу было видно, что он недавно перебрал: он был совсем бледный. Ей очень хотелось пожалеть его, погладить по голове, сказать что-то веселое, как когда-то Золтану. Но это не ее брат! Она должна делать не то, что ей хочется, а вести себя очень сдержанно. Тогда Данил снова станет за ней ухаживать, и теперь уже она готова ему ответить, только бы не повторились эти последние два дня ужасных мучений.

Она подошла к столу и взяла консервный ключ. При звуке открывающейся бутылки Давыдов моментально оживился и сел на кровати.

Эля стояла прямо перед ним, улыбалась и протягивала спасительную газировку. Судорожно глотнув, Данил покорно взял бутылку и, растерянно глядя по сторонам, стал переливать ее содержимое в свое пересохшее горло.

Она села напротив, на Лешкиной кровати, и беспокоилась все больше. Похоже, он ее не видит или просто боится на нее посмотреть. Либо он Элю не узнает, либо она ему уже не нравится, либо он вообще допился «до чертиков».

Закончив наконец процесс тушения пожара, Давыдов поставил бутылку на стол, замер, глядя в пол, а потом вдруг приподнялся, приблизился к ней и, взяв за руку, присел на корточки.

— Прости меня, прости, пожалуйста! — запричитал он молитвенным голосом. — Я больше никогда такого не сделаю, я вообще тебя трогать не буду, честное слово, только… не прогоняй меня, я просто буду рядом с тобой, хочешь? Можно?

Эля кивнула, пожимая при этом плечами. Вот это сюрприз! Она с таким трудом приняла это решение, она столько проплакала перед тем, как прийти сюда и упасть в его пылкие объятия, и что же в итоге? Он вообще не будет ее трогать?

Но она быстро собралась с мыслями. Ладно, для начала пускай себе за ней ходит, а потом она что-нибудь придумает, или он сам обретет способность соображать, и до него дойдет, что она пришла сюда вовсе не для того, чтобы прогнать его из его же комнаты.

Однако по мере того, как шло время, и они ели, разговаривали, гуляли по городу, Эля все больше теряла терпение. Она шипела на него, стараясь задеть ехидными фразами, а он только пришибленно улыбался в ответ. Она шла очень близко и почти касалась его, но он не собирался даже взять ее за руку. Она забегала вперед, поворачивалась к нему лицом и откровенно строила глазки, но он только скромно отводил взгляд.

Уже начало темнеть, и Эля отчаивалась. Теперь он просто не спеша шел в направлении ее дома, вообще уткнувшись взором в камни и держа руки в своих любимых карманах. Нервы Элины были