Бард - Евгений Стерх

Самка Оррил, чье имя переводилось как «нежная», досталась мне, поскольку Боба она пугалась и при его приближении начинала реветь. Риголан, похоже, наблюдал эту картину с недоумением, но все же пытался приказать Оррил нести молотобойца. Однако самку выручил сам Боб. Он сказал:

– Да ладно, чего скотину мучить? – и уверенной походкой направился к серому в пятнах Рэглеру, на которого Риголан к тому времени уже успел водрузить седло. Увидев приближающегося молотобойца, Рэглер глухо заворчал, но Риголан крикнул ему: «Стоять, Рэглер!», а Боб показал свой огромный кулак и предупредил:

– Во, видел? Только выкинь мне какую-нибудь штуку – как дам по башке, мало не покажется!

Рэглер снова недовольно заворчал, но стоял смирно и позволил Бобу забраться в седло. Поворочавшись в этом седле, явно не рассчитанном на его крупную фигуру, устроившись поудобнее, Боб хмыкнул и сказал:

– Тесновато как-то, но ничего, пойдет.

Я обернулся к самке, которая осталась мне, заглянул ей в глаза. Мне ответил настороженный, угрюмый взгляд.

– Стоять, Оррил! – скомандовал Риголан. Я положил руку на морду самки и прошептал:

– Не бойся, девочка! Я не сделаю тебе больно.

Словно бы поняв мои слова, самка вздохнула, как мне показалось, с облегчением и попыталась ткнуться ноздрями мне в ладонь. Забравшись в седло, я вдруг вспомнил, что хотел задать Риголану вопрос:

– Эй, Риголан! А что означает имя «Грейзер»? – Если мой достойный слушатель помнит, именно так звали самца-ящера в конюшне академии, на котором я учился ездить и которого, как теперь выяснилось, Тибо купил у Риголана.

Губы эльфа слегка дрогнули в подобии усмешки, и он ответил:

– В вашем языке нет точного перевода. Это слово можно перевести как «несдержанный» или «сумасбродный». А можно просто – «дурак».

– «Баламут», – предложил я, и, подумав, Риголан согласил, что, пожалуй, это слово подойдет. Я усмехнулся и покачал головой: – Именно так я и называл этого паршивца!

До Регентролла, куда мы должны были теперь попасть, согласно плану экспедиции, предстояло преодолеть где-то около четырехсот пятидесяти лиг. В нормальном темпе, не напрягаясь, ящеры двигались десять—двенадцать часов в сутки, проходя по сто—сто двадцать лиг в день. В принципе мы могли бы передвигаться и быстрее, но после многочасового сидения в седле тяжело было даже пошевелиться. Все тело, а особенно филейная часть, к концу дня просто раскалывались от боли. Мне начало казаться, что на этом самом месте у меня нарастает мозоль, и даже привычный к езде на ящере Риголан явно уставал в эти дни.

Большую часть пути мы ехали по местности, где народ был не слишком привычен к ящерам. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, мы двигались по лесным тропам вдоль Северного тракта, не выезжая на большую дорогу. И все это время наблюдали вокруг себя однообразную, порядком надоевшую картину – низкорослые деревья, каменистая почва да чахлый кустарник на ней.

Единственным развлечением в пути было пропитание наших ящеров, точнее, добывание ими этого пропитания. Несмотря на то что мы теперь использовали их как верховых животных, вроде лошадей или ослов, ящеры были хищниками. Собственно, они и не могли быть никем другим, эти обитатели подземелий, ибо в пещерах с растительностью туго и травоядные животные там не обитают. Прямо на ходу ящеры добывали себе пищу, иногда просто совершая стремительный выпад головой, чтобы схватить зубастой пастью зазевавшегося суслика, глухаря, а то и волчонка – ящеры ели всех. Иногда, если поводья всадником были отпущены и ящер не получал жестких указаний к действию, один из зверей позволял себе метнуться с тропы в сторону, чтобы схватить что-нибудь шевелящееся – птицу, крысу, енота и даже ежа. Колючая шкурка ежей ящеров не смущала – они разрывали и пережевывали ее так, словно это был нежнейший мех ценной породы, лишь изредка сплевывая обрывки шкуры. Схватив добычу, ящер возвращался на тропу и догонял остальных. Вот моменты таких погонь и стали для нас с Бобом своеобразным развлечением в однообразной поездке. Особенно веселился Боб, который даже «болел» за своего ящера и подбадривал его криками:

– Держи, держи! Взять его, Рэглер! – а затем, если зверю удавалось схватить добычу, похлопывал его по загривку и одобрительно говорил: – Молодец, Рэглер! Хорошая ящерка!

Риголан эти наши развлечения наблюдал со снисходительным подобием улыбки. Однажды, взглянув на эту его мину, я не удержался и задал вопрос:

– Прости меня, Сын Тени, если нарушаю обычай твоего народа, о котором я не осведомлен, но все же – сколько тебе лет?

– Лет? – опять скривив губы, переспросил Риголан. – Ты спрашиваешь о моем возрасте, не так ли? Так кто же меряет возраст летами? Пережить лето может любой дурак, в этом нет ничего значительного. Мотыльки-однодневки – и те живут летом. Мы меряем срок своей жизни зимами, поскольку зиму пережить намного труднее, а в пещерах зимой бывает… тяжело, – запнувшись, пояснил эльф. – Тот, кто пережил зиму, приобретает ценный опыт, и чем больше у тебя зим за спиной, тем мудрее и опытнее ты становишься. По меркам моего народа я нахожусь в самом расцвете сил, по меркам твоего – я уже старик. Я пережил шестьдесят две зимы, юный бард.

После этого разговора я стал смотреть на Риголана совсем другими глазами. Да, он выглядел не старше тридцати пяти– сорока лет на людской взгляд и среди своего народа не считался пожилым. Но все же шестьдесят два – это не восемнадцать. Как говорится, пожил, повидал.

На четвертый день, когда по нашим подсчетам до Регентролла оставалось уже не более сотни лиг, ближе к полудню мы осмелились выехать на Северный тракт. В такой близости от столицы наши ящеры уже никого не должны были удивлять. И действительно, какого-то особо пристального внимания наша экспедиция не вызвала. Пару раз, когда мы проезжали через небольшие деревушки, вдоль дороги рядом с нами бежали дети и кричали, указывая на зверей:

– Смотрите, ящер! Ящер! Ящер темных эльфов!

Но какого-то особого воодушевления в жителях деревни это не вызвало. В первый раз дети раздразнили Рэглера, который начал коситься на них, нервничать и в конце концов рыкнул, повернув к детям оскаленную пасть и пригнув голову. Риголан тут же издал резкий, как щелчок кнута, свист, а Боб рявкнул на зверя:

– А ну, цыц! – Но дети уже с визгом разбегались кто куда. Впрочем, даже и тогда это не вызвало резкой реакции крестьян. Какая-то мамаша, оторвавшись от своей возни в огороде, выпрямилась, приложив ладонь ко лбу козырьком, и позвала свое чадо:

– Игорь, домой! – Вот, пожалуй, и все. Во второй деревне дети тоже какое-то время бежали рядом с нами, указывая пальцами на ящеров, но Рэглер теперь уже не реагировал на них, однажды одернутый и хозяином, и своим всадником. К тому же навстречу нам попался какой-то богатый южанин, судя по его одеждам, маг, верхом на элефантусе. Огромное невозмутимое животное с хоботом тут же переключило на себя внимание ребятишек, и они перебежали на другую сторону дороги, чтобы теперь сопровождать уже элефантуса своими воплями. Как я и предполагал, и сама столица, и ее предместья были привычны ко всему.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});