Рядом с зоопарком - Юрий Бриль

Так часто бывает: стоит упомянуть человека — и он тут как тут. Не стоило Рафаилу поминать Лимона.

Лимон выступал в фуфайке и в джинсах. Обновка зависти у Валерика не вызвала, — привычно схватила тоска при мысли о всех этих, как говорит Алик, «джинсовых делах». Лимон редко ходил один, и теперь его сопровождали двое.

— Держи кардан, — лениво, с добродушной ухмылкой здоровался Лимон. Когда Валерик подал руку, тот вдруг резко замахнулся своим «карданом». Хотя прием был старый, как кости мамонта, не отшатнуться было нельзя. — Испугался, да? Эх, чумарик, думал, врежу?

Определенно Лимон привязывался.

— Ты пионер? — спросил он, притворяясь серьезным, — или уже комсомолец?

Спутники Лимона засмеялись.

— Ну и что?..

— Что же ты ведешь себя недостойно этого высокого звания? Ай-я-яй, — и укоризненно покачал головой. Он и зимой ходил без шапки, шапку заменяли волосы: особые, тонкорунные, они мелко кудрявились. Валерик всегда думал, что такие волосы должны расти на какой-нибудь необыкновенной голове. — Ты когда Алику долг отдашь?

— Долг?..

Взгляд Лимона ничего не выражал, глаза словно затянуты непроницаемой пленкой.

— Тебе напомнить? — Лимон для наглядности сжимал и разжимал «кардан». Такая гимнастика обычно действовала неотразимо.

— Отдам, — сказал Валерик, — накоплю и отдам. Только бы отвязался, неловко перед друзьями.

— Когда?

— Ну что ты пристал к человеку? — сказал Дима.

— В самом деле, — сказал Рафаил. — Что, тебе делать больше нечего?

— Вас не спрашивают… Если к шести не принесешь — зашибу!

На этом и расстались.

— Много ты должен? — спросил Дима.

Валерик назвал приблизительную цифру.

— Ничего себе! Как ты умудрился? Не, столько я дать не могу.

— Я и не прошу.

— Нашел у кого занимать, — сказал Рафаил. — Ты лучше у меня занимай. У меня иногда бывают деньги. Не так много, правда. На бутылках-то много не заработаешь.

— Дать бы им десятку — и они бы отстали, — краснея, сказал Валерик.

— Десятку найдем, — заверил Дима. — Поехали на рынок, мясо куплю — остальные твои.

Пилили на трамвае до рынка, таскались меж рядов, заглядываясь на аппетитные натюрморты из розовощеких яблок, воскового и сахаристо-черного винограда. Душисто пахло югом, квашеной капустой, кислым молоком. Подошли к мясному ряду, Дима брал специальную вилку, деловито тыкал в наваленные грудами куски мяса. Случайно взглянув на продавца, торгующего рядом цветами, Валерик попятился к выходу — Ара. А может, не Ара, просто похожий на него.

Всю дорогу до Диминого дома Валерик молчал, невесело думая о том, что одолженная десятка его не спасет.

Зашли в детский сад за Катькой, а потом к Диме. Мамы его дома не было, она работала на железной дороге и часто уезжала в командировки, так что Дима был вполне самостоятельным человеком.

Прежде всего Дима накормил свой домашний зоопарк. У него жили две кошки, одну звали Киса, другую Биссектриса. Две морские свинки и сурок Шурик.

— Шурик заболел, у Шурика ветрянка, — сказала Катька, увидев, что сурок не притрагивается к арахису, что глазки у него прикрыты, а носик спрятан под мышку.

Поставили его на лапки, но он снова упал.

— Заболел, — всполошился Дима.

— Холодно у тебя, — сказал Рафаил, — жаль, печки нет, затопили бы. Шурик, наверно, думал, что зима, и залег в спячку.

Дима перетянул подстилку с сурком под батарею, и тот через некоторое время открыл глазки, стал принюхиваться.

Потом Дима начал разделывать мясо на суп: мякоть срезал и бросал кошкам, а кости складывал в кастрюлю.

Обычно веселая Катька вдруг захныкала ни с того ни с сего. Дима принялся ее успокаивать.

— А хочешь к Мишке-медведю?

— Не хочу-у!

— А к зайчику хочешь?

— Не! Я к ма-мочке хочу.

— Завтра приедет твоя мамочка.

Тут раздался требовательный звонок. Дима пошел открывать.

— Валериан у тебя? — это был голос Лимона.

— А тебе что?

— Пусть выйдет, потолковать надо.

— В следующий раз.

Дверь захлопнулась.

— Это волк приходил, который козлят съел, спрашивал, кто плачет.

Катька шутки не поняла, заплакала еще сильнее.

Снова звонок.

Шурик выбежал из-под батареи, бестолково заметался по кухне.

Рафаил подошел к двери и сказал:

— Ну ты, Лимон, имей совесть!.. Тут Шурик, это, сурок, и Катька.

За дверью засмеялись.

— Ну так что?

— Они боятся, они маленькие.

— Выдайте Валериана, тогда уйдем… Выходи, Валериан, поговорим.

— Сейчас, — сказал Валерик, шагнул к двери.

— Глупости! — встал ему на дороге Дима. — Отволтузят — своих не узнаешь.

— Пусть подавятся этой десяткой! — Валерик приоткрыл дверь — Лимон со своими подпевалами сидел на лестничной площадке, накурено, хоть топор вешай, наплевано — бросил скомканную десятку.

— Додумался тоже, у кого занимать. Да еще такую сумму! — Дима, очевидно, жалел десятку.

— Да не занимал я!

— А что же они тогда?

Валерик рассказал все, как было.

— Теперь они от тебя до самой смерти не отстанут, — выслушав историю, сказал Рафаил. — Только никаких денег давать не надо. Наверняка они эту курточку загнали снова.

— Ты что, не понял? Курточку снял Али-Баба — Лимон тут ни при чем.

— Еще как при чем! Фирма у них одна: Али-Баба со своей кодлой снимает, а Лимон с Аликом продает. Раньше я думал, у них работа сезонная, то есть зимой, по шапкам только, но, выходит, они и летом тоже.

— Скажи еще, связаны с иностранным посольством, — не поверил Дима.

— Насчет посольства не знаю, — серьезно сказал Рафаил. — Об этом мне Али-Баба ничего не говорил.

— Он что, твой знакомый? — удивился Валерик.

— Он мне двоюродный братан.

— Может, и Ара братан?

— Ара — не, вообще не знаю такого.

— Ну вот что, — поразмыслив, сказал Дима, — раз у тебя такой могущественный родственник, дуй к нему, поясни, как получилось. Этот конфликт, я думаю, можно уладить мирным путем.

— Бесполезно. Я все-таки двоюродный, а не родной. Даже если бы я был родным, он бы все равно меня не послушал и от лишней курточки не отказался. Удавится прежде…

Катька все не могла уняться, принялись все вместе ее успокаивать. Дима выставил ей пузырьки из-под лекарств, моточек бинта, шприц для изготовления тортов.

— Лечи давай Шурика, ставь на ноги. Видишь, у него боба?

Закипел суп, срочно начистили в него картошки, нашинковали капусты, не забыли и про морковку.

— Почему-то все хорошие люди держатся поодиночке, а плохие вместе, — сказал Валерик.

— Не обязательно, — возразил Рафаил. — Вот милиция, например…

Мощный, как через мегафон, голос прервал его.

— Жильтмены! — это Лимон прильнул к замочной скважине, сложил ладони рупором. — Вы окружены! Если не выплатите контрибуцию в полном объеме, возьмем вашу хавиру штурмом!

— Пойти напомнить, чей я все-таки двоюродный братан?

— Тс-с, — в одно мгновение Дима оказался около Катьки, схватил шприц, набрал в него пены, которую периодически снимал с кипящего супа в блюдце, подкрался к двери.

— Повторяю! — разорялся Лимон. — Если в течение трех минут не..

В этот момент Дима давнул на шприц — струя ударила в замочную скважину. Лимон закашлялся, грязно заругался… Бам! — несколько дощечек выломилось из двери, образовав оконце.

— Ах ты гад! — после недолгого остолбенелого молчания заорал Дима, щелкнул замком, рванул оставшуюся часть двери на себя, бросился в коридор.

Дима Мрак «распсиховался». С ним иногда такое случалось. Вообще он спокойный, рассудительный и даже излишне терпеливый человек, но иногда срывался. Зная это, даже Лимон предпочитал с ним не связываться. Во дворе любили вспоминать такой случай. Однажды Лимон выскочил во двор — на руках боксерские перчатки. Изображая из себя мастера спорта, прыгал перед Димой Мраком, нанося один удар за другим. Дима лениво отмахивался, пока Лимон не изловчился и не зацепил его с левой в глаз. «Ах, искры!» — взревел тогда Дима — это у него от удара в глазах вспыхнуло — и, вложив в ответный удар все свое возмущение и немалую силу, поверг противника в глубокий нокаут.

Кодла скатилась вниз по лестнице. Дима вернулся ни с чем.

Сварили суп. Разлили по тарелкам, начали есть, тут услышали гитарные переборы, Лимон гнусаво запел:

А беби, беби, беби!Я твой дегенерат.Набей, набей, набей меня —Я только рад!

— Концерт бесплатно послушаем, — сказал Рафаил.

— За десять рублей, — уточнил Дима. Он уже успокоился и как ни старался «распсиховаться», не мог, а значит, не мог выполнить просьбу Лимона, которую тот выражал через песню.