Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сергей не любил весну. Болезненное время, когда все неустойчиво сползает, меняется. Сырой, серый снег оседает, истекая мутными пьяными слезами. Глазу художника не за что уцепиться. Природа замерла в ожидании праздника, но все обманчиво, из-под тающего снега проявляются грязь и неопрятный мусор прошедших времен, грязью заляпано все — и остатки снежных островков, и следы, оставляемые людьми. Не говоря уже об извечных его, Сергея, проблемах с обувью и вечно мокрыми носками. Раскисшие ботинки протекают, их нужно отмывать каждый раз от налипшей глины. Земля еще спит зимней окоченелостью, не впитывает весенний растай, и все тропинки покрыты мутными лужами, чвакающими под ногами. Хлюпают носами и люди из-за этой мокроты и томительной неопределенности в душе. Весна была женщиной, капризной, ветреной. Распутной. Как Наташа Горелая, и Сергей просыпался под утро от стука сильно бившегося сердца, от сновидений, странных и туманных, растекавшихся в тонко звенящем эфире. Он выходил в утреннюю стынь и слушал курлыканье журавлей. Пунктирными нитями на недосягаемой высоте они прочерчивали светлеющее небо, и стекающей туманной кисеей были окутаны спящие кусты в дальнем углу сада. Он пытался запечатлеть весну на холсте, но получалось грубо, материально. Только акварель может передать невесомую прозрачность и изменчивость весеннего воздуха, цыплячье пуховое оперенье первой, только вчера проклюнувшейся листвы берез и острый, горький запах тополиных почек.
Дядя Женя взял на работе двухнедельный отпуск, и они вдвоем с Сергеем отстраивали заколоченный на зиму, незаконченный дом в Поварове. Настилали пол, вставляли и стеклили окна, пристраивали к дому терраску. За трудовой день уматывались, спали без сновидений, чтобы утром проснуться с ломотой в мышцах, но с решимостью осилить намеченный вечером план действий. Тетя Люся приезжала из Москвы по пятницам, привозила еду и критически оценивала их работу: а вот тут неровно положена доска, а дверь плохо прилегает, лестница на мансарду слишком крута, неудобно, а когда входишь с лестницы в комнату наверху, слишком низкая дверь, можно стукнуться головой. Ей все было не так, неудобно для ее женского ума. Дядя Женя терпел-терпел, а потом взрывался:
— Не нравится? Тогда мы снимаемся! Нанимай шабашников, как Прошины. Они тебе такое сварганят… Кстати, сходи посмотри, что они соорудили у твоих обожаемых друзей.
Между ними часто вспыхивали искры. Тетя Люся была максималисткой, она всегда хотела невозможного, чтобы все было без изъянов и в лучшем виде. Как все женщины. Сергей тоже терял терпение, встревал с оправданиями, и тетка тут же переключалась на него.
— А ты чего лезешь, когда тебя не просят? Все, с меня хватит! Оставайтесь одни, делайте, что хотите, я поехала домой, провожать меня не надо, сама доберусь, и моей ноги…
Она начинала метаться, собирая свои вещи в дорогу, но через десять минут остывала понемногу, начинала клянчить:
— Ну Женечка, сделай лестницу, как я просила, ну пожалуйста. Чтобы мне было удобно.
Дядя Женя соглашался переделать, хотя Сергею было понятно, что это невозможно. Но дядя был инженером, и он придумывал какое-то новое решение, простое и очевидное, они немного меняли наклон лестницы, вставляли новое звено, и действительно получалось лучше и удобнее. В начале мая дом стал вполне пригоден для жизни, и Сергей бродил с этюдником, ловя краски послесвадебного, медового месяца наступающего лета.
Высокорослая, роскошная, белотелая красавица-береза подбоченилась спелыми ветвями-руками у края дороги. Послеполуденный зной струится в застывшем воздухе, а она нежится в истоме, бесстыдно выставляя миру свою спелую красу. Она одинока, и никто не смеет приблизиться, утолить ожидание красавицы.
По настоянию и заказу тети Люси написан интерьер дома в Поварове. Стены отливают янтарным бревенчатым теплом. В широкое окно льется поток солнца, он зажег этим светом свежеструганный подоконник, и хочется ощутить, потрогать деревянное тепло, а рядом с окном на столике, покрытом простой скатеркой, в трехлитровой банке — растрепанный букет полевых цветов: девически невинный поповник с золотинками сердечек, охряная пижма, стрелки колосьев. У подножия монументального сосуда на складках скатерти и на подоконнике греются на солнце четыре только что сорванных яблока. Полная идиллия — мир и тихое деревенское счастье.
9
Евгений только что пришел с работы, Люся задерживалась по каким-то своим женским делам, как раздался звонок в прихожей. За дверью стоял Сергей с большой сумкой в руке, показавшийся необычно собранным, торжественным.
— Сережа? Что случилось? Что-то с мамой? Ну проходи, что ты застыл на пороге.
Он сидел на кухне, тесно сжав меж колен руки, собираясь с решимостью.
— Я уезжаю, дядя Женя…
— Куда уезжаешь? Что случилось? — недоумевал Евгений.
— Я в Караганду уезжаю насовсем.
— Что-то с мамой случилось?
— Да нет, там все в порядке. Это со мной случилось. Я кончился как художник, и мне здесь уже нечего делать.
— Что ты говоришь, Сережа! Ты только что состоялся как художник, и у тебя еще много впереди. Тебе еще только чуть за сорок, а для мужчины это пора расцвета способностей. Тебе просто нужно что-то переменить в жизни, и вернется настроение, вернется интерес.
— Нет, дядя Женя. Я много думал, много размышлял над этим. Дело в том, что я закончил мой жизненный цикл, и мне больше нечего сказать людям. Наверное, я художник небольшого, узкого масштаба. Я пейзажист, в этом жанре я сделал все, что задумал, теперь я пустышка, но я не могу вырваться из того тесного ущелья, куда я сам себя загнал. Я много читал о судьбах художников, широко известных и не очень. Художнику, как, наверное, и всякому
- Инженеры - Эдуард Дипнер - Русская классическая проза
- Atomic Heart. Предыстория «Предприятия 3826» - Харальд Хорф - Русская классическая проза
- снарк снарк. Книга 2. Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин - Русская классическая проза
- 2000 символов - Виктория Александровна Миско - Русская классическая проза
- He те года - Лидия Авилова - Русская классическая проза
- Яд - Лидия Авилова - Русская классическая проза
- Скорлупы. Кубики - Михаил Юрьевич Елизаров - Русская классическая проза
- Крылья ужаса. Рассказы - Юрий Витальевич Мамлеев - Русская классическая проза
- Зурбаганский стрелок - Александр Грин - Русская классическая проза
- Пульсация сердца. Трансформация через любовь - Станислава Инсижан - Поэзия / Русская классическая проза