Киммерийское лето - Юрий Слепухин

— А ты тянешь на Агамемнона?

— Куда мне, — скромно сказал Мамай. — Агамемнон у нас ты. Водитель народов Атрид! Я вполне удовольствуюсь ролью Ахиллеса, Пелеева сына.

— Этого я представляю себе бритым, — задумчиво сказал Игнатьев, разглядывая своего помощника.

— Чепуха, греки были бородаты, как нынешние модники. Наденьте на меня шлем с гривой — вылитый Ахилл! Только вот нос, черт, не совсем того профиля…

— Да, нос у тебя скорее рязанский, — безжалостно согласился Игнатьев. — Ну что, пойти познакомиться с гостями?

— Не спеши, они пошли купаться вместе с остальными. Воображаю, как там «лошадиные силы» взыграли!

— Из-за ядерщицы?

— Нет, из-за ее сестрички… Ники Самофракийской.

— Только что, если не ошибаюсь, ты назвал ее Лягушонком?

— Да, но Ника — это ее имя.

Игнатьев задумчиво поскреб подбородок.

— М-да… компания, видно, не из приятных. Однако гости есть гости… придется потерпеть.

— Убивать, значит, не будем? — разочарованно спросил Мамай. — Жаль, я уже предвкушал этакую небольшую хорошо организованную резню!

— Да черт с ними, пусть живут. Их, Витя, все равно всех не перебьешь — столько развелось. Вот разве что дуст какой-нибудь придумать, избирательного действия — чтобы только физиков… Ну, хорошо, пойдем посмотрим сегодняшний раскоп, там уже пошел четвертый слой. Я, честно говоря, не предполагал, что здесь будет такая сложная стратиграфия.

— Сложная? В Фанагории этих слоев было четырнадцать!

— При чем тут Фанагория, — возразил Игнатьев, выбираясь из-за столика. — В Пантикапее найдено девятнадцать культурных слоев, но ведь нелепо же сравнивать…

— С чем? Откуда ты знаешь, что лежит у нас под ногами? А если мы раскапываем город, который был больше Пантикапея?

— И о котором не знал Страбон? Тебе бы, Витя, фантастические романы сочинять…

Неожиданный приезд гостей всколыхнул однообразную и не богатую событиями жизнь лагеря. Приезжие, в общем, произвели на весь отряд хорошее впечатление, им даже простили неприличную профессию. Когда за ужином Мамай начал прохаживаться насчет ответственности ученых за нависшую над человечеством ядерную угрозу, Кострецов лаконично заметил, что если бы не эта самая угроза, то от всех нас давно бы уже ничего не осталось. Возразить на это никто не мог.

Утром Кострецов и Адамян, вместе с присоединившейся к ним в последний момент Светланой, уехали искать новую помпу. Ника ехать отказалась, сказав, что Феодосия город скучный, что Айвазовского она не любит и лучше проведет день в лагере и посмотрит, как будут раскапывать четвертый культурный слой городища. Это она сказала сестре; но, оставшись одна, подойти к работающим в раскопе не посмела и до обеда бродила как неприкаянная — купалась в море, потом погуляла немного по степи, даже в сандалиях исколов себе ноги, потом помогала поварихе чистить овощи. Скучно ей не было.

Ей здесь нравилось все — тишина, пустынное море с плохим каменистым пляжем, скудная степная растительность, ветер, пахнущий полынью и гниющими водорослями. И люди были славные, и работа у них такая интересная… Ника издали посматривала на кучи земли у раскопов, одни свежие, другие уже поросшие прошлогодним бурьяном, видела, как неторопливо и ритмично взблескивает на солнце чья-то лопата — самого работающего не было видно за отвалом, — и снова думала о том, как здесь все замечательно и какая это, оказывается, великолепная профессия — археология…

Перед обедом она пошла к машине, чтобы взять из чемодана свежее полотенце; покрытая пылью тысячекилометрового пробега, утратившая столичную элегантность «Волга» заброшенно стояла в стороне от палаток, лобовое стекло ее — кроме двух протертых стеклоочистителями полукружий — было мутным от засохшей грязи, останки множества насекомых неопрятно облепили передний скос капота, фары, хромированную решетку радиатора. Когда Ника распахнула дверцу, изнутри пахнуло душным жаром; она подумала, что завтра уже не будет ни этого лагеря, ни этой тишины, а начнется опять то же самое, что было до вчерашнего дня: пролетающие мимо незнакомые места, которые не успеваешь даже разглядеть, гул и рев встречных машин, жара и одуряющая качка рессор, очереди в придорожных закусочных, невкусная еда, грязные столики с размазанными по голубому пластику остатками гречневой каши и липкими кольцами, оставленными донышками пивных бутылок, — словом, опять будет «автотуризм — лучший вид отдыха». Представив себе все это, Ника так расстроилась, что даже забыла, зачем пришла к машине. Так и не вспомнив, она с сердцем захлопнула дверцу и побрела обратно к палаткам, мечтая о том, чтобы во всей Феодосии не нашлось ни одной исправной помпы…

За обедом все были очень оживлены и говорили о том, что наконец-то «пошел материал». Ника слушала с завистью, чувствуя себя чужой и никому не нужной; когда кто-то из студентов спросил у нее, не хочется ли ей помочь им немного, она так обрадовалась, что даже покраснела и не нашлась что ответить.

— Дмитрий Палыч, — сказал студент, обращаясь к сидящему во главе стола командору. — Я вот уговариваю девушку поработать с нами. Дадим ей заступ?

Игнатьев посмотрел на Нику, которая смутилась еще больше.

— Зачем же заступ, — сказал он, — в отряде хватает мужских рук. И потом для этого нужно согласие самой девушки… у которой, кстати, есть имя. Как, Вероника? Удалось ему вас уговорить?

— Конечно, я… была бы рада вам помочь, — прошептала Ника.

— Тогда поработайте на разборке вместе с Лией Самойловной. Это не очень утомительно, и заодно увидите, с чем нам тут приходится иметь дело…

Сам раскоп, когда Ника туда спустилась, несколько разочаровал ее: она ожидала увидеть нечто подобное помпейской улице, открытку с видом которой прислал ей однажды отец из Италии, а здесь был просто прямоугольный котлован глубиною метра в полтора, с остатками грубой каменной кладки вдоль одной из длинных сторон. Обе студентки, вместе с командором и высоким студентом-армянином в массивных роговых очках, сидели на корточках в углу раскопа, осторожно ковыряя землю обыкновенными столовыми ножами. Трое других практикантов, в том числе и пригласивший Нику работать, лопатами углубляли котлован с другого конца. Словом, все было очень прозаично.

И уж совсем удивил и разочаровал Нику «материал», кучки которого лежали на чисто разметенной площадке рядом с раскопом. Это оказались самые обыкновенные глиняные черепки, грязные и облепленные землей. Впрочем, такой уж неожиданностью они не были: Ника прочитала в свое время несколько популярных книг по археологии и знала, что черепки — это очень важно; просто она представляла их себе как-то иначе. В ее представлении они были гораздо красивее — покрытые черной или красной глазурью, с фрагментами изображений и орнамента, которые нужно было складывать, как головоломку. Она видела склеенные из таких кусочков вазы и амфоры в музее на Волхонке. Здесь же оказались просто обломки обыкновенных глиняных горшков — ни за что нельзя было сказать, что у них такой почтенный возраст.

— Вот этим мы и займемся, — сказала Лия Самойловна, вручая Нике обыкновенную малярную кисть. — Принесите ведро воды и мойте их хорошенько. Смотрите, некоторые различаются по цвету, иногда по фактуре, старайтесь заодно сортировать их по этим признакам. Если вам встретится черепок с выдавленным узором или частью надписи — ну, вот здесь, посмотрите, ясно видна «сигма», — такие вы передавайте мне, мы их складываем отдельно… Между прочим, вы бы надели юбку, со здешним солнцем лучше не шутить.

— Вы думаете? — неуверенно спросила Ника. Все работающие в раскопе, кроме самой Лии Самойловны, тоже были в шортах; к тому же ей не хотелось сейчас идти к машине, доставать вещи, переодеваться. — А, ничего, я ведь уже тоже немного загорела, еще в Москве…

Сидя на корточках, она погрузила черепок в ведро и благоговейно, осторожными движениями принялась обмывать кистью со всех сторон — выпуклую поверхность, вогнутую поверхность, неровные изломы краев.

— На этом ничего нет, — сказала она разочарованно и, положив вымытый черепок на землю, взяла из кучи следующий.

В два часа приехал Мамай один, без спутников. Оказалось, что помпа будет только завтра, а Кострецовы встретили на базаре отдыхающих в Феодосии знакомых и решили пока в лагерь не возвращаться, чтобы не гонять лишний раз машину туда-сюда.

— Завтра они, как только получат помпу, приедут сюда на такси, — объяснил Мамай Нике. — И этот фазан тоже остался в городе — он, мне кажется, уже подклеился там к одной дамочке. А это вам, Лягушонок!

Он достал с заднего сиденья целую стопку сложенных вместе соломенных сомбреро и бесцеремонно нахлобучил одно ей на голову.

— Эй, «лошадиные силы»!! — заорал он, обернувшись в сторону раскопа. — Дамы и господа! Посмотрите-ка, что я вам привез!