Отражение во мгле - Сурен Цормудян

Костя поежился. И без того тяжелую ситуацию омрачали его воспоминания. Первые годы после ядерной войны. Начало этой страшной и вечной зимы. Многие, очень многие погибли от банального холода. От аллергии на мороз, когда прекращается приток крови в пальцы рук и ног, в уши и носы и отмирают ткани. Он вспоминал страшные увечья, которые принесла эта зима. Вспоминал, как лютые холода загоняли тысячи выживших поглубже в землю. Как те, кто не сгнил от гангрены и не рассыпался на части от обморожений, убивали друг друга за теплый уголок в городской подземке.

И вот теперь Костя и трое его спутников прижаты к корпусу микроавтобуса. Лишены возможности двигаться и отданы на волю судьбы, которая приготовила им две альтернативы: замерзнуть насмерть под открытым небом или поймать пулю. И самое обидное, что ведь где-то рядом Марина…

— Вечереет, — сказал Жуковский. — Скоро будет темно, и сможем уйти.

— Думаешь, нам позволят дождаться темноты, единственного шанса на спасение? — кривясь от боли, усмехнулся Селиверстов. — Нельзя ждать.

— Черт, откуда охотники узнали, что мы за ними идем? — нервно проговорил Костя.

Он чувствовал, как дрожат руки, сжимающие автомат. Хотелось кричать, звать Марину. В последний раз услышать ее голос, если судьба уготовила скорую смерть в охотничьей ловушке.

— Это не тварелюбы, — проговорил Селиверстов.

Довольно неожиданный поворот событий, если он не ошибается. Но уверенность в голосе искателя сомнений не оставляла.

— И с чего ты это взял? — Волков взглянул на него, натягивая свою шапку на самые уши.

— Все очень просто, — прокряхтел Селиверстов, меняя позу. — СВД, конечно, у них есть, как и у нас в общине. Но вот «винторез»… Такое оружие в нашем маленьком мирке имеется в единственном экземпляре.

— И ты знаешь, кому оно принадлежит? — спросил Жуковский.

— Знаю. Паздееву. Телохранителю Едакова. Вот такие дела, братцы.

— Что, если это человек на снегоходе? — предположил Ломака.

— А с чего ему по нам стрелять? — Селиверстов пожал плечами и тут же поморщился от боли. — Хотя может быть всякое. Но стреляли оттуда, откуда мы полчаса назад пришли. С Фабричной. А след от снегохода был один. И вел в эту сторону. Если предположить, что они сделали круг и вернулись на ту улицу, то сомнительно. Мы не слышали мотора, а снегоход тарахтит громко. — Он снова убрал ладонь и посмотрел на рану. — Черт, мужики, давайте уже что-то думать, пока я не окочурился.

— А что тут думать? — вздохнул Волков. — Машину они на мушке держат. Только высунешься, и привет свинцовый прямо в чайник.

— Погоди, Вася, не паникуй. — Жуковский раскрыл свой рюкзак, извлек флягу и раздвижную стальную кружку, наполнил ее до краев едкой пахучей жидкостью и протянул Селиверстову. — Ну-ка, Васька, будь хорошим мальчиком. Выпей залпом.

— Да на кой черт?.. «Массандра» твоя?.. На хрена сейчас?..

— Выпей, сказал! — Андрей повысил голос.

Искатель приподнял стекло шлема и выпил. Тут же дернул головой и засопел, морщась.

— Твою мать!.. Закусить бы дал!..

— На. — Теперь Жуковский достал из рюкзака упаковку медицинского бинта и сунул ее искателю под нос.

— Ты что, издеваешься?

— Сожми зубами и заткнись, — невозмутимо ответил Андрей.

Василий повиновался и на этот раз.

— Так, молодец. Хороший мальчик. Костя. Костя! Уснул, что ли?

— Нет, чего? — Задумавшийся о словах Селиверстова насчет стрелка из их общины Ломака дернул головой.

— Помоги рукав комбеза стянуть с подранка нашего. Ну… вот так. Давай. Тяни…

Искатель замычал, все сильнее сжимая бинт и мотая головой.

— Терпи, братец. Так. Хорошо. — Жуковский внимательно осматривал рану друга, ощупывая пальцем предплечье. Василий замычал еще сильнее, засучил по снегу ногами. — Ну что ты как маленький? — проворчал Андрей. — Слушай, пуля вот здесь, почти вышла. Через рану ее доставать смысла нет. Лучше на выходе сделать надрез. Понимаешь?

Селиверстов кивнул.

— Вот и славно. — Жуковский достал из ножен охотничий нож и протянул его Ломаке. — Подержи.

Затем он облил лезвие ножа своей «Массандрой» и плеснул в рану.

— Сука!!! — заорал Селиверстов, выплюнув упаковку бинта прямо Андрею в лицо. — Что ж ты, гад, делаешь!

— Да заткнись же ты. — Хмурясь, Жуковский силком запихал бинт товарищу в рот, затем посмотрел на Ломаку и Волкова. — Подержите его, а то, не ровен час, он мне в морду врежет.

Двое крепко схватили искателя и стали ждать дальнейших действий Жуковского. А тот, ставший хирургом поневоле, сделал наконец надрез в нужном месте.

Селиверстов снова замычал, собирая подошвами горки снега. Андрей надавил пальцами с двух сторон от надреза и поддел кончиком ножа. Пуля выскочила и упала в сугроб. Василий снова выплюнул бинт.

— Живодер, мать твою, — прохрипел он.

— Ой, что ты, не стоит благодарности, дорогой, — нахмурился Жуковский. — Кстати, это еще не все. — Он снова налил в кружку самогон. — Держи.

— Что…

— Выпей еще.

— Да убери ты…

— Пей, твою мать! — рявкнул Андрей.

Селиверстов нехотя выпил и поморщился, мотая головой.

— Что еще? — проворчал он, тяжело дыша.

— Я сейчас рану зашивать буду. Слышишь?

— Блин, а это обязательно?

— Еще как обязательно. Края раны надо стянуть и зафиксировать. Чем быстрее прекратится кровотечение, тем быстрее заживет. Ну чего я тебе азбучные истины объясняю? Ты же сам бывший военный. Искатель еще. Тьфу… Как маленький. У тебя что, болевой порог ниже плинтуса?

— Да на, шей, черт тебя дери! Вот раскудахтался тоже!

— Я же говорил тебе, говнюк, не стоит благодарности. И прекрати орать, — покачал головой Жуковский. — Так, Степан, Костя. Вы оружие приготовьте. Те уроды могут попробовать нас обойти. Хотя тут такой пустырь, что… И тем не менее. Следите за флангами. А я сейчас неженку нашего штопать буду.

— Ладно. — Степан кивнул и занял оборону у правого края корпуса машины.

Ломака, соответственно, взял под контроль левый край.

— Чем ты шить будешь, коновал? — проворчал Селиверстов.

— У меня тут есть в аптечке. И иголка тонкая, и нить шелковая. Так что все будет сделано как положено.

Константин хмуро смотрел на свою зону ответственности, натянув поглубже капюшон, сжимая оружие и подрагивая от холода и напряжения. Он все еще пытался переварить версию Селиверстова, что стреляли по ним не враги. Не охотники, а люди из родной общины. Если так, то, конечно, Марины поблизости нет. Но дело даже не в этом. Почему их пытаются убить свои? Как такое может быть? Ну понятно, он, Константин Ломака, теперь бунтарь, подрывной элемент и недруг главы Перекрестка Миров. То есть имеются основания стрелять в него. Степан Волков? Тоже враг. Преступник, который помог бежать Ломаке. Но Жуковский и Селиверстов! Кто еще обладает таким авторитетом в общине, как у них? Кто еще для Перекрестка настолько же свой, как они?! И вот теперь в почетного искателя всадили пулю. И если он не ошибся, то сделал это человек Едакова, Паздеев. Почему? Чего ради?

За этими мыслями его застал еще один неожиданный звук. Этим звуком был выстрел, которому предшествовал какой-то возглас. Выстрел был громким, и он не походил на голос СВД, который теперь не только Селиверстов, но и он, Константин Ломака, ни с чем не спутает.

Это было какое-то другое оружие.

Там, где сходились Фабричная улица и Красный проспект, образуя улицу Большевистскую, среди десятков легковых автомобилей, которые застигла на проезжей части ударная волна, стоял рейсовый автобус. Давно исчезли стекла, сиденья. Не было здесь и человеческих останков. На месте водителя отсутствовал даже руль. Снесена была крыша и вырваны лючки. Автобус замело снегом по самые окна, даже чуть выше. Но обзор тем не менее был хороший. Очень удобная позиция для стрелков, которые решили уничтожить кого-то на берегу реки.

— Твою же мать, Бочков! Тут метров сто пятьдесят! Ну, чуть больше! Как можно промазать из СВД? Это же в упор почти! — зло рычал Семен Паздеев, пятидесятилетний сотрудник охраны Едакова.

— А сам чего?

Бочкову было около сорока, но он выглядел куда хуже, чем крепыш Семен. Не было большинства зубов, жуткие мешки висели под воспаленными глазами, на голове вообще не осталось волос, даже бровей. Что до Фрола и Чуди, находившихся тут же, в ржавом корпусе автобуса, то им было меньше двадцати пяти, и приобрести отменное здоровье в зрелом возрасте они не успели, поскольку зрелость эта пришлась на радиоактивные дожди, полумрак, цингу, нехватку солнечного света и холод. Семена Паздеева и Николу Бочкова они сопровождали скорее как носильщики необходимых на поверхности вещей, нежели в качестве активных помощников в таком поистине государственной важности деле, как устранение смутьянов, посмевших вообразить, что их судьба находится в их руках, а не в руках властителя этого самого государства.