Мы, значит, армяне, а вы на гобое - Николай Климонтович

И тут позвонила Елена. Он был так рад, что не сразу спросил — откуда она, все повторял: ты дома, ты дома…

— Я могу говорить одну секунду, — сказала сдавленно Елена. — Приезжай, я договорилась, меня выпустят на пять минут на прогулку… — И положила трубку.

Адрес больницы он знал — она находилась на Воробьевых горах. Он решил ехать завтра же. Но машина не завелась: он уже неделю ею не пользовался, и то ли сел аккумулятор, то ли загустело масло, то ли что-то случилось со стартером. Гобоист решил ехать на электричке. Он страшно замерз, пока шел три километра до станции — не стал надевать сапоги, отправился в тонких кожаных ботинках. Электричка, естественно, ушла у него из-под носа, ждать нужно было около часа. К счастью, на станции работал буфет и давали водку с тошнотворным машинным запахом жареными пончиками, обвалянными в сахарной пудре. Сто пятьдесят граммов ему налили в пластиковый стаканчик. Когда он отглотнул по привычке, его чуть не стошнило: водка воняла сивухой и чем-то техническим, железным. Он заставил себя выпить эту гадость, откусил от пончика и стал очень печальным. Уселся на холодную лавку и развернул единственную продававшуюся здесь газету Московский комсомолец.

К этому органу печати он тоже испытывал стойкое отвращение, особенно после того, как по несколько раз на дню ему приходилось, стоя в пробках, читать на рекламных растяжках Умри тоска, читай МК. И эта самая тоска, которая, будучи при смерти, читает МК, вызывала самые чудовищные видения…

Напротив него сидел малец лет тринадцати и все клонился туловищем на бок. Потом он как-то встрепенулся, подергал плечами, согнулся и принялся блевать на кафельный пол. Гобоист ретировался.

В пришедшей наконец электричке было пусто. Прямо напротив Кости — хотя свободных мест было полно, — устроилась невероятно некрасивая девица очень больших размеров, не полная, но крупная, в неправдоподобных для этого времени года ярко-розовых штанах. Впрочем, она вела себя мирно, тут же раскрыла книгу, обернутую в газету, и стала ее углубленно изучать, отмечая что-то фломастером прямо на страницах. По всему лицу ее светились пунцовые прыщи. В какой-то момент заинтригованный Гобоист чуть привстал и заглянул в книгу. Это было Евангелие.

3

За углом Белорусского вокзала он купил роскошный букет роз. В гастрономе — фруктов, дорогого сыра, конфет… Потом взял такси и вскоре прибыл к больнице.

На проходной стояли два солдата в камуфляже. Разумеется, они не пропустили его. Он едва добился дозволения позвонить по внутреннему телефону, долго разыскивал по разным номерам отделение, где лежала Елена. Потом, после долгого ожидания — телефон не отвечал, — наконец попал на дежурную сестру.

С ним говорили странно.

Сначала сестре понадобилось выяснить, кто, собственно, говорит. Гобоист соврал, что он коллега Елены с телевидения. И что им на работе стало известно, что Елене лучше, ей дозволяются прогулки и что он хотел бы передать кое-что от рабочего коллектива…

— Странно, — сказала сестра с явным подозрением, — больная уволилась, а вам это неизвестно. Ей будут оформлять инвалидность.

— Но могу я хотя бы ее повидать?! — вскричал Костя, испытывая ужас от услышанного, слабость в животе.

— Это невозможно, — сказала собеседница на том конце провода, отчего-то понизив голос. — Она никуда не может выйти. И никаких прогулок — об этом не может быть и речи.

— Да, но она мне вчера звонила и сказала…

Голос в трубке стал жестким и отчеканил:

— Она никак не могла вам звонить! Вы что-то перепутали.

Гобоист сообразил, что сморозил лишнее.

— Нет, это ее дочь звонила… но с ее слов…

— Что вы хотите, гражданин?

— Ну, хорошо, — сказал Гобоист, едва сдерживаясь, — вы можете ее хотя бы позвать к телефону?

В трубке помолчали.

— Нет.

— Но почему, она же где-то рядом! — умоляюще воскликнул Гобоист.

— Она не выходит из палаты.

— Она заболела?

Ему показалось, что он расслышал краткий смешок на другом конце провода. И после паузы сестра сказала:

— А вы полагаете, что мы здесь держим здоровых людей?

— Нет, вы меня не так поняли… Я спросил… быть может, она плохо себя чувствует… быть может, простудилась…

— Она не простудилась. У нас не простужаются. Мы следим за состоянием больных.

— Может, я могу хоть что-нибудь ей передать? Гостинцы… Ну хоть цветы, фрукты…

— Вы же не родственник. И кроме того — у нее все есть.

— Но вы можете хотя бы сказать ей, что к ней приходили? Что я приходил. Меня зовут Константин. Для нее это будет очень важно…

— Я не могу ей ничего сказать.

— Но почему?! — взмолился Костя.

— Она наказана.

— То есть как — наказана?

— За нарушение режима. — Тут сестра заговорила быстро и сварливо: — Она все время спорит с докторами. Она плачет… куда-то рвется из палаты… не соблюдает режим… Она что, не хочет лечиться?.. Очень, очень трудная больная.

И на том конце повесили трубку.

Боже, Боже, твердил Гобоист, чувствуя, как дрожат похолодевшие руки, Боже, бедная моя девочка! Она же не сделала никому ничего дурного, за что же ей такие муки? Бедная, бедная, слабенькая, нежная моя девочка, ну что же я могу для тебя сделать?

4

Он брел по улице, держа розы под мышкой, перекладывая из руки в руку пакет с продуктами. Зашел в какой-то смрадный кабак, его замутило от выпитой натощак рюмки водки и запахов, идущих с кухни. К тому же о еде ему и думать было противно.

Начинало смеркаться. Кое-где уже горели фонари, а кое-где нет. Наступало самое неприятное для Костиных нервов время московской зимы — дневное между собакой и волком.

«Боже, куда же мне идти?» — думал он. И решил, что переночует на Никитских — он теперь никогда не произносил даже про себя дома.

Прежде чем идти в квартиру, он и раньше часто засиживался в каких-нибудь кабачках, чтоб прийти попозже и с Анной как можно меньше видеться. Он поехал на такси на Никитские, и там, почти напротив здания дома, — дома не было, было именно здание, — зашел в маленькое корейское кафе, хозяин которого отлично его знал. Кореец был страстным футбольным болельщиком Спартака, и Гобоист обычно по мере сил старался поддерживать разговор, хоть ни бельмеса в футболе не смыслил, не знал ни одной фамилии игроков, но с чувством поддакивал. Подчас он лишь задавался бесплодным вопросом, как болельщики оказываются фанами именно этого клуба, а не другого. И поименно знают даже запасных, знают тренеров и врачей. Впрочем, он ведь знал запасных духовиков, но это — профессия… В таких малоосмысленных соображениях он нашел, что и кабачок на месте, и хозяин. И официантка Варечка — откуда-то из Тульской губернии. И как всегда работал над стойкой, на полке бара, маленький японский телевизор корейской сборки. Гобоист уселся за свой столик в уголке и первым делом подарил Варе розы.

— Это мне? О, какие роскошные! Мне жених таких не дарит…

— А кто твой жених? — спросил зачем-то Гобоист.

— А Васька… он на базе… — И гордо: — Мы венчаться будем!.. Вам текилы?

— Если есть… А как ты догадалась?

— Костантин Борисович, так ведь вы завсегда…

Варенька принесла текилу в графине — Гобоист чуть ухмыльнулся про себя: в графине легче разбавлять, — и, не спеша, рюмка за рюмкой, выпил граммов триста. Закусывал лимоном и солью, как положено. Заказал корейской лапши — что-то вроде лагмана, — и Варя принесла ему большую пиалу, чайничек зеленого чаю с какой-то приправой.

— Еще двести, — заказал он. — Только, Варенька, попроси чистой — для постоянного клиента.

— Поняла, — сказала Варенька и не покраснела.

Поллитра — теперь это была его обычная норма, если с закуской.

5

Он поймал себя на том, что, выйдя из лифта, крадется. Поколебался: открывать дверь ключом или позвонить? Припал к двери, прислушался. Анна была не одна, но с подругой, наверное, — второй голос тоже был женским. Решил позвонить.

— У тебя ж ключи есть! — первое, что сказала Анна, не здороваясь, и дежурно подставила щеку. Он чмокнул ее и протянул пакет с продуктами. — Это что-то новенькое, — иронически молвила Анна, в пакет заглянув. Хотя это отнюдь не было чем-то новеньким, Гобоист никогда не приходил в дом с пустыми руками. Кажется, Анна играла на свою гостью.

В гостиной Гобоиста ждал сюрприз: за накрытым журнальным столиком — бутылка шампанского, коробка конфет, фрукты, — сидела не кто иная, как его, Гобоиста, звукорежиссер со студии звукозаписи. Звали ее смешно — Ариадна Редькина, но в просторечье она называлась отчего-то Надькой. Это была в три обхвата бабища, безмужняя и бездетная, о бесконечных нелепых романах которой на студии ходили многие веселые байки. Впрочем, она же простодушно и рассказывала всем желающим: послушайте, был у меня вчера… закачаетесь… Народ действительно качался.