Американец. Путь на Север - Игорь Гринчевский

И мы пошли через двор.

– Так вот, турки от нас тогда отбились. И начали мстить. Резня была страшная. Греков резали, да… Евреев тоже немного прихватили, этих всегда режут, при любой сумятице… Могли и за армян взяться… Так что я в этот момент всю семью в Грецию и отослал. А сам здесь остался.

Мы вошли в подвал.

– Подожди немного, Юра-джан, пока глаза привыкнут… так вот, семью отослал, а сам – остался. Эта земля для меня, Юра, уже своя, я в нее много пота пролил, я в нее, можно сказать, сердце вложил…

Я вдруг понял, что Карен какое-то время говорит не для меня. Нет, обращается он ко мне, вот только адресует речи кому-то другому. Себе самому? Еще кому-то? Не знаю. Впрочем, моя задумчивость не ускользнула от Карена, и он снова обратился ко мне:

– Пошли, дорогой, пара шагов осталась… Смотри, вот тут жму, там тяну, и стена тоже отходит… Тут тайники у многих есть, но у меня – один из самых хитрых… Да… К тому же дела у меня тут, связи… И товарищей не мог бросить. И землю оставить не мог. Семью отослал, а сам остался. И воевать стал. Принимал людей из Этерии, оружие возил… А чтобы вопросов не было, прикидывался контрабандистом. Опять же, если за оружие деньги брать, потом имеешь на что новое покупать. И, как ни странно, меньше вероятность попасться… На контрабандиста тут даже турки не всегда властям донесут, профессия почтенная, древняя… Ладно, проходи, смотри.

Этот тайник, в который мы вошли из подвала, был куда основательнее. Откуда-то сверху, от самой крыши двухэтажного дома Карена поступал солнечный свет. Так что совсем темно не было. Да и вентиляция явно была в порядке. Вот только с температурой было не очень. Холодно под землей…

– Понятное дело, добровольцев хватало. Греки были, они из армии в Этерию перешли. Им хорошо, они открыто ходят, вид у них, как у местных, язык они знают, а сами местные их туркам не выдадут… А вот тебе придется тут, в подполье, пока прятаться. Или в горы уйти. Это тоже можно…

Наверное, несмотря на то что в тайнике было не очень светло, лицо отразило мои чувства, потому что Карен перебил себя:

– Что, Юра-джан, не любишь войну?

– Не люблю, Карен, – ответил я честно и серьезно. – Война, она души уродует. Я еще ребенком был, когда моя семья от войны убежала, но место, где я вырос, которое любил, стало чужим. Моего отца искалечили за то, что он просто нес в те края прогресс. Нам пришлось бежать, бросая все. Так что, Карен, я не люблю войну.

Карен помолчал. Пожевал губами. И продолжил еле слышно:

– Так ведь и я не люблю, Юра. И мне тоже пришлось все бросить и бежать. Но я свое место нашел. Вложил сюда душу, вложил труд, и – нашел. Своей, Юра, земля может стать. Но не любая. Каждому свое подходит…

Мы помолчали, потом он повернулся и жестом поманил за собой. На какое-то время любые слова стали лживы.

Коридор оказался неожиданно длинным, с поворотами. Впрочем, света от лампы вполне хватало, так что проблем у нас не возникало.

Так же молча Карен открыл очередной тайный ход, и мы снова оказались в подвале.

– Это подвал флигеля, – нарушил он молчание. Здание отдельное от дома, да еще за сараем. На окраине города. Так что, Юра, иногда сможешь выйти погулять. Ночью. А днем, извини, нет! Приметен ты слишком!

– Ну, все, Юра, пора мне к начальнику полиции бежать. А ты пока в подвале посиди.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Нам не повезло, просто не повезло. Для начала, моя нога так разболелась, что до дома Карена я добирался добрых полчаса. Во-вторых, как выяснилось потом, один из участников засады затаился и выжил. Так что тревога поднялась даже почти моментально, патрули наводнили улицы и окрестности города всего через несколько минут после того, как я вошел в дом Карена. Ну а в-третьих, и это главное, в казармах Сотни в этот момент не было Карабарса. А раз не было его, то и все остальные офицеры тоже разбрелись по разным местам для «активного отдыха».

Так что командовали Сотней в этот момент чавуши. Они «тряхнули» Чернильницу, расспросили, что за человека он заметил, и тот торопливо выложил им все, что знал. Нет, может, в нормальной части и после этого младшие командиры ограничились бы выставлением постов. Но это ж были иррегуляры, привыкшие больше «разбираться» с безоружным населением, устраивать погромы, самосуды и вешать… А Янычара, самого боевого чавуша Сотни, они очень уважали. Поэтому, услышав, что его убил русский, которого приютила у себя в усадьбе госпожа Беляева, а покрывал начальник полиции, они, ничтоже сумняшеся, арестовали начальника полиции и заперли его у себя в подвале, предварительно крепко побив во время «допроса». Кое-кто из горячих голов даже предлагал его вздернуть, но их быстро остудили. Мол, вешать рано, сотник, как вернется, захочет еще допросить «предателя».

К сожалению, на этом «блюстители закона и порядка», не зная, кому еще отомстить (меня-то не было), не остыли, а только еще пуще расходились. Когда накал страстей достиг пика, они собрали толпу и отправились громить усадьбу Анны Валерьевны.

Я там не был и описывать, что происходило, не могу. Но, похоже, что кто-то из мужчин выстрелил пару раз, надеясь остудить погромщиков. Те же еще больше озверели. В живых не оставили никого. Вообще никого. Кого забили, кого мучали до смерти, а ту часть обитателей усадьбы, которая заперлась и выстрелами не подпускала к себе, просто сожгли заживо.

Когда я услышал об этом, я выл целый вечер, просто выл и винил во всем себя. Потом рвался мстить, чуть не подрался с Кареном. Потом тупо накачался узо[28] и провалился в черноту…»

Крит, Ханья, 26 октября 1896 года, понедельник

Карабарс не раз проклинал свое невезение! Это ж надо так, стоило ему на денек отлучиться, так именно в этот день русский устроил его Сотне настоящее побоище, а потом как под землю канул. Так этого мало, все офицеры, разумеется, отсутствовали, а недоумки-подчиненные не придумали ничего лучше, как разгромить усадьбу одной из самых уважаемых гражданок города, в придачу арестовав и избив начальника полиции.

Разумеется, кади устроил самое жесткое разбирательство. Спасло только то, что каймакам Паша-заде, не менее уважаемый человек, в этом случае принял сторону Сотни. Ведь семь трупов налицо. И напал этот русский на патруль в глухом месте, что, конечно же, выдавало злой умысел. А начальник полиции его, это исчадье ада, покрывал и даже допросить не давал.

Так что отбиться от нападок и обвинений удалось. Власти и начальство даже соизволили вынести официальную благодарность за борьбу с мятежниками. Погибшую семерку хоронили как героев, а их имена, как обещал Паша-заде, будут навечно написаны на стенах казармы. Начальника же полиции кади отпустил, но отстранил от службы, приказав к тому же не покидать город.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});