Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата - Ишмаэль Бих

– Мальчики, не поможете ли мне отнести бананы в деревню? – Он сказал это таким тоном, которым взрослые часто говорят с детьми, не ожидая отказа.

– Давайте, ребята. – Он сделал знак, показывающий, что надо войти в заросли. Один за другим мои друзья прошли мимо него, а он сопровождал все это смешным движением, будто тянул нас на веревке. Когда я поравнялся с ним, он положил мне руку на плечо, а другой погладил по голове.

– Ты все такой же проказник? – и он в шутку ухватил меня за нос.

– Сейчас мне не до проказ…

– Да, я вижу, какой ты грустный. У тебя был в детстве очень ясный взгляд, и все лицо сияло. Мы обсуждали с твоими родителями это необычное свойство твоей физиономии. Мы думали, это от того, что ты всегда чувствуешь себя счастливым. Твоя мать говорила, что ты все время улыбаешься, даже во сне. Потом ты подрос и стал злиться и хулиганить, но лицо твое сияло еще больше. Так что мы уже и не знали, как связать эту особенность с твоим характером. И вот, пожалуйста, – ясный взгляд потух.

Газему замолчал и пристально посмотрел на меня. Потом он прошел вперед и стал объяснять моим товарищам, что нести связки бананов надо на плечах, а не на голове, иначе они разломятся пополам.

Я подхватил свою часть ноши, подождал, пока старик соберет с земли бутыль с водой, мачете и свою связку бананов, а потом спросил: «Так как же вы…» Но он перебил:

– Родители и братья очень обрадуются. Они все время вспоминали о тебе и молились, чтобы опасность обошла тебя стороной. Твоя мать ежедневно умоляла богов и духов предков, чтобы они вернули ей сына целым и невредимым. Твой старший брат пошел на поиски, но вернулся около недели назад огорченный. Думаю, он винит себя в том, что ты потерялся.

Я слушал все это, открыв рот, и даже выронил из рук бананы. Но старик продолжал идти, так что я быстро подхватил связку и последовал за ним.

– Они так удивятся, когда увидят тебя! – говорил он.

Газему медленно плелся впереди. А у меня перехватило дыхание, и я не мог вымолвить ни слова. Мне хотелось все бросить и бежать со всех ног в деревню. Веки у меня подергивались, в виске что-то бешено пульсировало, мыслей не было. Сердце разрывалось от тоски и надежды. Но я шел по узкой тропе и никак не смог бы обогнать всех, кто был передо мной.

Через несколько минут мы подошли к реке. Я обрадовался, потому что многие селения стоят прямо у реки, так что я решил, что мы почти у цели. Но нет, это было не так.

– Деревня находится за холмом, – сказал Газему. Холм был высокий, по обе стороны тропы лежали валуны, а особенно крупные камни, которые люди не смогли выворотить, так и остались посреди дороги. Когда наконец мы по извилистому пути добрались до вершины, все так устали, что решили отдохнуть. Меня раздосадовало, что опять выходит заминка, и я сел в стороне на камень, принявшись разглядывать пыльную коричневую ленту дороги, спускавшейся по склону. Внизу виднелся лес, а за ним уже можно было различить соломенные и жестяные крыши домов. Какая-то часть меня уже летела туда, вниз, но другая часть пребывала на вершине в томительном ожидании. Газему пустил по кругу бутылку с водой. Я отказался пить. Когда бутыль вернулась к хозяину, все встали, взвалили связки бананов на плечи и стали спускаться. Я шел первым, чтобы никто уже не мог меня задержать.

Спускаясь вниз, мы услышали выстрелы. Собаки громко лаяли, люди кричали и плакали. Мы бросили бананы и побежали вниз, чтобы нас не заметили на открытом склоне. Над деревней поднимался густой черный дым. Из него вылетали яркие искры.

Мы спрятались в кустах неподалеку от селения и слушали выстрелы и вопли мужчин, женщин, детей. Одни рыдали, другие причитали, третьи стонали. Потом все стихло. Воздух был неподвижен, весь мир тревожно вслушивался: что же будет? Я сказал Газему, что хочу пойти в деревню. Он пытался удержать меня, но я оттолкнул его и помчался вперед, не чуя под собой ног. Когда я прибежал в селение, то увидел, что все дома объяты огнем. Земля была усеяна гильзами, как манговыми листьями поутру. Я не знал, где искать своих. Тут подоспел Газему и ребята. Мы стояли и смотрели на горящую деревню. От жара меня прошиб пот, но страха не было. Я бегал между домами. Раскаленные гвозди выскакивали из жестяных крыш и падали на соломенные, так что пожар быстро распространялся. Тут мы услышали где-то поблизости крики и стук. Мы побежали к окраине, где росли кофейные деревья, и увидели большой сарай, в котором были заперты люди. Пламя уже полыхало внутри, его сполохи виднелись в окнах и в дырах кровли. Мы схватили ступу и выбили ею дверь. Слишком поздно! Из дома выбежали только двое – женщина и маленький ребенок. Одежда на них горела, и они стали носиться по улице, налетая на все предметы, попадавшиеся на их пути, и пытаясь сбить огонь. Вдруг женщина упала и больше не двигалась. Малыш пронзительно завизжал, прислонился к дереву и замер. Мы стояли как вкопанные. В моей голове все еще звучал последний крик ребенка. С ним, как мне казалось, моя собственная душа покинула тело.

Газему куда-то ушел, но вскоре мы услышали его вопли с другого конца деревни и бросились туда. Более двадцати трупов лежали в ряд лицами вниз. Из их ран все еще сочилась кровь. Она сливалась в единый кровавый ручей, струившийся по дороге. Газему рыдал все громче по мере того, как переворачивал каждого из убитых и заглядывал ему в лицо. В основном это были мужчины до тридцати и несколько совсем молодых ребят. У некоторых были открыты глаза, зрачки расширены. На лицах застыли гримасы ужаса. Было ясно, какие чувства терзали их, пока они ждали выстрела в затылок. Некоторые наглотались дорожной пыли – вероятно, с последним вздохом.

На другой улице мы нашли полусожженные останки тех, кому удалось вырваться из горящих домов. Но далеко убежать они не смогли – умерли здесь же от ран и ожогов. Видимо, перед смертью они корчились в муках, стиснув зубы. Одни тела лежали в неестественном положении, другие застыли в позе эмбриона.

Огонь стал униматься, а я все бегал по деревне и искал чего-то – и в то же время боялся найти. Я с замиранием сердца вглядывался в обожженные лица мертвецов. Но разобрать человеческие черты было почти невозможно, да и трупов было слишком много.

– Твои жили вон в том доме, – указал Газему на выгоревшее строение. Двери и окна уничтожил огонь, но стены и балки еще тлели.

Мое тело оцепенело. Только зрачки бегали, а веки медленно опускались и поднимались. Я попытался встряхнуть ноги и руки, чтобы кровь прилила к ним, но не устоял и упал на землю, закрыв лицо ладонями. Голова раскалывалась; казалось, глаза сейчас выпрыгнут из орбит. От боли ступор прошел, и я ринулся в дом, в котором еще клубился дым и сильно пахло гарью. На полу виднелись кучи пепла. Человеческих останков видно не было. Я взвыл. Я плакал и пинал ногами все вокруг, не чувствуя ни боли, ни жара от тлеющих стен. Руки словно отнялись. Газему с мальчишками выволокли меня, бившегося в истерике, из дома.