Восточный экспресс - Агата Кристи

– А вы не любите тратить время попусту? Вы любите хватать быка за рога? Вам нравятся откровенность и прямота? Что ж, буду действовать с излюбленной вами прямотой и откровенностью и спрошу, что означают некоторые фразы, которые я случайно подслушал по пути из Сирии. В Конье я вышел из вагона, как говорят англичане, «порастянуть ноги». Было тихо, я услышал голоса – ваш и полковника. Вы говорили ему: «Сейчас не время. Когда все будет кончено… И это будет позади…» Что означали ваши слова, мадемуазель?

– Вы думаете, я имела в виду убийство? – спокойно спросила она.

– Здесь вопросы задаю я, мадемуазель.

Она вздохнула и задумалась.

– В этих словах был свой смысл, мсье, – сказала она через минуту, словно очнувшись от сна, – но какой – этого я вам сказать не могу. Могу только дать честное слово, что я и в глаза не видела Рэтчетта, пока не села в поезд.

– Так… Значит, вы отказываетесь объяснить эти слова?

– Да… Если вам угодно поставить вопрос так – отказываюсь. Речь шла об… об одном деле, которое я взялась выполнить.

– И вы его выполнили?

– Что вы хотите сказать?

– Вы его выполнили, верно?

– Какие основания у вас так думать?

– Послушайте меня, мадемуазель. Я напомню вам еще один случай. В тот день, когда мы должны были прибыть в Стамбул, поезд запаздывал. И это вас очень волновало, мадемуазель. Вы, обычно такая спокойная и сдержанная, потеряли всякое самообладание.

– Я боялась опоздать на пересадку.

– Так вы говорили. Но ведь Восточный экспресс, мадемуазель, отправляется из Стамбула ежедневно. Даже если бы вы опоздали на поезд, вы задержались бы только на одни сутки.

Мэри Дебенхэм впервые проявила признаки нетерпения:

– Вы, кажется, не понимаете, что человека могут ждать друзья, и его опоздание на сутки расстраивает все планы и может повлечь за собой массу неудобств.

– Ах так, значит, дело было в этом? Вас ждали друзья, и вы не хотели причинить им неудобства?

– Вот именно.

– И все же это странно…

– Что странно?

– Мы садимся в Восточный экспресс – и снова опаздываем. На этот раз опоздание влечет за собой куда более неприятные последствия: отсюда нельзя ни послать телеграмму вашим друзьям, ни предупредить их по этому, как… это по-английски, междуно… междуногородному телефону?

– По междугородному телефону, вы хотите сказать?

– Ну, да.

Мэри Дебенхэм невольно улыбнулась:

– Вполне с вами согласна, это очень неприятно, когда не можешь предупредить своих ни телеграммой, ни по телефону.

– И все же, мадемуазель, на этот раз вы ведете себя совсем иначе. Вы ничем не выдаете своего нетерпения. Вы полны философского спокойствия.

Мэри Дебенхэм вспыхнула, закусила губу и посерьезнела.

– Вы мне не ответили, мадемуазель.

– Извините. Я не поняла, на что я должна отвечать.

– Чем вы объясните такую перемену в своем поведении, мадемуазель?

– А вам не кажется, что вы делаете из мухи слона, мсье Пуаро?

Пуаро виновато развел руками:

– Таков общий недостаток всех сыщиков. Мы всегда ищем логику в поведении человека. И не учитываем смен настроения.

Мэри Дебенхэм не ответила.

– Вы хорошо знаете полковника Арбэтнота, мадемуазель?

Пуаро показалось, что девушку обрадовала перемена темы.

– Я познакомилась с ним во время этого путешествия.

– У вас есть основания подозревать, что он знал Рэтчетта?

Она покачала головой:

– Я совершенно уверена, что он его не знал.

– Почему вы так уверены?

– Он мне об этом говорил.

– И тем не менее, мадемуазель, на полу в купе убитого мы нашли ершик. А из всех пассажиров трубку курит только полковник.

Пуаро внимательно следил за девушкой. Однако на лице ее не отразилось никаких чувств.

– Чепуха. Нелепость, – сказала она, – никогда не поверю, что полковник Арбэтнот может быть замешан в преступлении, особенно таком мелодраматичном, как это.

Пуаро и сам думал примерно так же, поэтому он чуть было не согласился с девушкой. Однако вместо этого сказал:

– Должен вам напомнить, мадемуазель, что вы недостаточно хорошо знаете полковника.

Она пожала плечами:

– Мне хорошо знакомы люди этого склада.

– Вы по-прежнему отказываетесь объяснить мне значение слов: «Когда это будет позади»? – спросил Пуаро подчеркнуто вежливо.

– Мне больше нечего вам сказать, – холодно ответила она.

– Это не имеет значения, – сказал Пуаро, – я сам все узнаю.

Он отвесил поклон и вышел из купе, закрыв за собой дверь.

– Разумно ли вы поступили, мой друг? – спросил мсье Бук.

– Теперь она будет начеку, а следовательно, и полковник тоже будет начеку.

– Друг мой, когда хочешь поймать кролика, приходится запускать в нору хорька. И если кролик в норе – oн выбежит. Так я и сделал.

Они вошли в купе Хильдегарды Шмидт. Горничная стояла в дверях: она встретила посетителей почтительно и совершенно спокойно. Пуаро быстро осмотрел содержимое маленького чемоданчика. Затем знаком приказал проводнику достать с полки большой сундук.

– Ключи у вас? – спросил он горничную.

– Сундук открыт, господин.

Пуаро расстегнул ремни и поднял крышку.

– Ага, – сказал он, обернувшись к мсье Буку. – Вы помните, что я вам говорил? Взгляните-ка сюда!

На самом верху сундука лежала небрежно свернутая коричневая форма проводника спальных вагонов.

Флегматичная немка всполошилась.

– Ой! – закричала она. – Это не мое! Я ничего подобного сюда не клала. Я не заглядывала в сундук с тех пор, как мы выехали из Стамбула. Поверьте мне, я вас не обманываю, – и она умоляюще переводила глаза с одного мужчины на другого.

Пуаро ласково взял ее за руку, пытаясь успокоить:

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Мы вам верим. Не волнуйтесь. Я так же убежден в том, что вы не прятали форму, как и в том, что вы отличная кухарка. Ведь вы отличная кухарка, правда?

Горничная была явно озадачена, однако невольно расплылась в улыбке:

– Это правда, все мои хозяйки так говорили. Я… – она запнулась, открыла рот, и на лице ее отразился испуг.

– Не бойтесь, – сказал Пуаро. – У вас нет никаких оснований беспокоиться. Послушайте, я расскажу вам, как это произошло. Человек в форме проводника выходит из купе убитого. Он сталкивается с вами в коридоре. Он этого не ожидал. Ведь он надеялся, что его никто не увидит. Что делать? Необходимо куда-то девать форму, потому что, если раньше она служила ему прикрытием, теперь она может только выдать его.

Пуаро посмотрел на мсье Бука и доктора Константина, те внимательно слушали его.

– Поезд стоит среди сугробов. Метель спутала все планы преступника. Где спрятать форму? Все купе заняты. Впрочем, нет, не все: он проходит мимо открытого купе – там никого нет. Наверное, его занимает женщина, с которой он только что столкнулся в коридоре. Забежав в купе, он быстро сбрасывает форму и засовывает ее в сундук на верхней полке в надежде, что ее не скоро обнаружат.

– А что потом? – спросил мсье Бук.

– Над этим нам надо еще подумать, – сказал Пуаро и многозначительно посмотрел на своего друга.

Он поднял тужурку. Третьей пуговицы снизу недоставало. Засунув руку в карман тужурки, Пуаро извлек оттуда железнодорожный ключ: такими ключами проводники обычно открывают купе.

– А вот вам и объяснение, почему наш проводник мог проходить сквозь закрытые двери, – сказал мсье Бук. – Вы зря спрашивали миссис Хаббард, была ее дверь закрыта или нет: этот человек все равно мог пройти через нее. В конце-то концов, раз уж он запасся формой, отчего бы ему не запастись и железнодорожным ключом?

– В самом деле, отчего? – спросил Пуаро.

– Нам давно Следовало об этом догадаться. Помните, Мишель еще сказал, что дверь в купе миссис Хаббард была закрыта, когда он пришел по ее вызову?

– Так точно, мсье, – сказал проводник, – поэтому я и подумал, что даме это померещилось.

– Зато теперь все проясняется, – продолжал мсье Бук. – Он наверняка хотел закрыть и дверь в соседнее купе, но, очевидно, миссис Хаббард зашевелилась, и это его спугнуло.

– Значит, – сказал Пуаро, – сейчас нам остается только найти красное кимоно.

– Правильно, но два последних купе занимают мужчины.

– Все равно будем обыскивать.

– Безусловно! Ведь я помню, что вы говорили.

Гектор Маккуин охотно предоставил в их распоряжение свои чемоданы.

– Наконец-то вы за меня принялись, – сказал он с невеселой улыбкой. – Я, безусловно, самый подозрительный пассажир во всем поезде. Теперь вам остается только обнаружить завещание, где старик оставил мне все деньги, и делу конец.

Мсье Бук недоверчиво посмотрел на секретаря.

– Шутка, – поспешил сказать Маккуин. – По правде говоря, он, конечно, не оставил бы мне ни цента. Я был ему полезен – языки, знаете ли, и всякая такая штука, – но не более того. Если говоришь только по-английски, да и то с американским акцентом, тебя, того и гляди, обжулят. Я и сам не такой уж полиглот, но в магазинах и отелях могу объясниться по-французски, по-немецки и поитальянски.