Лето Гелликонии - Брайан Олдисс

Под щебетание принцессы душа королевы устремилась вслед за другой птицей — воображением. В полудреме ей представилось, что железная птица, вырвавшись из рук фрейлины, взлетает к верхушке дерева гвинг-гвинг и садится на ветку среди спелых, сочных плодов: в ее сновидении безжалостный Фреир преобразился в безвредный гвинг-гвинг. А потом магия сна и ее саму превратила в гвинг-гвинг с тончайшей кожицей — при этом она могла видеть свое превращение со стороны.

Плод, которым она была, сорвался с ветви и, с медлительностью, присущей снам, коснулся земли. Его полушария были покрыты нежнейшими волосками. Он прокатился по мягкому бархату мха и замер у подножия живой изгороди. На запах лакомства из леса вышел дикий зверь — боа.

Правда, он только с виду был похож на боа — во сне у королевы королев ни на миг не было сомнения в том, кто это на самом деле: конечно же, ее муж и повелитель.

С треском проломившись сквозь изгородь, боа жадно набросился на сладостный шар гвинг-гвинга. Густой сок стекал по его бурой шкуре, а из-под лопнувшей кожицы плода взмыли в воздух сладострастные мысли королевы. Она умоляла Акханабу избавить ее от насилия или позволить ей насладиться им. И во сне король овладел ею. Его могучая, покрытая густой шерстью спина выгнулась над королевой. Этим летом бывали такие ночи — ночи, когда он призывал ее в свои покои. Она приходила к нему босиком, а за ней, освещая королеве дорогу, с лампой, заправленной китовым жиром, неизменно шла Мэй. Огонек фитиля в стеклянном пузыре делал лампу похожей на бутыль с волшебным горящим вином.

Они бросались в объятия друг друга со страстью только что зародившегося чувства. Он называл ее ласковыми именами, словно ребенок, зовущий кого-то во сне, и души их поднимались ввысь подобно густому пару, возникающему в месте слияния двух горячих течений.

В обязанности Мэй ТолрамКетинет входило стоять у королевского ложа и освещать его лампой: король и королева любили видеть друг друга обнаженными, от этого их наслаждение было особенно острым.

Порой юная фрейлина не в силах была больше сдерживаться и клала свободную руку на свое лоно. Тогда король ЯндолАнганол, безжалостный в кхмире, бросал Мэй рядом с собой на ложе и тут же брал ее, не делая никакой разницы между королевой и простой фрейлиной.

При свете дня МирдемИнггала старалась не вспоминать о том, что было ночью. Она догадывалась, что Мэй рассказывала о нравах короля своему брату, генералу Второй Армии; это было ясно по тому, как молодой генерал смотрел на нее, королеву. Иногда, предаваясь отдыху в гамаке, она позволяла себе нарисовать в воображении несколько забавных сцен в королевской опочивальне с участием генерала, Ханра ТолрамКетинета.

Но бывали ночи, когда кхмир проявлялся совсем по-другому. В час, когда мотыльки начинали свой танец вокруг лампы со светящимся вином, король сам приходил к ней по тайному ходу, известному только ему одному. Она слышала его приближение за стеной. Шаги Орла нельзя было спутать ни с чьими другими. Одновременно быстрые и неуверенные, они в точности отражали его характер. Толкнув потайную дверь, он наваливался на нее. В такие минуты он был рабом собственной плоти — а потом, когда приступ кхмира кончался, в нем начинала бушевать такая же всепоглощающая ненависть к своему телу. Оно предавало его — а во дворце, где король не доверял ни единому человеку, это предательство было страшнее всего. И наутро рабыня отмывала кровь с плиток пола у кровати МирдемИнггалы.

Королева никогда никому не рассказывала об этих приступах самоуничижения — о характере короля догадывались, но не она была источником этих догадок. МирдемИнггала раз и навсегда сказала себе, что в слабостях Орла заключена его сила. Без них он давно бы утратил ее. Она хорошо понимала это и потому молчала.

И все-таки ей было горько. За распутные мысли и любовь к сладострастию Акханаба покарал ее: с каждой ночью, проведенной в объятиях короля, она укреплялась в чувстве, что совсем не знает и не понимает Яна — а самое главное, не поймет его никогда. И ему тоже никогда не дано понять ее. От этих мыслей душа ее болела еще сильнее. Никогда Орел не сможет понять ее так, как понял, не обменявшись с ней даже словом, Ханра ТолрамКетинет.

Звук приближающихся шагов нарушил ее дремоту. МирдемИнггала открыла глаза и увидела СарториИрвраша. Главный королевский советник был единственным из придворных, которому дозволялось входить в садик королевы королев, где она предавалась уединению. Этой привилегии советник удостоился от королевы после того, как умерла его жена. Королеве было двадцать четыре, и в свои тридцать семь СарториИрвраш казался ей стариком. Она не боялась, что он соблазнит кого-то из фрейлин.

В это время дня советник обычно возвращался во дворец со своей неизменной прогулки. Однажды король со смехом рассказал супруге о научных опытах, которые тот производит над пленниками. Жена СарториИрвраша погибла во время одного из таких экспериментов.

Советник снял шляпу и поклонился сначала королеве, потом — принцессе Татро и Мэй. Его лысина блестела на солнце. Юная принцесса души не чаяла в советнике, и королева не считала нужным лишать ребенка радости.

Еще раз поклонившись королеве, СарториИрвраш подошел к принцессе и фрейлине. Он разговаривал с Татро как со взрослой, за что она, по-видимому, так его и любила. В Матрассиле у СарториИрвраша было очень мало друзей: он предъявлял к людям слишком высокие требования.

Этот невзрачный, пожилой на вид человек среднего роста, предпочитающий носить старую, привычную одежду, уже давно пользовался в Борлиене очень большой властью. Пока король не оправился от ран; полученных в сражении при Косгатте, советник из своего заваленного всяким ученым хламом дома правил страной от его имени. И хотя друзей у него было мало, уважали его все. Причина этому была проста: СарториИрвраш был неподкупен и неуязвим для лести. У него не было любимчиков, а с теми, кто по тем или иным резонам мог назвать себя его любимчиком, он был суров вдвойне. Даже смерть жены не смогла заставить его нарушить распорядок дня. Он не любил охоты и не пил вина. Он редко смеялся. Тщательно избегая ошибок во всем, он был болезненно осторожен.

Не имел он привычки поддерживать близких отношений с теми, кого удостаивал своей протекцией. Его братья все умерли, а сестры жили слишком далеко, чтобы поддерживать с ним какие-то отношения. Постороннему человеку СарториИрвраш мог показаться идеальным существом без пороков и слабостей, лучшим и преданнейшим слугой короля. В стране, насквозь пропитанной религией, у него было одно уязвимое место: как человек ученый, он, разумеется, был атеистом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});