Еленевский Мытари и фарисеи - Неизвестно

— Возьми, командир, от Рашида, разный шурум-бурум: сушеная дыня, кишмиш, зеленый чай. Будешь пить чай, хороший человек, сразу меня вспомнишь.

***

Чирчик встретил меня двумя новостями. Первая: утонул майор Пухляк.

— Здесь все неясно, — мрачно пояснил Гульман, — по милицейской версии, напился почти до беспамятства и спрыгнул с моста, а там мелково­дье — разбился насмерть. Свидетелей не нашлось. Но Пухляк ни при каких обстоятельства, как я знаю, не мог упиться, да еще до такой степени, чтобы прыгнуть с моста. Чертовщина какая-то! Наши ездили на место гибели, так после узбеков там делать нечего. — И опять чертыхнулся. — А ведь и офицер неплохой, и семью только-только отправил в Новосибирск, к новому месту службы. Неясно, все запутано.

В его разговоре чувствовалась какая-то настороженность, тоскливость, и даже, чего раньше не замечалось, начал проскальзывать страх. Он нервно потирал руки, словно они, несмотря на апрельское тепло, мерзли, поправлял расстегнутый ворот форменной рубахи, как будто тот сжимал шею до такой степени, что становилось трудно дышать.

— У тебя какие перспективы?

Выслушав мою исповедь, он вытер проступившую на лбу испарину, вздохнул:

— Нерадостные, черт бы все побрал. Но какой-то положительный момент присутствует. Жаль, я в Брянске никого не знаю, а так бы посодействовал. Хотя, по правде сказать, надо уже и мне сваливать, плевать на Москву, вер­нуться бы в Клин, и то хорошо. А нет, в Новосибирске должность засветилась, соглашусь туда. Дорогие вещи в контейнер не пакуй, грабят по дороге всех подряд. У меня запланирован борт на Клин, загрузишь все, что посчитаешь необходимым, а там, по возможности, перевезешь.

— Толя. — я расчувствовался, не зная, как благодарить друга.

— Да брось, если сами себе не поможем, никто не поможет, — он по-дру­жески обнял меня. — Вот жизнь пошла: с тобой отходную, если пригласишь, по Пухляку — поминальную.

Вторая новость была хорошей. Оказалось, подполковник Семенов пере­брался жить к Наталье Ерохиной. Все происшедшее он отказался коммен­тировать. Нашлись досужие языки, которые захотели потрепать о подпол­ковнике, но, увидев, как тот относится к Наталье, как оберегает ее и дочек, поутихли. Народ и раньше поговаривал, что Семенов стал частенько заходить к Ерохиной, мол, даже оставался у нее ночевать, но они никак не афиширова­ли свои отношения, хотя и особо не скрывали. Мне, собственно говоря, было все равно, кто с кем сошелся. Но порадовался, что на две одинокие души в этом мире стало меньше. Всего на две, а как много это значило для нашего военного городка, где, после всех пересудов, и офицеры, и их жены заняли позицию поддержки и Ерохиной, и Семенова.

— Наташке будет проще своих девочек поднимать, — говорила жена, — а Семенов, видела его в магазине, так прямо расцвел. Даст Бог, все у них сложится.

— А Бог здесь при чем? — хмыкнул я.

Она посмотрела на меня, ничего не ответила.

У подъезда, увидев Наталью, спросил, как дела. Она, взметнув над боль­шими карими глазами черные брови, улыбнулась:

— Наконец-то соизволил поинтересоваться, а то у всех ко мне, грешной, есть интерес, а у бывшего друга никак не находится времени расспросить о моем вдовьем житье-бытье.

— Да собственно говоря, я в курсе.

— Тогда зачем спрашиваешь? Ради приличия, что ли? Если так, значит, и ответ будет для приличия.

— И какой же? — попытался я вывести разговор из тупика.

— Живу с Семеновым, об этом весь городок говорит, как мужик он меня устраивает. Главное, дочерей не обижает, а там время покажет. Меня из город­ка отселяют, город квартиру выделил. Ну, как выделил, Семенов пробил через генерала Плешкова. Трехкомнатная, должны к началу лета переехать. Плеш- ков берет Семенова к себе.

— Я знаю.

— Надя сказала, что вы на чемоданах сидите.

— Сидим.

— Спасибо за все, Николай, хорошие годы остались позади, добрые и светлые, — она вдруг всхлипнула, быстренько махнула по глазам маленьким кружевным платком. — Я Наде сказала, как обустроитесь, чтобы обязательно дали знать.

Сидеть на чемоданах нам было не привыкать, но чем дольше затягива­лось сидение, тем сильнее оно раздражало. Всегда готовая к любым поворо­там судьбы, жена и та начала капризничать, упрекать меня в беспомощности. Все упиралось в контейнер. Достать его стало сущей проблемой. На контей­нерной станции никто и разговаривать не хотел. Все ссылались на то, что в Россию контейнеров идет много, а оттуда возвращается мало. Даже Гульман и тот оказался бессилен: «Николай, это вне пределов моей досягаемости! Попробуй через Исламбекова».

Исламбеков, огорченный моим отъездом, вначале тоже пошел по пути Гульмана, но затем переборол себя и дал телефон:

— Позвони и скажи — от меня! Положи в конверт, так, для приличия.

Контейнер привез шустрый водитель с глазами прохиндея и наглеца на

старом измятом грузовике, как будто этот грузовик не раз бросали в пропасть, затем извлекали его оттуда, ставили на колеса, заводили и отправляли в рейс. Он сразу дал понять, что его услуга не входит в общую таксу.

— Командир, я на контейнерную площадку отвожу, крановщик — мой хороший знакомый, поэтому, чтобы дело не перешло в шурум-бурум. — он развел руками и поправил на голове новенькую красиво расшитую тюбетейку.

— Сколько?

Он растопырил ладони несколько раз.

— Дороговато! — зная восточные замашки, я стал торговаться, но теперь этот номер не прошел.

— Всем есть хочется, командир. Это — для своих, для остальных — еще дороже.

Парамыгин прислал в помощь солдат, и водитель начал распоряжаться загрузкой. Делал он это мастерски, мгновенно прикидывая, где и как лучше какую вещь поставить, приставить, положить, уплотнить. Жена, не знавшая о наших предыдущих переговорах, без устали благодарила его и намекала, что мы в долгу не останемся. Было понятно, что даже банки с вареньем и те дойдут по назначению в целости и сохранности.

Закрыв контейнер, он великодушно отказался от денег, предложенных женой, и сказал, чтобы слышали солдаты:

— Хозяйка, лучше дай помощникам на пирожки!

Жена с сияющими глазами утвердила:

— Обязательно, обязательно! — и, подойдя ко мне, покачала головой. — А соседка говорила — такая обдираловка. Ты уж с ним рассчитайся, не надо обижать человека, вон как все упаковал.

— Конечно рассчитаюсь.

Водитель попросил солдата покрутить заводную ручку, пояснил:

— Аккумулятор старенький, берегу! — Когда машина завелась, поманил меня рукой: — Садись, командир, поедем и сегодня отправим!

На контейнерной площадке он ловко объехал многочисленные машины, подрулил к дальнему вагону, схватил накладные и торопливо скрылся среди контейнеров. Его не было минут двадцать, и я подумал, не нагрел ли меня этот ловкач, когда высоко над машиной проплыла башня крана и словно из-под земли вырос сам водитель, быстренько влез в кузов, как заправский стропальщик, зацепил контейнер крюками, показал крановщику, что можно поднимать, и спрыгнул на землю, азартно потер ладони:

— Все, командир, таможня дает добро, начальство тоже, сейчас сам убедишься, что твой контейнер в вагоне, и пойдешь вон в то здание, там все оформишь.

Вместе с ним подошли высокий худой таможенник и маленький пуза­тенький мужичок в невероятно белой рубахе и железнодорожной форменной фуражке, из-под которой катился пот так, словно мужичка сверху поливали. Они деловито осмотрели выставленный на площадку контейнер, о чем-то переговорили с водителем, открывать не стали, хлопнули по рукам, опломби­ровали, поставили свои подписи и не спеша удалились.

Когда я позвонил Исламбекову, поблагодарил его и рассказал о водителе, он рассмеялся весело, звонко:

— Ладно, не сердись, как говорят русские, не держи зла на сердце, и будешь жить долго и счастливо.

— Это уже с узбекским колоритом!

— Чья школа, ведь в одном небе летали! Жаль, что ты не остался, только не исчезай насовсем! Извини, здесь офицеры пришли, так что.

— Понял, думаю, что еще услышу о генерале Исламбекове.

— Аллах милостив, Николай!

С отправкой контейнера все как-то разом успокоилось, теперь оставалось подготовить к длительной поездке автомобиль, найти сотоварищей. Таких нашлось человек десять. Трое, как и я, военные, остальные гражданские. Один из них направлялся в Украину, двое в уже мне знакомый Брянск, а граж­данские кто куда. Договорились, что все собираемся у поста ГАИ на выезде из Ташкента в самаркандском направлении. Жена категорически заявила, что она вместе с детьми поедет со мной.

— Хватит мне скитаться по поездам, да еще с детьми. Если ехать, так всем вместе.

Решили, что едем семьями.

Парамыгин настоятельно рекомендовал ехать через Кавказ.

— Так оно лучше, ты же слышал, сколько машин между Тюратамом и Оренбургом пропало. У меня будет на душе спокойнее, если через Кавказ. Все хохлы через Кавказ улепетывали, звонили, доехали хорошо. Даже Каспий не задержал, не гнал волну.