Али-паша - Александр Дюма

Посланцы Хуршида ответили, что просьба его без сомнения будет удовлетворена. Тогда он, коснувшись рукой груди и лба, воззвал к Аллаху и Магомету, чтобы так оно и случилось. Затем, вытащив из кармана часы, показал их постельничему:

- Друг, я не лукавлю, слово мое священно, но если через час твои воины не покинут замок, предательски сданным вам изменниками, я взорву пороховой склад. Возвращайся к сераскиру, предупреди его, что если он промедлит лишь минуту сверх назначенного срока, его армия, гарнизон крепости и я сам и мои приближенные - все взлетит на воздух. Двести тысяч мер пороха рассеют во прах все вокруг. Прими в дар от меня эти часы и помни: я человек слова.

Отпустив затем посланцев, он любезно с ними простился и предупредил, что не ждет ответа прежде, чем солдаты Хуршида покинут замок.

Как только парламентеры вернулись в лагерь, сераскир приказал покинуть крепость. Так как причина отступления была всем известна, а у страха глаза велики, людям на каждом шагу мерещились готовые взорваться мины, и армия разом снялась с лагеря. Так Али, принужденный держать оборону с пятьюдесятью приверженцами, привел в трепет тридцать тысяч человек, собравшихся на холмах Янины. Каждый шорох, доносившийся из замка, каждый дымок, поднимавшийся над его стенами, становился для осаждающих сигналом тревоги. И поскольку у осажденных было довольно провизии для длительной осады, Хуршид не знал уже, когда его предприятие увенчается успехом, как вдруг вспомнил: Али просил о пощаде. Не раскрывая истинных своих намерений, он предложил своим советникам подписать прошение дивану о прощении Али Тепеленского.

Этот документ, составленный по всей форме и скрепленный шестьюдесятью подписями, был представлен Али-паше, который именовался в прошении визирем, советником султана, его достойнейшим и старейшим рабом, и был принят стариком с огромной радостью. Он отослал богатые дары Хуршиду и его приближенным, надеясь вскоре подкупить их, и вздохнул с облегчением: гроза миновала: однако следующей ночью он услыхал настойчиво звавший его голос Эмине и заключил, что близится час его кончины.

Следующие две ночи он вроде бы слышал тот же голос и не сомкнул глаз. Черты его заострились и даже упорство, казалось, поколебалось. Опираясь на длинную бамбуковую индийскую трость, он на заре отправился на могилу Эмине, принес в жертву двух ягнят без единого изъяна, присланных ему Тахир-Аббасом. За эту услугу Али согласился простить ему измену, а полученные от него письма, казалось, облегчили его страдания. Через несколько дней он увиделся с постельничим Хуршида, который ободрил его, сообщив, что из Константинополя вскоре ожидаются добрые вести. Узнав от него об опале Пашо-бея и Исмаила-Плаги, которых в равной степени ненавидел, он окончательно успокоился: ему дали понять, что их опала знаменует собой начало его прощения. Он вновь одарил посланца сераскира, сумевшего в полной мере завоевать его доверие.

До прибытия гонца с фирманом о прощении, который как заверяли Али, вот-вот должен был явиться из Константинополя, постельничий присоветовал паше встретиться с Хуршидом. Али сам прекрасно понимал, что встреча эта не может состояться в замке, и ему пришлось согласиться отправиться на один из островов на озере. Там только что заново отделали и меблировали великолепный павильон, построенный им некогда в более счастливые дни. В этой-то беседке и должны были проходить переговоры.

Услыхав это предложение, Али глубоко задумался, и постельничий, спеша предупредить возражения, сказал, что, предлагая ему прибыть на остров, сераскир просто-напросто желает наглядно показать войску, уже прослышавшему об этом, что между Али и генералиссимусом султана прекратились всякие разногласия. Он прибавил также, что Хуршид явится на остров в сопровождении одних лишь членов своего дивана, что будет вполне естественно, коль скоро изгнанник держится настороже; что Али может заранее послать своих людей осмотреть остров и взять с собой столько телохранителей, сколько сочтет нужным; что ему даже дозволяется оставить в замке все по-прежнему, то есть запал будет так же гореть под присмотром стража, и это явится самой надежной гарантией, какую ему только могут дать. 

Предложение было принято. Али, прибыв на остров с двумя десятками стражей, почувствовал себя там куда вольготнее, чем в своем каземате, и возрадовался, что принял предложение. Он перевез туда Василики, алмазы и множество ящиков с серебром, и прошло два дня, прежде чем он озаботился чем-либо другим кроме личных удобств. Но к концу второго дня он осведомился, по какой причине задерживается визит сераскира. Тот извинился недомоганием и предложил дать позволение посетить Али тем лицам, которых тот сам пожелает увидеть. Али тут же назвал многих своих прежних сторонников, служивших теперь в султанской армии. И поскольку им не чинили никаких препятствий, когда они ехали к нему на свидание, он не преминул в полной мере воспользоваться представившейся возможностью и повидал большинство своих старых знакомцев, которые единодушно ободрили его и преисполнили самых радостных упований.

Время шло, но ни о фирмане, ни о визите сераскира ничего не было слышно. Али, который сначала беспокоился, в конце концов перестал даже упоминать и о том, и о другом, и никогда еще обманщик сам столь безраздельно не обманывался. Беспечность его была столь велика, что он во всеуслышанье радовался своему переезду на остров. Он уже начал плести интриги, организуя собственное похищение на пути к Константинополю, и надеялся в скором времени найти множество союзников в султанской армии.

Казалось, всю неделю ход дел полностью отвечал его желаниям, как вдруг утром 5 февраля Хуршид прислал Хасан-пашу поздравить Али и сообщить что долгожданный султанский фирман наконец прибыл. Их общие чаяния исполнились, и Али подобало, чтобы почтить монарха и доказать свою признательность и покорность, повелеть Селиму потушить роковой запал и покинуть подземелье, а остаткам гарнизона оставить внутреннюю крепость, подняв над ней знамя султана. Лишь на этих условиях Хуршид мог вручить ему свидетельство монаршей милости.

Али пришел в ужас. Он наконец-то прозрел. Заплетающимся языком он ответил, что, покидая крепость, приказал Селиму слушаться лишь его устного приказа, что любой письменный приказ, подписанный им самим или запечатанный его печатью, не будет иметь никакой силы и что он просит разрешения лично отправиться в замок, чтобы исполнить требуемое.

Этот ответ вызвал долгие споры, в которых прозорливость, ловкость и изворотливость Али тщетно боролись с предвзятостью. Ему вновь приводили все доводы, на которые он уже раз поддался, даже клялись на коране, что против него не было и нет никаких злых умыслов. Наконец, сдавшись на мольбы приближенных и решив, что при всей своей ловкости он не может больше бороться с роком, Али в конце концов уступил.

Вынув из-за пазухи условленный знак, он передал его посланцу Хуршида, сказав тому:

- Идите, покажите это Селиму, и вы обратите дракона в агнца.

В самом деле, при виде талисмана Селим простерся ниц, погасил запал и тут же рухнул, сраженный кинжалом. Тем временем гарнизон покидал крепость, на которой было поднято знамя султана, и Озерный замок заняли войска сераскира, от радостных криков которых так и звенел воздух.

Это было в полдень. Али, все еще находившийся на озере, утратил всякую надежду. Пульс его бился с неистовой силой, но внешне он ничем не выдавал охватившего его волнения. Окружающие заметили, что временами он казался чем-то глубоко озабочен, не раз нервно позевывал и то и дело запускал пальцы себе в бороду. Он без конца пил кофе, запивая его ледяной водой, беспрестанно смотрел на часы, хватал подзорную трубу и оглядывал то лагерь, то замки Янины, Пинд и безмятежные воды озера. Порой глаза его останавливались на оружии, и тогда они загорались отвагой молодости. Окружавшие его телохранители набивали патроны, зорко следя за подступами к островку.

Занимаемая пашой беседка примыкала к деревянному строению, высившемуся на колоннах, подобно тем театрам, которые строят в чистом поле для народных гуляний. Женщины забились в дальние покои. Стояла жуткая тишина. По обыкновению визирь сидел напротив открытой двери, чтобы первым увидать тех, кто появится. В пять часов показалось несколько судов, направлявшихся к острову, а вскоре появились мрачные Хасан-паша, Омер Брионес, Мехмет, оруженосец Хуршида, постельничий, множество военачальников и многочисленная свита. Вид их был мрачен. 

При виде всех этих людей Али стремительно вскочил и схватился за пистолеты, висевшие у него за поясом:

- Стойте! Что вы мне несете? - вскричал он громовым голосом, обращаясь к Хасану.

- Волю его величества. Вам знакомы эти державные знаки?

И тот показал ему украшенное позолотой заглавие фирмана.