Девушка в переводе - Джин Квок

Я молчала, и доктор Коупленд продолжила:

— Не имеет значения, сама ты написала шпаргалку или кто-то другой сделал это для тебя.

Паника и отчаяние захлестнули меня, я едва дышала — часто и мелко. Я понимала, что меня могут исключить совершенно ни за что. Почему же я не в состоянии раскрыть рот и сказать правду? В полном смятении я застыла словно парализованная. Само по себе обвинение в списывании привело в шок. Вдобавок меня потрясло, что Тэмми, оказывается, пользуется шпаргалками. Как я могла подумать, что это записка, адресованная мне? Я сгорала от стыда за собственное желание нравиться, войти в круг ее друзей, за то, что настолько потеряла чувство реальности. Что скажет Ма, если меня не просто выгонят, а еще и за шпаргалку!

Обе дамы молча смотрели на меня в ожидании ответа.

В дверь постучали. Миссис Рейнолдс открыла: — Да?

К своему удивлению, я услышала голос Курта:

— Ассистент позволила мне прийти сюда. Мне нужно сказать нечто важное.

Войдя в кабинет, Курт громко и четко проговорил:

— Я видел, как Кимберли подняла эту бумажку с пола.

Доктор Коупленд задумчиво приложила палец к щеке.

— Она там и лежала?

Курт нервно сглотнул. Он же не знал, что я уже успела рассказать.

— Я больше ничего не видел. Только как она поднимала бумажку.

— Итак, Кимберли, либо ты удивительно безрассудна, либо подняла то, что сама же и обронила. Либо твой друг покрывает тебя.

— Он мне не друг, — выпалила я.

— Она права, — криво усмехнулся Курт. — Мы даже никогда не разговаривали раньше.

Доктор Коупленд бросила короткий взгляд на миссис Рейнолдс, та едва заметно кивнула, подтверждая, что мы с Куртом не друзья.

— То есть вопрос в том, подняла ты свое или чужое, — заключила доктор Коупленд.

— Это не мой почерк, — сказала я.

— Написано так мелко, что трудно судить.

Настал момент истины.

— Я слишком умна, чтобы списывать, — заявила я, чувствуя, как дрожит голос. Что я себе позволяю? Ни одна приличная китайская девочка никогда о себе такого не скажет. — Это под моим достоинством.

Доктор Коупленд улыбнулась уголком рта.

— Ты хотела сказать «ниже моего достоинства». Хорошо, возвращайтесь в класс, оба, и принимайтесь за тест. Мы с миссис Рейнолдс обсудим инцидент позже.

Глава восьмая

Как только мы с Куртом оказались достаточно далеко, чтоб нас нельзя было услышать, я спросила:

— Почему ты это сделал?

— Потому что я действительно видел, — пожал он плечами. — И знал, что Шерил подала Тэмми эту идею.

— Засунуть шпаргалку в рукав?

— Ну да.

Я пристально посмотрела на него и сказала:

— Спасибо.

Он усмехнулся:

— Было бы ужасно жаль, если бы тебя исключили, я ведь всегда списывал у тебя на контрольных.

— Что?! — Я остановилась как вкопанная.

— Шутка! — Он дружески хлопнул меня по плечу. Мы вошли в класс, все тут же подняли головы от своих работ, на лицах читалось любопытство. Глаза же Тэмми были полны слез. Интересно, из-за чувства вины или из-за того, что пришлось писать тест без шпаргалки? Все ребята наверняка подумали сначала, что я списываю, и я была благодарна Курту, который бросился следом, косвенно подтвердив мою невиновность. Задания теста я выполняла еще внимательнее, чем обычно, поскольку понимала, что окончательное решение относительно этой ситуации будет отчасти зависеть от результата, который я продемонстрирую без всяких шпаргалок. Ассистент учителя не сводила с меня глаз. Вскоре вернулась миссис Рейнолдс и заняла свое место за столом, словно ничего не произошло.

Прозвенел звонок, все принялись сдавать работы. Миссис Рейнолдс сообщила:

— Ким и Курт, вы начали позже, поэтому у вас есть еще десять минут, но не более.

По тону трудно было судить, но я боялась, что утратила уважение учительницы, которая мне так нравилась.

Время вышло, она забрала наши работы и молча протянула записку с оправданием нашего опоздания на следующий урок, который уже начался. До самого ланча у Тэмми не было возможности пересечься со мной.

В очереди в столовой она проскользнула ко мне и крепко сжала руку чуть выше локтя. Ее не вызывали к директору, и она догадалась, что я не стала жаловаться. Я же смотрела на эту руку, и во мне боролись противоречивые чувства — ярость, смущение и желание как можно скорее обо всем этом забыть. Тэмми не произнесла вслух ни слова и тут же отошла в сторону.

На следующий день я обнаружила в своем шкафчике открытку от нее: «Прости, пожалуйста! Спасибо!!!» Я подумала было, что теперь мы станем ближе. Но после этой истории она избегала меня.

После теста по физике я не могла ни есть ни спать. И не осмелилась рассказать о случившемся ни Ма, ни Аннет. Я почти заболела из-за всей этой истории. И потом, неизвестно еще, все ли я решила правильно. Но противнее всего было то, что я поверила, будто Тэмми может передать мне записку. Интересно, меня вызовут к директору или просто пришлют письмо с уведомлением об исключении?

Наконец настал решающий день, миссис Рейнолдс вручила всем результаты. В этот раз она проверила работы быстрее, чем обычно. Я заметила, как мрачно она посмотрела на Тэмми, протягивая ей листок. Она-то прекрасно знала, кто сидел передо мной в день теста. Вытянув шею, я сумела разглядеть, что Тэмми провалила работу. Жаль, конечно, но зато ее результат оправдывал меня.

На парту передо мной лег листок с результатом. 96 баллов. Миссис Рейнолдс наклонилась ко мне и шепнула:

— Ты полностью оправдана за отсутствием улик. Улыбнувшись, она похлопала меня по плечу. Я заметила, что полкласса наблюдает за нами. Напряжение внутри постепенно отпускало.

Надеюсь, у доктора Коупленд тоже не осталось сомнений.

* * *

В том же году у нас дома появился телефон. Я понимала, что дополнительные расходы огорчают Ма, но уж слишком стыдно было оставаться единственным пробелом в списке школьных телефонов, который раздавали всем ученикам. Это походило на публичное заявление о собственной нищете, не хватало еще подробно рассказать о реальных условиях, в которых мы жили. Ма уступила, поскольку я настаивала, что мне необходимо обсуждать по телефону домашние задания.

Но в целом мы жили как прежде. Я привыкла, что Ма оставалась в Америке все такой же иностранкой. Она совсем не знала и не учила английский, поэтому любыми делами за пределами Чайнатауна занималась я. Каждый год я корпела над нашими налоговыми декларациями, изучая документы, выданные фабрикой. Раз за разом перечитывала приложения, напечатанные мелким шрифтом, надеясь, что не упустила ничего существенного. Если Ма отправлялась в магазин, без моей помощи было не обойтись. Иногда нужно было вернуть товар или пожаловаться на его качество, но хуже всего были попытки Ма торговаться, как принято в Гонконге, а мне приходилось переводить.

— Скажи, что мы заплатим только два доллара, — командовала Ма в американском рыбном магазине неподалеку от нашего дома.

— Ма, здесь так не принято!

— Делай что велят!

Мне было только тринадцать. С виноватой улыбкой я лепетала:

— Два доллара?

— Два доллара пятьдесят центов, — равнодушно отвечал продавец.

А потом Ма бранила меня за неправильное отношение к делу. Она была убеждена, что прояви я настойчивость, и мы запросто получили бы скидку.

В школе я была все так же одинока. В середине зимы некоторые ребята появлялись на занятиях с загорелыми лицами и белыми кругами вокруг глаз — от специальных защитных очков. Они с восторгом рассказывали про разные курорты — «Сноу-берд» в Юте и «Валери» во Франции. Возникла мода на особый фасон лыжных курток — короткие, в обтяжку, с высоким воротом, — и вскоре большинство одноклассников облачились в них. Я подслушала, сколько стоит такая, — если в пересчете на юбки, то двадцать тысяч штук.

А еще девчонки начали пользоваться косметикой, они красились в раздевалке или в туалете. И вот этот аспект жизни интересовал меня гораздо больше, чем лыжные куртки. Косметика казалась волшебным средством, которое поможет выглядеть, как все. Как-то раз в туалете для девочек Аннет продемонстрировала мне штуку под названием «маскирующий карандаш». Она намазала им прыщик на подбородке, и я глазам своим не поверила — тот стал почти незаметен. Я тут же подумала, как здорово было бы замаскировать таким образом мой вечно воспаленный от простуды нос.

— Держи, — сказала Аннет. — Для меня все равно слишком темный тон.

В подобные моменты становилось ясно, что, несмотря на все мои ухищрения, Аннет понимала мою ситуацию гораздо лучше, чем кто-либо еще в школе, но я все равно не могла решиться говорить об этом вслух. Да и, несмотря на свою доброту, она все равно представить не могла, насколько мы в действительности бедны.