Шарм, или Последняя невеста (СИ) - Билык Диана

Но я все равно чувствую, что жених тревожится. В припущенных уголках его губ застывает странная печаль.

Глава 33. Генри

Лера озадаченно смотрит на стену, где горят бегущие цифры, и носком сапога ковыряет потертый кафель аэропорта. Кивает кому-то на другом конце линии, отчего тугой белокурый хвост качается на спине, как маятник.

– Да, тетя Леся, это ненадолго, – говорит невеста, прижав руку с телефоном к уху. – Несколько дней. У меня все в порядке, – Валерия кусает губу, бросает в мою сторону короткий взгляд. – Не смотрите вы эти новости! – замолкает на мгновение и сильнее брови сводит. – Да, он рядом, – смущается и краснеет.

Отнимает трубку от уха и смотрит на нее, словно из-под стекла сейчас выпрыгнет что-то страшное, а затем протягивает мобилку мне.

– Тебя спрашивает.

Веду бровью, но соглашаюсь.

– Слушаю.

– Знаю, что ты защитил Леру от Валентины – в уши ввинчивается незнакомый голос, – но не думай, что я тебя не найду, если хоть волос с ее головы упадет,

– И вам здравствуйте, – отвечаю вместо отповеди. Я не собираюсь оправдываться. Банальные женские заморочки. Ну, тревожится подружка, пусть поворчит. – Мы как прилетим, Лера сразу позвонит.

– Смотри мне, – не унимается женщина. – Не верю я в твою скорую на руку любовь.

– Все будет хорошо, не волнуйтесь. До свидания.

И пока она набирает воздух, чтобы еще что-то сказать, я провожу пальцем по экрану и обрываю связь.

– Какая милая женщина, – улыбаюсь и возвращаю Лере мобильный. – Пожелала нам доброго пути.

– Правда? – хитро прищуривается ромашка, в лучиках морщинок вокруг глаз переливаются перламутровые тени, а на щеке дрожат родинки.

– Точно-точно.

В дороге Валерия спит на моем плече, а я не могу сомкнуть глаз. И ночью спал отвратительно, вырубился под утро, даже не заметил, когда Лера проснулась. Все лежал и слушал ее дыхание, касался невесомо теплой кожи. Дышал, запоминал, впечатывал в себя ее облик, ее аромат.

Я понял, что этой помолвкой подписал себе приговор, но совершенно не хочу ничего менять. Когда все зайдет слишком далеко, я просто сделаю один-единственный шаг, чтобы все изменить.

Пока мы собирались, не было времени общаться, да и в дороге оказалось неудобно, но меня со вчерашнего дня очень мучили вопросы. О чем Лера говорила? Что еще за шарм? И сейчас спросить не получалось: она сладко сопела, прижавшись к моей ключице. Там, как клеймо, остался отпечаток ее зубов. Хорошо укусила, а я даже не почувствовал боли.

Час в полете перебираю ее волосы и сплетаю их между пальцами. Спиральки, зигзаги. Уже перед посадкой невеста приоткрывает глаза и удивленно смотрит на повисшие на висках мелкие косички.

– Я тебе не дала отдохнуть? – не комментирует мои парикмахерские способности, а только перебирает их пальцами и крепче прижимается к моему плечу.

– Я не устал.

– Генри, что-то мне тревожно, – шепчет Лера.

– Боишься летать?

– Нет, просто… Все это так стремительно и странно, но я не успеваю осознавать. Расскажи, откуда привычка складывать кубики?

Улыбаюсь, вглядываюсь в холодную синеву ее глаз. Лера упорно нарушает второй пункт, но я хочу ответить:

– Психотерапевт посоветовала маме, что это поможет мне сфокусировать негативные мысли на упорядочивании. Я был запертым в себе подростком. Молчаливым, мрачным и недовольным. И срывы случались почти каждую неделю. Я тогда «выключался», – показываю кавычки пальцами, – на сутки и более.

– Еще и одевался, как гот, наверное.

– Нет, – смеюсь. – Я любил спортивную одежду, прятался под капюшоном и стригся под ежика.

Лера бросает взгляд на мою прическу и, уперев подбородок в грудь, запускает пальцы в челку. Я даже пикнуть не успеваю. Вот негодница.

– И только попробуй сказать «нельзя», а то я косички замечу, – она треплет мои волосы, просыпает их сквозь пальцы и довольно закатывает глаза. – Пока ты на три месяца мой, я буду делать, что захочу.

– Какая… коварная невеста попалась. Лупить тебя надо.

– Сам же купил, потому не жалуйся, – ромашка добродушно пожимает плечом и выравнивается на своем месте.

Самое странное, что я не чувствую дискомфорта или страха. Он словно отступил. Отпустил. Растворился в наших поцелуях. Лера стала частью меня, будто с ее невинностью ушел барьер, в который я лупился лбом и разбивал лицо в кровь. Я больше не боюсь. Ла-а-адно! Немного боюсь.

– Расскажи мне о шарме.

Валерия вздрагивает и уводит взгляд. Проверяет, слышал ли кто-нибудь мой вопрос, а затем вкрадчиво отвечает:

– Давай не сейчас?

И я отступаю. Мне почему-то кажется, что эта тема для нас обоих – минное поле. Как для меня проклятие. Спроси она сейчас об этом в лоб, я бы не признался. Может, вчера она случайно раскрылась, от стресса и перевозбуждения?

И с этого вопроса начинается наше плавание по бурной реке в хлипкой лодочке.

Пока добираемся до отеля, Лера закрывается, затихает и смотрит в окно, словно пытается отгородиться от всего мира. И от меня тоже. Мне хочется к ней потянуться, но я почти бью себя по рукам. Пока есть возможность, лучше оставаться в стороне: холодным и черствым камушком. Хотя знаю, что это просто самообман: я не смогу себя остановить, потому что безумно к ней привязываюсь. Пять лет быть одному и окружать себя только мужчинами, чтобы не искушаться. Пять лет запирать себя в клетке эмоций, а сейчас распахнуть душу настежь. Это по-настоящему шокирует.

В номер Лера поднимается первой, я остаюсь в холле отеля, чтобы решить еще несколько вопросов. Делаю все, чтобы потянуть время и решить, как поступать дальше. Трачу на банальное оформление номера больше времени, чем нужно.

Набираю Филиппа, моего представителя в Болгарии, и присаживаюсь на мягкий диван возле ресепшена.

– Генри, все готово, ждем только тебя. На сколько собираемся? – отзывается бодрый баритон с мягким приятным акцентом.

– Я только прилетел, дай немного выдохнуть, – смотрю на мобильный: час дня, и говорю коллеге: – Собирай народ на восемнадцать.

– Записано. Все. Ждем.

Отключаюсь и долго смотрю в потухший экран. Хочу к Валерии, обнять ее, прижать к себе. Вдохнуть запах, что впитался в мои руки и остался терпко-сладким вкусом на губах. Но я знаю, что нельзя. Привяжусь, впущу ее в себя, как повилику в огород. И потом от этой любви погибну. Или она сгорит.

Мотаю головой и шумно выдыхаю в ладони.

Идиот. Нужно было не ввязываться в это.

Почти подскакиваю, чтобы пойти в бар и напиться до беспамятства, но тут взгляд натыкается на две фигуры: молодую женщину лет сорока пяти, невысокую, в строгом песочном костюме, с черным каре. И бабульку с кудряшками – высушенную, как треска, в шерстяном платье ниже колен, с острым орлиным взглядом. Знакомым взглядом.

Когда они отворачиваются, меня словно ледоколом по темечку прикладывает. Это ведь ТА САМАЯ бабка!

И пока я прихожу в себя от шока, они исчезают в ответвлении холла, что ведет к лифту.

Лечу по скользкому кафелю, сбиваю паренька в форме, чертыхаюсь и гну маты, но не успеваю задержать дверь. Она смыкается перед носом. Ехидная и растянутая знакомая улыбка на сморщенном лице – последнее, что я успеваю заметить. Ах ты ж тварь!

Лестница мелькает под ногами, дыхание забивает горло ватой. Я слышу, как гудит камера лифта и поднимается-убегает от меня быстрее и быстрее. Кажется, на четвертом переходе кабина замирает. Вылетаю на этаж, собираю гармошкой коридорный ковер и бросаюсь на дверь лифта. Но внутри оказывается пусто.

– Генри? – голос Леры вбивается в спину и пронзает лопатки острой болью. – Что-то случилось?

Подхожу к ней ближе, задыхаюсь от волнения и тревоги. Она немного отступает и прижимает руки к груди. Я так долго искал эту кудрявую старую суку, что сейчас еле стою на ногах от злости. Она десятком слов разрушила мне жизнь. Сколько лет прошло? Кажется, сотни.

Почти не соображаю, что делаю. Перед глазами старушка и ее медузьи руки, орлиные глаза и шепот: звонкий, необъяснимо-гудящий и страшный: