Книга о Ласаро де Тормес - Автор Неизвестен

посему те, кто жалуется, что у них на родине творится насилие и беззаконие, — отправляйтесь, отправляйтесь в море и поглядите, чего там стоит ломоть хлеба и как там медом намазано!

ГЛАВА ПЯТАЯ,

В КОТОРОЙ ЛАСАРО РАССКАЗЫВАЕТ О ТОМ, КАКОЕ ЖАЛКОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ОН ПОЛУЧИЛ ОТ ГЕНЕРАЛА-ТУНЦА ЗА СВОЮ СЛУЖБУ, И О СВОЕЙ ДРУЖБЕ С КАПИТАНОМ ЛИЦИЕМ

Итак, возвращаясь к тому, о чем я говорил, генерал-тунец самолично на следующий день принял меня в своих покоях и сказал:

— Могучий и доблестный тунец-чужестранец, я вспомнил о том, что твоя столь усердно исполняемая служба и добрые советы должны быть вознаграждены: ведь если слуги, подобные тебе, не получали бы вознаграждений, во всём войске не нашлось бы никого, кто захотел бы подвергать себя опасности; так что, мне кажется, плата за твою службу — это знак моей благодарности, и тебе будут прощены все те смертоубийства, которые ты, отважно сражаясь, учинил среди своих же у входа в пещеру. И на память о твоей службе, спасшей меня от гибели, прими от меня в вечное владение эту шпагу, которой ты нанес нашим столь великий урон, раз ты так хорошо с ней обращаешься; хотя должен тебя предупредить, что ежели ты совершишь с ее помощью какое-либо насилие против подданных короля нашего тунца, то будешь предан смерти. Засим я считаю, ты получил неплохую плату и отныне можешь возвращаться туда, откуда ты родом.

И с довольно кислым выражением морды он удалился, окруженный приспешниками. Я остался в великом недоумении от сказанного, так что даже чуть не лишился чувств, ибо думал, что за мои подвиги он по меньшей мере сделает меня грандом, пускай и среди тунцов, пожизненно назначив меня — так мне представлялось — на какую-нибудь высокую должность в одном из морских владений. «О Александр, — молвил я про себя, — а как ты распределял и делил всё захваченное в бою[118] твоими ратниками и конниками! А что говорили о Гае Фабриции, римском военачальнике, как он награждал и, сам отказавшись от венка победителя, короновал тех, кто первым взбирался на вражеский бруствер![119] И ты, Гонсало Эрнандес, Великий Капитан испанский[120], ты оказывал другие милости тем, кто совершал нечто подобное на службе твоего короля для его величия и славы! О, сколькие служили и следовали за теми, кого ты поднял из грязи, возвысил и обогатил, вроде этого мерзкого тунца, наградившего меня шпагой, когда-то доставшейся мне на Сокодовере[121] за три с половиной реала! Пусть, слыша это, утешатся те, кто жалуется на своих земных господ, ибо и на дне морском они не очень-то тороваты на милости».

И вот, когда я пребывал в такой тоске и печали, прознавший про то капитан Лиций пришел ко мне и сказал:

— С теми, кто, подобно тебе, полагается на некоторых господ и военачальников, случается, что, находясь в крайней нужде, эти господа наобещают невесть чего, а когда нужда минует, забывают об обещанном. Я — свидетель всех твоих деяний и всех твоих героических свершений, так как находился подле тебя, а теперь вижу, как тебе заплатили за твои подвиги и за все перенесенные тобой опасности, почему и хочу, чтобы ты знал, что многие, кто тебя окружает, замысливают тебя убить; поэтому будь всегда вместе со мной, так как я даю тебе слово — слово идальго[122] — защищать тебя всеми моими силами и силами моих друзей, ибо было бы великим несчастьем потерять такого отважного и выдающегося тунца, как ты.

В ответ на его добрые намерения я разразился всяческими благодарностями, приняв его помощь и предложив взамен свою верную службу до самой смерти. Он был этим чрезвычайно доволен и, призвав полусотню тунцов из своего отряда, приказал им отныне и впредь сопровождать меня и присматривать за мной, как присматривали бы они за его собственной персоной. И так оно и было, и эти тунцы никогда меня не оставляли, будучи весьма расположенными ко мне, ибо были не из числа тех, кто меня невзлюбил. Да и не думаю, что в армии был кто-то, кто ко мне относился бы плохо, так как в день сражения все они видели воочию, что я проявил и выказал великую силу и отвагу.

Так завязалась у меня с капитаном Лицием большая дружба, подтверждением чего будет рассказанное далее. С того дня я узнал многое об обычаях и нравах морских обитателей, о том, как они прозывались, об их королевствах, провинциях и владениях, а также о том, кому эти владения принадлежат. И таким образом в течение малого времени я так во всём этом поднаторел, что мог обставить любого родившегося в море, ибо лучше, чем они сами, разбирался во всём, что там происходило.

И вот в это самое время наше войско было распущено и генерал приказал, чтобы все полки и соединения направились в места постоянного расположения и по прошествии двух месяцев все военачальники прибыли ко двору, ибо таков был указ короля. Мой друг и я отбыли в сопровождении его полка, в коем, по моему подсчету, было до десяти тысяч тунцов, и среди них — немногим более десяти самок: то были обозные девки, которые по обычаю сопровождали войско, зарабатывая тем самым себе на жизнь. Здесь я увидел ловкость и рвение, с которым эти рыбы отыскивали себе пропитание: они разделялись на две стаи, плывя в разные стороны и создавая огромное кольцо, больше лиги[123] в окружности, и когда оно смыкалось, обращались головами внутрь круга и начинали сближаться, так что всякая рыбешка, оказавшаяся внутри круга, попадала в их пасти. И это они проделывали один или два раза в день в зависимости от потребности. Таким манером мы поглощали досыта уйму вкуснейших рыб, таких как морские лещи, макрели, рыбы-иглы и всякие другие породы. И, оправдывая пословицу, согласно которой «кто смел, тот и съел», или «маленькая рыбка — для большой наживка», если случалось, что в окружение попадали рыбы, нас крупнее, мы их отпускали на все четыре стороны, не желая с ними связываться, разве что они сами изъявляли желание присоединиться к нам и помогали нам убивать и поедать, как о том говорится в присказке: «Не поймаешь — не поешь».

Однажды среди прочих рыб нам попались осьминоги[124], самому большому из которых я сохранил жизнь и сделал своим рабом и