Жутко громко и запредельно близко - Джонатан Фоер

«Мам?» — «Да». — «Ничего».

«Что с тобой, котенок?» — «Правда, было бы здорово, если бы в матрасах делали выемки для рук, чтобы, когда ты поворачиваешься набок, их можно было туда класть?» — «Это было бы отлично». — «И, наверное, полезно для спины, потому что не искривлялся бы позвоночник, а я знаю, как это важно». — «Это очень важно». — «И обниматься удобнее. А то одна рука все время мешается, да?» — «Да». — «Очень важно, чтобы людям было удобно обниматься». — «Очень».

ПОСРЕДСТВЕННО

СДЕРЖАННО ОПТИМИСТИЧНО

«Я скучаю по папе». — «Я тоже». — «Правда?» — «Конечно, скучаю». — «Нет, правда?» — «Неужели ты сомневаешься?» — «Просто ты не ведешь себя так, как когда скучают». — «А как я себя веду?» — «Я думаю, ты сама знаешь, как». — «Нет, не знаю». — «Я слышу, как ты смеешься». — «Как я смеюсь?» — «В гостиной. С Роном». — «Ты думаешь, что если я иногда смеюсь, значит, я не скучаю по папе?» Я повернулся набок, спиной к ней.

СДЕРЖАННО ОПТИМИСТИЧНО

ЖУТКО ПОДАВЛЕННО

Она сказала: «Я и плачу много, к твоему сведению». — «Я что-то не замечал». — «Может, потому, что я не хочу, чтобы ты замечал». — «Почему не хочешь?» — «Это несправедливо по отношению к нам обоим». — «Нет, справедливо». — «Мы должны жить дальше». — «Сколько ты наплакала?» — «Сколько?» — «Ложку? Миску? Ванну? Если сложить все вместе». — «Слезами горе не измеришь». — «А чем?»

Она сказала: «Я пытаюсь заново научиться радоваться. Когда я смеюсь, мне радостно». Я сказал: «А я не пытаюсь заново научиться радоваться и не буду». Она сказала: «Ну и напрасно». — «Почему?» — «Потому что папе хотелось бы, чтобы ты радовался». — «Папе хотелось бы, чтобы я его помнил». — «Разве нельзя помнить и одновременно радоваться?» — «Разве обязательно было влюбляться в Рона?» — «Что?» — «Ясно же, что ты в него влюбилась, вот только не пойму, почему? Что в нем такого особенного?» — «Оскар, ты никогда не думал, что в жизни все не так однозначно?» — «Я об этом думаю постоянно». — «Рон мой друг». — «Тогда обещай, что ты больше никогда не влюбишься». — «Оскар, Рону тоже сейчас нелегко. Мы друг другу помогаем. Мы друзья». — «Обещай, что не влюбишься». — «Почему ты об этом просишь?» — «Или ты обещаешь, что никогда не влюбишься, или я тебя больше не люблю». — «Это несправедливо». — «Ну и пусть! Я твой сын!» Она сделала громаднейший вздох и сказала: «Как же ты похож на папу». И тогда я сказал то, чего говорить не собирался и вообще не хотел. Говоря это, я одновременно сгорал от стыда за то, что мои слова смешаны с папиными клетками, которые я вдохнул, когда мы были на граунд зеро. «Уж лучше бы на его месте была ты!»

Она продолжала смотреть на меня целую секунду, потом встала и вышла из комнаты. Мне хотелось, чтобы она хлопнула дверью, но она не хлопнула. Она ее осторожно прикрыла, как всегда. Я чувствовал, что она так и стоит под дверью.

ЖУТКО ПОДАВЛЕННО

ЗАПРЕДЕЛЬНО ОДИНОКО

«Мам?»

Ничего.

Я слез с кровати и подошел к двери.

«Беру сказанное назад».

Она молчала, но я слышал, как она дышит. Я положил ладонь на ручку двери, потому что представил ее ладонь на ручке двери с другой стороны.

«Я же сказал, что беру сказанное назад».

«Такое назад не берется».

«Тогда прости».

Ничего.

«Ты принимаешь мои извинения?»

«Не знаю».

«Как ты можешь не знать?»

«Я не знаю, Оскар».

«Ты на меня сердишься?»

Ничего.

«Мам?»

«Да».

«Ты все еще сердишься?»

«Нет».

«Ты уверена?»

«Я на тебя не сердилась».

«А что же тогда?»

«Мне больно».

ЗАПРЕДЕЛЬНО ОДИНОКО

ВИДНО, Я УСНУЛ НА ПОЛУ. КОГДА Я ПРОСНУЛСЯ, МАМА СТАСКИВАЛА С МЕНЯ РУБАШКУ ЧЕРЕЗ ГОЛОВУ, ЧТОБЫ ПЕРЕОДЕТЬ В ПИЖАМУ, И ЗНАЧИТ, ДОЛЖНА БЫЛА УВИДЕТЬ ВСЕ МОИ СИНЯКИ. Я ИХ ПЕРЕСЧИТАЛ ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ, И БЫЛО РОВНО СОРОК ОДИН. НЕКОТОРЫЕ РАСПЛЫЛИСЬ, НО БОЛЬШИНСТВО МАЛЕНЬКИЕ. Я ИХ НАСТАВИЛ НЕ ДЛЯ НЕЕ, НО ВСЕ РАВНО ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ОНА СПРОСИЛА, ОТКУДА ОНИ ВЗЯЛИСЬ (ХОТЯ ОНА, СКОРЕЙ ВСЕГО, ЗНАЕТ), И ПОЖАЛЕЛА МЕНЯ (ПОНЯВ, НАКОНЕЦ, КАК МНЕ ТЯЖЕЛО), И УСТЫДИЛАСЬ (ПОТОМУ ЧТО ОНА В ЭТОМ ТОЖЕ ВИНОВАТА), И ПООБЕЩАЛА, ЧТО НЕ УМРЕТ, ОСТАВИВ МЕНЯ СИРОТОЙ. НО ОНА НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛА. А УВИДЕТЬ ВЫРАЖЕНИЕ ЕЕ ГЛАЗ ПРИ ВИДЕ СИНЯКОВ Я ТОЖЕ НЕ СМОГ, ПОТОМУ ЧТО ГОЛОВА ЗАСТРЯЛА В РУБАШКЕ, И ЛИЦО БЫЛО, КАК В КАРМАНЕ ИЛИ ПОД ЧЕРЕПОМ.

МОИ ЧУВСТВА[53]

Объявляют рейсы по репродуктору. Мы не слушаем. Нам все равно, потому что мы никуда не летим. Я уже скучаю по тебе, Оскар. Я скучала по тебе, даже когда мы были вместе. Со мной всегда так. Мне не хватает тех, кто рядом, а рядом со мной лишь те, кого больше нет.

Заправляя в каретку очередной лист, я смотрю на твоего дедушку. Мне легче, когда я его вижу. Мне с ним спокойно. Он кособокий. У него искривлен позвоночник. В Дрездене он был великаном. Я рада, что руки у него все такие же огрубевшие. Скульптуры навсегда сохранились в них.

Я только сейчас заметила обручальное кольцо у него на пальце. Интересно, надел ли он его, когда вернулся, или так и ходил с ним все эти годы. Перед тем как идти сюда, я закрыла квартиру. Я выключила свет и всюду проверила краны. Тяжело прощаться с домом, в котором жил. Ничуть не легче, чем с человеком. Мы сюда въехали, когда поженились. Здесь было больше места, чем в его квартире. Место нам было необходимо. Место для его зверей, место для нас и место между нами. Твой дедушка купил самую дорогую страховку. Из компании пришел служащий с фотоаппаратом. Если что-нибудь случится, они смогут восстановить все в точности, как было. Он отснял целую пленку. Он сфотографировал пол, сфотографировал камин, сфотографировал ванну. Я никогда не путала то, что у меня есть, с тем, что я есть. Когда служащий ушел, твой дедушка достал свой фотоаппарат и тоже начал фотографировать.

Что ты делаешь? — спросила я.

Береженого бог бережет, — написал он. Тогда я подумала, что он прав, но сейчас в этом не уверена. Он фотографировал все. Обратные стороны полок в шкафу. Обратные стороны зеркал. Даже поломанные вещи. Вещи, которые лучше забыть. Он мог бы восстановить квартиру, склеив все фотографии вместе.

И дверные ручки. Он сфотографировал каждую дверную ручку в отдельности. Ни одной не пропустил. Как будто исчезни одна — и не будет ни мира, ни будущего. Как будто мы и впрямь стали бы заботиться о дверных ручках, если бы до этого дошло.

Не знаю, почему меня это так задело.

Я сказала: В этих ручках нет ничего особенного.

Он написал: Это наши дверные ручки.

Я тоже была его.

Меня он никогда не фотографировал, потому что жизнь мы не страховали.

Один комплект фотографий он держал в своем комоде. Другой расклеил по дневникам, чтобы не потерять в случае, если с домом что-то случится.

Наш брак не был несчастным, Оскар. Он часто меня смешил. Иногда и я его смешила. У нас были правила, но у кого их не бывает. Нет ничего плохого в компромиссах. Даже если вся жизнь — сплошной компромисс.

Он нашел работу в ювелирной мастерской, потому что знал станки. Он так много работал, что его назначили помощником управляющего, а потом управляющим. Ювелирное дело было ему безразлично. Драгоценности он ненавидел. Он часто говорил, что ювелир — прямая противоположность скульптору.

Но мы на это жили, и он уверял, что его все устраивает.

Мы купили свой магазин по соседству с неблагополучным кварталом. Он был открыт с одиннадцати утра до шести вечера. Работы всегда хватало.

Жизнь уходила на то, чтобы на нее зарабатывать.

Иногда после работы он уезжал в аэропорт. Я просила его привозить оттуда газеты и журналы. Думала с их помощью выучить американизмы. Но быстро сдалась. Я по-прежнему его туда посылала. Знала, что без моего разрешения не поедет. И не в моей доброте тут дело.

Мы так старались. Мы все время старались помочь друг другу. Не потому, что были беспомощны. Ему необходимо было делать что-нибудь для меня так же, как мне необходимо было делать что-нибудь для него. Только в этом был смысл. Иногда я отправляла его за совсем бесполезными вещами, чтобы не лишать его этой возможности. Целыми днями мы пытались помочь друг другу помочь друг другу. Я шла за его тапочками. Он заваривал мне чай. Я включала отопление, чтобы он мог включить кондиционер, чтобы я могла включить отопление.

Его руки были все такими же огрубевшими.

Наступил Хэллоуин. Наш первый в новой квартире. Раздался звонок в дверь. Твой дедушка был в аэропорту.

Я открыла, и там стояла девочка в белой простыне с прорезями для глаз. Впусти или угости![54] — сказала она. Я попятилась.

Кто ты?

Привидение!

Почему ты так одета?