Погадай на дальнюю дорогу - Анастасия Дробина

– Маргитка, ты что?

– Я? Что я? – удивилась она. И только сейчас поняла, что лицо ее – мокрое, и слезы одна за другой капают прямо на нос лежащего на дне бассейна Яшки, и они с Гришкой испуганно рассматривают ее. – А что я?! – рассвирепела Маргитка, вскакивая. – Ничего! Тебе какое дело? Хоть бы вы посдыхали все, растреклятые, ни днем ни ночью покоя от вас нет!

Одним прыжком, подобрав юбку, она перемахнула через край бассейна и опрометью кинулась в гущу парка. Ребята молча, ошеломленно следили за ней до тех пор, пока малиновое платье не затерялось в глубине аллеи. Яшка пожал плечами.

– На солнце, что ли, перегрелась?

– Может, обидел кто? – предположил Гришка.

– Кто ее обидит – часу не проживет, – проворчал Яшка. – Вот как другу тебе говорю: не гляди на нее и не сватай. Может, и хороша, но мозгов – как у курицы. А визжать начнет – фабричного гудка не слышно.

– И в мыслях не было... – прошептал покрасневший до слез Гришка.

Яшка посмотрел на него с большим сомнением и осторожно придвинулся ближе к Дашке. Словно невзначай опустил руку на ее тонкие пальцы. Дашка так же осторожно высвободила их, спросила:

– Может, домой пойдем?

– Еще рано. – Яшка вздохнул, снова улегся на дно бассейна. Улыбнулся, глядя на неподвижное лицо Дашки. – Расскажи мне лучше, как вы в Киеве жили. У нас там тетка троюродная, кажется, была.

– Дядя, продаешь порты?

– Продаю.

– Скольки?

– Два.

– Отдавай за полтинник!

– Сгинь, нечисть!

– Нет, люди добрые, слыхали вы – два рубля! Да они и одного не стоят! Ты, борода, сам взгляни, что продаешь, – штаны или решето?! Ежели решето, то места зря не топчи, иди к развалу, а ежели штаны – поимей совесть, за полтину отдавай.

– Два.

– Да что ж это такое, святы господи? Ты в своем уме, борода? За эту рванину с собачьей свадьбы – два рубля? На Хитровке такую же рухлядь за гривенник купить можно, еще и уговаривать будут!

– Вот там, цыганская морда, и покупай.

– Ах, так?! Ну, борода, сам себе несчастья ищешь! Вот скажи, откель мне знать, где ты эти штаны взял? Может, ты их вовсе... украл, а?

– Что ты! Что ты! Бога побойся, цыган, вот те крест святой...

– Украл, украл – по роже вижу! Меня не проведешь, небось! Надо бы околоточного свистнуть, Илюха, а?

– Да што ты, цыган! Сдурел али как? Свои собственные порты, ей-же богу! На пропой души продаю!

– Врешь, хапаные штаны! Отдавай за полтину, не то будочника приведу!

– Кузьма! Да угомонись ты! – Илья еле оторвал друга от перепуганного мужичка с перелицованными штанами. – Далось тебе это рванье, на что оно тебе?

– Да что ж ты в мою коммерцию лезешь?! – взвился Кузьма, с сожалением провожая глазами убегающего сквозь толпу мужика. – Еще бы минуту – и он бы за полтину отдал! Вот где я теперь второго такого лаптя искать стану, а?

Вокруг них под жгучим июньским солнцем жизнерадостно орала Сухаревка. За семнадцать лет здесь почти ничего не изменилось – все так же под стенами старой башни сидели торговцы всевозможным хламом, бабы с квасом, бульонкой и пирогами, бродячие брадобреи, сапожники и портные. Полуголые мальчишки-нищие носились в толпе, выпрашивая милостыню, воры-карманники виртуозно делали свою работу, и над всем этим висело желтое облако летней пыли.

Илье вовсе не хотелось тащиться по жаре на Сухаревку. Но Митро, у которого сегодня были какие-то дела на ипподроме, попросил его не спускать глаз с Кузьмы: «Не сегодня-завтра запьет, я уж вижу!» Митро был прав: едва проснувшись, Кузьма начал искать, у кого бы занять денег. Но цыгане, которым Митро под страхом убийства запретил одалживать «этому голоштаннику», все как один отвечали: «Самому бы кто занял, морэ». В конце концов Кузьма вывернулся из дома со свернутой рубахой под мышкой, и Илья едва успел выбежать за ним:

– Ты куда?

– На Сухаревку.

– Зачем?

Кузьма посмотрел на него в упор. Спокойно сказал:

– Денег нет, а выпить хочется.

Эта откровенность обезоружила Илью, и он, мысленно уже представляя себе лицо Митро, сумел только проворчать:

– И я с тобой, что ли...

Кузьма не возражал. Едва оказавшись у стен Сухаревой башни, он развил бешеную деятельность, привязавшись со своей рубахой к длинному сгорбленному мастеровому с испитым лицом:

– Эй, золотая рота, бери рубашку за три гривны! Что рыло воротишь? Не на клею продаю, новая почти, с Троицы и семи дней не проносил, вот только по вороту малость вылезло, так баба твоя вмиг залатает... А вот выражаться будьте осторожны, я и сам пошлю куда пожелаете! Берешь али нет, висельник? Очень даже твоей личности соответствует, тебе так и дома скажут! Бери, дело говорю, дешевле на всей Сухаревке не сыщешь!

Через четверть часа отчаянного торга Кузьма получил от вконец ошалевшего мастерового тридцать копеек, в мгновение ока купил в другом конце развала у старьевщика-татарина потерявшую всякий вид чуйку, через полчаса продал ее у башни рябой тетке за полтинник и, потряхивая «наваренной» мелочью в кулаке, устремился к злополучному мужичонке со штанами. Но тут уже Илья пришел в себя и насильно увел его от места «коммерции».

Мимо прошла баба с лотком пирогов на голове. Кузьма на ходу подцепил один, сунул в рот. Провожая глазами уплывающий лоток, задумчиво сказал:

– Слушай, Илюха, отвязался б ты от меня. Думаешь, если выпить захочу, так ты меня удержишь? Мне ведь не пятнадцать лет, и ты мне не хозяин.

– А Митро?

– Митро... – Кузьма опустил глаза. Чуть погодя нехотя выговорил: – А что Митро? Думаешь, ему охота возиться? Это он для виду орет, а так уже давно на меня рукой махнул.

– Не скажи. Ежели б махнул – в хоре бы не держал.

Кузьма пробурчал что-то, вздохнул. Минуту спустя смущенно сказал:

– Слышь, Илюха... Пусти меня, а? Мне до ночи денег позарез достать надо, так ты уж не препятствуй. А Трофимычу скажешь, что с ночи меня не видел. Знаешь ведь, все равно убегу.

В последнем Илья не сомневался. Тяжело вздохнув, он махнул рукой, и Кузьма, блеснув напоследок виноватой улыбкой, исчез в толпе. Вскоре до Ильи доносился лишь его голос:

– Два с гривной за вот это непотребство?! Бога побойся! Сам ты, Филька, жмот! Пузо отрастил, а совести нету! Да твой пинжак и рубля не стоит! И потом, не его ли Казначеевых дворник второй день с полицией ищет? И к нему еще сундук с салопами? Хоть бы перелицевали, мазурики липовые, право слово! Осторожнее, смотри... Пятьдесят копеек даю, последнее слово. По рукам?

Ответа «липового мазурика» Фильки Илья уже не слышал, свернув в сторону от Сухаревой башни. Настроение было препаршивейшим. Мало того, что оказался никуда не годной нянькой, так еще и торчи здесь теперь на жаре без всякого дела и думай, как оправдываться вечером перед Митро. Черт знает что... Лучше бы на Конную пошел.