Мои посмертные приключения - Юлия Николаевна Вознесенская

К тебе порой приблизиться было невозможно, та кой стоял от них смрад. Что ты морщишься?

Не нравятся мои слова? Но если бы ты могла себя видеть в их окружении, ты бы с ума сошла от ужаса и отвращения. Это великая Божья милость, что вам при жизни не дано видеть бесов.

С этим я была абсолютно согласна — век бы их не видать ни в той, ни в этой жизни!

Вот так и выходило, что сидя, можно сказать, на краю Рая, мы то и дело говорили о бесах. Много поведал мне мой Хранитель о мире духов, о тайнах вечности, но не все я тогда поняла и запомнила, а много чего не могла бы пересказать, даже если бы и захотела: Ангел наложил запрет, и нарушить его я не смею.

После моего Ангела больше всего времени уделял мне Алеша. Я его полюбила как бы заново, в новом качестве. В детстве, сколько я себя помнила, он всегда был рядом. Маленьких нас возили в одной коляске, до пяти лет мы спали в одной кроватке и всегда засыпали обнявшись. Мне казалось, что мы одинаково думали и чувствовали. Мы и болели одними болезнями, кроме той злополучной скарлатины: он ее подхватил во время зимних каникул, которые я проводила в детском спортивном лагере за городом. Когда я вернулась, все уже шло к концу…

Горюя об Алеше, я всегда представляла его своим ровесником, а вот теперь выглядел он лет на десять младше, но по уму и духовному развитию был, конечно, моим старшим братом.

Алеша без конца расспрашивал меня о нашей жизни без него, о болезни и смерти мамы, об отце. Его искренне интересовала моя жизнь с Георгием. Но он отказывался говорить со мной о политике или на какие-то отвлеченные темы, похоже, что его не волновали даже события в России: он заявил, что это только внешняя сторона духовного процесса.

— Ты не жалеешь о том, что умер маленьким? — спросила я его как-то.

— Я жалею о том, что не умер раньше: я мог бы со временем стать ангелом, если бы умер до семи лет.

— Все маленькие дети, умерев, становятся ангелами?

— Нет, только крещеные. Но хорошо и то, что Дед выпросил у Бога для меня раннюю смерть: если бы я не умер, я бы погиб.

— Как это?

— Очень просто. Я неизбежно попал бы под влияние отца, и мы с тобой стали бы врагами. Ты знаешь, кем бы я стал?

— Кем?

— Сотрудником отдела КГБ по борьбе с диссидентами.

— Не могу в это поверить!

— Я это знаю точно, я видел схему, по ко торой должно было идти мое развитие.

— А где теперь наш отец?

— Не знаю. Поначалу я пытался это выяснить, но потом понял, что дело это безнадежное.

Я пыталась рассказать брату о своих путешествиях за границей, об Австралии, Индии и Японии, где мне довелось побывать, но он и тут удивил меня.

— Я все это видел и везде побывал. Я путешествовал по всем странам, о которых мечтал в детстве. Несколько дней после моей смерти мы с Дедом посвятили путешествиям по Земле. Тогда мне это казалось удивительным и прекрасным, но попав сюда, я быстро все забыл. Мальчишке здесь было гораздо интересней: можно было попасть в любое время человеческой истории, и несколько лет я увлеченно этим занимался, пока не понял, что человеческая история, в сущности, очень печальная повесть.

— А что ты видел, какие исторические события?

— Видел Крещение Руси. Еще разные знаменитые сражения, я все-таки попал сюда пацаном, и мне занятно было увидеть свои ми глазами Бородинское сражение, а потом битву при Ватерлоо. Позже меня интересовали более важные для человечества моменты истории: я ходил вместе с апостолами, когда они сопровождали Спасителя, видел смерть мучеников за веру, наблюдал создание первых монастырей. Я был ребенком, поэтому захотел познакомиться со львом Иорданом и с медведем святого Серафима.

— Кто такие Иордан и Серафим?

Алеша принимался рассказывать мне благочестивые христианские истории, от которых я скоро начинала зевать.

Он тоже пытался меня воспитывать и очень огорчался тем, что я не умею молиться.

— А я вот не понимаю, зачем Господу ваше хоровое пение? Неужели Он и так не знает, что вы Его любите и поклоняетесь Ему?

— Конечно, Господь это знает. А вот за чем ты мне по десяти раз на день говоришь о своей любви?

— Чтобы ты знал. И потом, я ведь так со скучилась по тебе, Алешенька!

— Если бы ты знала, как любят Бога и как скучают по нему настоящие боголюбцы… Но говоришь ты мне о своей любви не для информации, а потому, что тебе радостно это говорить, а мне — слушать. Вот так и в общении человека с Богом, то есть в молитве: нам радостно славить Его, а Ему радостно это слышать.

— Но зачем для молитвы толпиться в храмах? Можно молиться и по одному.

— А ты помнишь, как мы вешались на отца и наперебой кричали ему, что любим его, и как это было радостно нам, и как он любил, чтобы мы встречали его с работы?

— Мы были детьми.

— По отношению к Богу мы всегда остаемся детьми.

— Неужели ты искренне любишь Бога больше, чем любил отца? Ты ведь был его любимчиком!

— Конечно, Бога я люблю гораздо больше.

— И больше, чем Деда? И больше, чем меня? — Алеша смеялся и кивал утвердительно. Я обижалась.

Вечерами мы всей семьей собирались у камина. Топили его не для тепла, а для уюта.

Разговоры моих близких мне в основном оставались непонятными, но мне просто хорошо было сидеть с ними у огня, вспоминать увиденное днем и расспрашивать всех обо всем. Все были очень ласковы со мной и баловали меня как могли. Мне наливали бокал какого-то напитка, вкусом и цветом напоминавшего лучшее бордо, мое любимое вино. Напиток этот веселил, но не опьянял. Я потягивала его маленькими глотками, смотрела на угольки в камине, слушала милые голоса, часто и не слушая, о чем они беседуют. А беседа шла не только о делах в школе и в Долине, но и о подвигах святых, о грядущих судьбах мира и России, и больше всего, конечно, о Боге.

Потом я прощалась, шла к себе наверх, читала перед иконой Богородицы свою единственную молитву и желала Ей спокойной ночи.

Глава б

Шел шестой день моего пребывания в Долине. Время моих райских каникул подходило к концу,