«Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918–1929 гг. - Алексей Тепляков

Несмотря на наказания, все губчека и уездчека с первых дней существования налегали на самочинные реквизиции имущества, значительная часть которого распределялась между работниками и шла на подарки партийно-советскому начальству. Снабжение чекистов пайками и одеждой было скудным, поэтому они переходили на самообеспечение. В литературе описаны «успехи» на этом поприще сотрудников Енисейской губчека. В ноябре 1920 г. Якутское губбюро РКП(б) указало председателю губчека И.Б. Альперовичу на «недопустимость незаконного самоснабжения агентов и сотрудников губчека»[162].

В Новониколаевске осенью 1920 г. чекист М.К. Зайцев под видом заговорщиков арестовал общину сектантов-иоаннитов (около 30 чел.), реквизировал дом, лошадей, скот и полностью вывез на нескольких подводах её имущество, которое затем бесследно исчезло. Зайцева вскоре расстреляли за бесчисленные злоупотребления, но ограбленной общине чекисты ничего не вернули. В Омске осенью 1921 г. были исключены из партии руководящие сотрудники губчека во главе с А.И. Мосоловым, в том числе за вольности с распределением имущества расстрелянных[163].

Борьба с «исторической контрреволюцией»

Жестокая и зачастую стихийная борьба с «исторической контрреволюцией» велась большевиками с первых дней после завоевания Сибири. Идеи политической мести не чуждалось и руководство края. Многочисленные служащие прежней власти, колчаковские дружинники, а также богатые крестьяне, торговцы и священнослужители стали объектом беспощадных преследований. Офицеры-добровольцы Колчака, многочисленные члены карательных отрядов и руководители дружин самообороны были первыми кандидатами на высшую меру наказания, остальных заключали в спешно образованные концлагеря или зачастую месяцами держали в подвалах губчека без каких-либо следственных действий.

Об истинном отношении советских властей к рядовым согражданам свидетельствует недовольная реплика главы Черепановского исполкома Ильина, заявившего в 1920 г., что в городе «население плохое, все сплошь спекулянты». Аналогично (и публично) тогда же оценивали состав городского населения власти Новониколаевска — как мелкобуржуазный и спекулянтский. По оценке местного ревкома, половину населения Павлодара в 1920 г. составляло «контрреволюционное казачество», а треть — буржуазия. Секретарь Алтайского губкома РКП(б) Я.Р. Елькович весной 1921 г. отмечал, что «большая часть населения губернии представляет из себя кулаческое крестьянство»[164].

Богатая Сибирь воспринималась как завоёванная территория, население которой подлежало масштабной чистке. Когда в январе 1920 г. ВЧК объявила об отмене смертной казни, на Сибири это решение не отразилось, поскольку она считалось зоной военных действий. Формально военное положение, объявленное как в прифронтовой зоне, существовало в регионе до 4 декабря 1920 г., после чего должно было сохраниться только в Иркутской губернии.

Но сразу после снятия военного положения местные власти стали обращаться в Сибревком с просьбами ввести его снова. Так в декабре поступили власти Алтайской, Енисейской, Семипалатинской и Томской губерний. В феврале 1921 г. в связи с открытием «заговора» и арестом 273 чел., причастных к нему, Сибревком ввёл военное положение в Якутском уезде. Таким образом, лишь в Омской губернии военное положение было формально отменено, хотя массовые казни там всё равно производились[165]. Период острого террора продолжался около трёх лет: ещё в 1922 г. массовые расстрелы применялись против повстанцев Алтая, Хакасии и Якутии.

Режим прифронтовой зоны позволял применять расстрелы к ряду категорий лиц, заподозренных во враждебных действиях против большевистской власти. Этим правом местные правящие структуры пользовались весьма широко. 15 февраля 1920 г. Томский губревком за подписями главы ревкома М.Ф. Левитина и председателя губчека А.В. Шишкова объявил, что губерния считается находящейся в прифронтовой полосе и за губчека сохраняется право расстрелов за контрреволюционные действия и укрывательство контрреволюционеров, а также за бандитизм, разбой, вооружённые грабежи, торговлю кокаином и фальшивомонетничество.

Распоряжения местных властей могли носить откровенно террористический характер и идти дальше, чем обычно заходили чекисты: так, в феврале 1920 г. Алтайский губревком постановил на месте расстреливать лиц, уличённых в антисоветской агитации, а подозреваемых в ней — доставлять в губчека[166].

Вообще, лица, обвинявшиеся за нелояльные высказывания, с первых дней после захвата власти большевиками становились одними из основных кандидатов на арест. Наказания за агитацию были преимущественно небольшими, но бывали и случаи расстрелов. Типичный пример — арест в июле 1920 г. за «распространение слухов против Советской власти» начальника эпидемиологического отряда с. Кундрань Новониколаевского уезда И.Н. Корчагина, осуждённого затем уездной ЧК на 6 месяцев лишения свободы. Но в Красноярске весной 1920 г. была расстреляна, как отмечал член коллегии Енисейской губчека Н.X. Молчанов, «70-летняя старуха-мещанка за то, что ругала коммунистическую власть…», Казнили за разговоры и позднее: военком госпиталя в Новониколаевске Г.П. Жиголенко-Кожевников в августе 1920 г. был арестован за контрреволюционную агитацию и полгода спустя осуждён к расстрелу[167].

Также первыми жертвами чекистов стали видные деятели белой власти. Так, когда партизаны арестовали бывшего управляющего Алтайской губернией А.А. Строльмана — человека гуманного и за это преследовавшегося колчаковскими властями — чекист-следователь Ю. Пшнемский доложил в губчека о Строльмане и предложил его расстрелять. 6 февраля 1920 г. коллегия Алтгубчека постановила казнить бывшего чиновника — за то, что он был «вдохновителем карательных отрядов» и выступал на митингах против большевиков.

В феврале 1920 г. по приговору трибунала были расстреляны 13 чиновников белой власти Якутии во главе с управляющим Якутской областью В.Н. Соловьёвым и городским головой Якутска П.А. Юшмановым. 8 июня 1920 г. в Омске расстреляли бывшего командующего Западно-Сибирского военного округа генерал-лейтенанта А.Ф. Матковского. Были казнены видные интеллигенты: в Томске в начале 1920 г. расстрелян известный историк, издатель, общественный деятель-областник А.В. Адрианов, в Красноярске в первой половине 1920 г. расстреляли редактора «Свободной Сибири» Ф.Ф. Филимонова — как «преступно-активно проявлявшего свою классовую деятельность… за принадлежность к партии кадетов»[168].

Особенно активно истреблялись чиновники карательных структур. Добровольно сдавшийся начальник томского губотдела государственной охраны С.А. Романов 4 марта 1920 г. был осуждён к расстрелу. Енисейская губчека расстреляла нескольких старших офицеров-карателей, а Канская учека — 20 участников «Чёртова отряда» из подразделения известного карателя И.Н. Красильникова. Завотделом Томгубчека В.Ф. Тихомиров, лично задержав в конце декабря 1919 г. явившегося на регистрацию офицеров бывшего начальника мариинской, каинской и томской тюрем Д.А. Червякова, обвинял его в том, что Червяков в томской тюрьме «под угрозой насилиями стриг под машинку наших товарищей». Чиновника расстреляли уже 4 января 1920 г.[169]. Новониколаевская чека тщательно вылавливала надзирателей каинской тюрьмы, считавшихся причастными к жестокой казни тамошних политзаключённых.

Но в целом по Сибири чекисты репрессировали большей частью не столько основных, сколько рядовых сотрудников тюрем и карательных отрядов. В январе-феврале 1920 г. Томская (Новониколаевская) губчека расстреляла не менее 42 чел., в основном по обвинениям в былой контрреволюционной деятельности в 1918–1919 г., а также тех, кто допускал различные должностные преступления. Было объявлено о разоблачении заведующего отделом Союза маслодельных артелей Н.Н. Величкина, в 1918 г. из Поволжья «посланного с провокационной целью» в Особый отдел ВЧК Восточного фронта, затем служившего в контрразведке белых и арестованного при попытке записаться в Томскую губчека[170]. Значительная часть этих расстрелянных была осуждена без каких-либо доказательств и ныне реабилитирована.

Целью репрессий было физическое истребление всех активных сторонников белых и изоляция «до конца гражданской войны» менее активных и подозрительных. Подозрений в активной контрреволюционной работе зачастую было достаточно для вынесения смертного приговора. Значительная часть расстрелов в сибирских чека была незаконна, так как в то время смертная казнь в зоне боевых действий разрешалась лишь за участие в контрреволюционных организациях и бандитизм. Но в том же Красноярске весной 1920 г. чекисты расстреливали и за агитацию против власти, и за попытку дать взятку советскому чиновнику, и за происхождение из зажиточной среды.