Ты сказала, что это сработает - Энн Гарвин

нормально, а для тебя в самый раз». Порой эта фраза сопровождалась степенным наклоном головы и снисходительным похлопыванием по руке. Точно мое одиночество сродни запущенным прыщам, которые никак не проходят.

Честно говоря, я старалась не заморачиваться насчет своей тихой одинокой жизни. У меня была работа, которая, как и большинство медицинских специальностей, требовала полной самоотдачи. Остальное время было посвящено Мэдди, ее занятиям и всему тому, что требовалось от семьи, в частности, вождению, сбору средств и кормлению команд. Организаторы редко принимали в расчет семьи с одним родителем, поэтому мне приходилось выполнять все то, что требовалось от детей из полных семей. А тихими вечерами я смотрела по телевизору старые романтические комедии с Мег Райан и Джулией Робертс. И вот что я вам скажу: никому не хочется в одиночку смотреть романтическую комедию. Никому не придет в голову сказать: «Слава богу, никто так на меня не смотрит. Слава богу, никто не мчится по аэропорту с криком «Я люблю тебя» прямо перед прохождением досмотра». Всякий раз, когда я думала о том, чтобы как-то решить проблему с одиночеством и начать встречаться с кем-нибудь, старая боязнь конфликтов приковывала меня к месту.

Я подумала о том, с какой легкостью Дрю дал мне свой номер. Может, у него ко мне интерес? Или я настолько явно неромантичный вариант, что с одного взгляда на мою заспанную и унылую физиономию он понял, что может дать мне свой номер, ничего не опасаясь? К примеру, если бы его без пяти минут бывшая жена увидела меня, она бы подумала: «Что за старая кошелка?» А будь у него любовный интерес, она, вероятно, сказала бы: «Разумеется, дай ей свой номер. И пригласи ночевать. Мне по барабану».

Несколько крупных дождевых капель упали на лобовое стекло. Я отправилась в путешествие для души, в нем были время и жизнь вне контекста, позволяющие двигаться неизведанными дорогами, как реальными, так и метафорическими. Давненько довольно молодой холостяк не проявлял ко мне интереса. Неудивительно, что я не ориентировалась в социальных сигналах.

Окружающие думали, что, овдовев, я воздерживаюсь от отношений, потому что любила Джеффа, но только мы с Кэти знали, что причина моего одиночества крылась в другом. Одиночество спасало меня от конфликтов. Что, если, вступив в отношения, я не буду знать, как из них выйти? Изображать вдову с разбитым сердцем было мне на руку, и я хорошо справлялась с этой ролью. Байка про эпическую утраченную любовь препятствовала матримониальным поползновениям. Я жалела лишь об одном: что Джефф не успел подарить Мэдди брата или сестренку. Я была единственным ребенком в семье с тираном-папашей. Когда я умру, Мэдди останется одна, без родных, и от этой мысли у меня перехватывало горло.

Я включила радио, убавила громкость и услышала мелодию старой кантри-баллады. Мне подумалось о Холли и Роузи – они явно обожали друг друга. В разговоре с Роузи у Холли был мягкий голос: «Скоро я буду дома», в нем звучала доброта. Должно быть, потребовалось немало мужества, чтобы признать: вы не похожи на большинство; вы из тех людей, чья любовь вызывает острую ненависть.

В четвертом классе я спросила маму, что, если приду домой с бойфрендом, типа мистера Бронсона. На самом деле я имела в виду не типа мистера Бронсона, а самого мистера Бронсона. Он был нашим учителем, родом с Ямайки, и по какой-то причине, в отличие от большинства учителей, не смотрел мимо меня. Естественно, я любила его.

Мама задумалась над моим вопросом и сказала:

– Боюсь, с мистером Бронсоном твоя жизнь станет тяжелее. Люди не всегда снисходительны к… – Она замялась. Мне было всего восемь, но я поняла, что она подыскивает слова. – Различиям.

Я помню, что она помолчала, а потом добавила:

– Америка до сих пор не разобралась с тем, что такое раса.

На следующий день я пошла в школу, зная, что у нас с мистером Бронсоном нет будущего. Меня это печалило. Если бы мы поженились, он мог бы вечно помогать мне с дробями. Приближался конец года, и я знала, что вряд ли уже увижу мистера Бронсона. Мне хотелось что-то на память о нем, поэтому во время самостоятельного чтения я попросила разрешения прикоснуться к его волосам.

– Саманта, эта просьба нередко злит чернокожих.

Я удивилась. Я просто не могла понять, отчего так.

– А почему? Можете потрогать мои волосы, если хотите.

– Нет, спасибо, – сказал он. У него были темно-карие глаза и склера желтоватого оттенка. – Это сложно. Только будучи близко знакомыми, можно попросить коснуться чего-либо. Хорошо, что ты сначала спросила, Сэм. – Он задумался на мгновение и подставил мне макушку. Я распрямила ладошку и погладила его по плотным, темным и жестким волосам. Они были именно такие, как мне представлялось, – упругие и сухие. Я хорошо разглядела кожу на его темном лбу и едва удержалась от просьбы прикоснуться и к ней.

Года через три я узнала от мамы, что мистер Бронсон отправился на пробежку и скоропостижно скончался на обочине дороги. У него была аномалия сердца, а мне послышалось анемона сердца, и впоследствии я всегда представляла себе в центре его груди поникший ворсистый стебелек с сомкнутыми лепестками.

Когда я заплакала, мама сказала будничным, но отнюдь не сердитым голосом, который навсегда остался со мной:

– Люди умирают, Сэм. В этом ты можешь быть уверена.

У мамы была манера разговаривать со мной как с ребенком, и в то же время как со взрослой. Порой ее слова звучали резко, но они западали в память.

– Мы, люди, странные существа, – говорила она. – Мы знаем, что смертны, но когда это происходит, удивляемся. Что действительно удивляет в смерти, так это наша уверенность в том, что с нами и со всеми, кого мы знаем, она не случится без предупреждения. И мы живем, занимаясь глупостями, сплетничаем, тогда как должны были бы дни напролет сажать цветы.

Если я просила разъяснений по любому из пунктов, она отмахивалась от меня, говоря:

– Забудь. Я сегодня раздражена.

Теперь мы были в пути, и хотя я все сделала правильно, мои взвешенные ответы мало что давали мне. Я сажала цветы. Я не сплетничала. Я вышла замуж после первого положительного теста на беременность. Я держалась взятого курса. Сидела тихо и помалкивала. Все больше капель падало на лобовое стекло.

Но только не Холли. Она вела себя как хотела. Если ее клетки говорили: «Ты любишь женщин», она шла в этом направлении. Если ей хотелось ребенка, она добивалась этого. В колледже ее бесстрашие меня