Одновременно: жизнь - Евгений Гришковец

В третий раз я считал до ста очень медленно. Я считал дыхания.

И где-то после семидесяти небо снова ярко пересекла звезда, небольшая, но и не маленькая. Если переводить на рыбу – такой хороший карась, с ладошку. А потом ещё. Минут через пятнадцать ещё.

Я насчитал семь или восемь. Посчитал не точно. В какой-то момент они прямо посыпались. Время побежало быстро. Незаметно. А потом откуда-то с юго-востока поползли ночные облака. Они пришли как крупная рябь, которая мешает рыбалке, делает поплавок невидимым и словно говорит: то хорошее, что сегодня могло случиться, уже случилось.

Перед сном я плеснул себе немного рома, выпил и отправился в кровать с ощущением рыбака, пришедшего с хорошим уловом, и с чувством человека, который несёт близким добрую весть…

Уж не знаю, сбудется моё желание или не сбудется, но загадал я его основательно, крепко, что называется, капитально.

Какое – не скажу. Желания куда пугливее самых чутких рыб.

19 августа

Летний отдых для меня закончился! Это надо спокойно, мужественно признать и успокоиться. Последние дни молчал, потому что слетал на шесть дней на юг Франции. Хотел поставить внятную и отчётливую точку на этом лете. Хотел написать этакий постскриптум непростому и нервному для меня лету. Думаю, что получилось! Слетал во Францию не зря. Там, на Лазурном Берегу, всего за неделю мне удалось ощутить важнейшее для меня желание поскорее вернуться домой.

Уже не раз говорил и писал об этом, но повторюсь: лето во многом и нужно нам для того, чтобы из дома выехать и по дому соскучиться. Почти за месяц на Корфу это желание так и не возникло. Я даже запереживал, что летняя программа будет не выполнена. Что не заскучаю я по дому, по работе, по долгим и часто сложным переездам и перелётам, с задержками рейсов и плохими дорогами, не соскучусь по сентябрьскому дождику… А без этого «соскучивания» сложно начинать новый сезон, сложно собирать дорожную сумку не на отдых, а наоборот – на длительный рабочий выезд из дома, сложно обрадоваться осеннему дождю. Но на пресловутом Лазурном Берегу всё получилось. Недели хватило, чтобы с радостью ехать в аэропорт.

Сам себе удивляюсь: двенадцать лет каждый год я хотя бы ненадолго выезжал во Францию, на её лазурные берега. Я прилагал к этому большие усилия, всегда ждал этих поездок, радовался, когда садился в самолёт, несший меня в Ниццу, и плотно прижимался к иллюминатору, когда к Ницце подлетал и рассматривал знакомые мысы и бухты, маленькие порты и набережные. Меня радовали белоснежные яхты и яхточки, которые в непостижимом количестве чертили местные воды. У меня вызывало восторг то количество вертолётов, которые постоянно наполняют тамошнее небо. Меня восхищала роскошь, которая встречает тебя на этом побережье на каждом шагу. И даже если ты никуда не идёшь, роскошь сама проедет или проплывёт мимо тебя, хочешь ты того или нет.

Я всегда понимал и понимаю теперь, что эта роскошь, в сущности, была мне не по карману и остаётся таковой. Я всегда был гостем на этом берегу, приглашённым теми, кому я интересен и дорог. Но с радостью и благодарностью принимал эти приглашения, всегда улетал из Ниццы, уже мечтая о возвращении. Даже после ограбления, которое случилось с нами два года назад, после того как мы, беспомощные, без денег, без документов и без средств связи столкнулись с абсолютным равнодушием и хамством французской жандармерии и со злорадством со стороны французов в целом… После того как только друзья и даже малознакомые соотечественники помогли, выручили, по сути спасли нас из этой ситуации, даже после этого я не расстался с очарованием Лазурного Берега. А нынче улетал совершенно спокойно, понимая, что больше не полечу сюда. Что же случилось? Что произошло?..

Да, в общем-то, ничего. Просто что-то накопилось и перешло в другое качество как во мне, так и на французской Ривьере. Я как будто посмотрел на всё то, что мне нравилось, другими глазами, через другую оптику и под другим углом. А сам объект наблюдения и рассмотрения предстал в некоем новом качестве, в известной степени сам удивляясь тому, каким отразился в моих глазах.

Я прекрасно помню, как тринадцать лет назад впервые вышел на небольшой пляж возле старого Антиба. Было начало августа, около полудня. Погода была прекрасная, на пляже совсем немного народа. На нём стоял один душ, кабинок не было, и возле дороги, у моря, был один маленький вагончик, в котором готовили хот-доги. Вдоль дороги было припарковано с десяток автомобилей, и то только с одной стороны. Русской речи тогда почти совсем не было слышно. Русские тогда уже активно присутствовали в жизни Лазурного Берега, но это была активность скорее экзотическая и в самых роскошных местах… Тогда ещё французы не знали наизусть фамилию Абрамович и не выучили названия его яхт. А то, что я русский, скорее вызывало у французов интерес и даже любопытство.

То, что сейчас на лучших пляжах Сан-Тропе, Антиба или Монте-Карло можно с трудом услышать французскую речь, и то, что во всех лучших ресторанах побережья есть меню на русском языке или с русскими вариантами названий блюд, я говорить не буду, потому что это лишнее. Я хочу сказать о другом: там невыносимо много наших сограждан. Я не шарахаюсь от соотечественников за границей. Если они ведут себя нормально и выглядят – ну вы понимаете, о чём я, – я им только рад, а они чаще всего рады мне. Но даже если хороших людей слишком много, когда хорошим людям тесно друг с другом, это уже плохо, а в ситуации летнего отдыха бессмысленно. На Лазурном Берегу сейчас теснее, чем в Турции… При этом люди, которые заполняют собой и создают тесноту на Лазурном Берегу, – совершенно не того уровня доходов, запросов, требований и возможностей, чем те, что едут в Анталию. Всю неделю я видел обескураженных людей, которым тесно, нехорошо, весьма скучно… Которые привыкли к тому, что все двери перед ними открыты, что к ним есть особое отношение и что достаточно набрать номер телефона, и всё будет решено. Тут же, особенно в этом году, многие столкнулись с тем, что они не могут пойти или забронировать тот или иной привычный ресторан, не могут занять привычное место на пляже, не могут куда-то доехать только по той причине, что такие же, как они, богатые и властные, чуть раньше забронировали и заняли столик в ресторане, лежак на пляже, чуть раньше выехали на дорогу и создали ту самую пробку, в которую все они вместе попали. Съездил повстречаться с другом из Антиба в Монако. Расстояние 48 километров. Провёл в машине пять часов, проехав туда и обратно меньше 100 километров. Если для жителя Москвы в будний день это привычное дело, мне в последние дни летнего отдыха такое ни к чему. У меня в эти пять часов было стойкое ощущение, что москвичи перевезли Москву с собой… Стоя в бесконечной пробке, состоящей в основном из очень хороших автомобилей, слушая французское радио и поглядывая в затылок французскому таксисту, которому всё было безразлично, я подумал, что больше ничего этого не хочу. Я больше не готов признавать, что французская Ривьера – самое вожделенное, прекрасное, роскошное место, что это предел мечтаний. Я готов признать, что это самое дорогое место и что, если ты достиг некоего финансового и прочих уровней, тебе необходимо там быть, и не только быть, но и владеть, и иметь… Я понял, что я к этому не имею никакого отношения. Того, что когда-то меня очаровало и что было мне дорого, теперь не вижу. А то, что вижу, я не хочу видеть. Я не хочу видеть почти постоянно очередную яхту Абрамовича. Они красивые, но я не хочу их видеть. Новая его, самая большая в мире яхта Eclipse такая огромная, что в любом случае закрывает собой часть горизонта и полностью подчиняет себе вид и пейзаж. Водоизмещение большого противолодочного корабля, на котором я служил, было 4,5 тысячи тонн, а у Eclipse – 13,5 тысячи тонн. Флагман нашей бригады линейный крейсер «Александр Суворов» с экипажем почти в две тысячи человек был менее 16 тысяч тонн водоизмещением…

Когда мы медленно выползали на такси из Монако, таксист показал на строящийся высотный дом посреди этого маленького города-государства и сказал, что три верхних этажа дома – пентхаус «мсье Абра́мович». Таксист сказал, что там у него будет огромный аквариум, отдельный лифт, который будет опускаться чуть ли не сквозь скалу, и из лифта он сможет выплывать на лодке к своей яхте, и это будут самые дорогие в мире апартаменты. Он сказал, что они будут стоить 350 млн евро. (Сразу говорю: сведения не проверены и предоставлены французским таксистом.) А я подумал, слушая это, что меня почему-то берёт сильное раздражение. Тут же я стал с собой разбираться, мол, чего это я раздражаюсь: я Роману Аркадьевичу не завидую, он мне не сделал ничего плохого, даже был мне симпатичен: он когда-то ходил на мои спектакли. Что же меня раздражает? Покупка яхты, апартаментов и какого угодно лифта – это его личное дело. Сугубо личное. Только почему я об этом узнал от таксиста? Я ведь не хотел этого знать, но узнал. Остаётся вопрос: хотел ли Роман Аркадьевич, чтобы французский таксист узнал об этом и рассказал мне? Я же этого знать не хочу. Мне надоело. Меня тошнит. Я увидел на Лазурном Берегу нынче что-то такое, что раньше мне не удавалось сформулировать. Я увидел много людей, которым нерадостно от всего того, что у них есть, и оттого, что они, по их мнению, в лучшем месте мира, и им плохо оттого, что они там все вместе. Соседи по Москве там снова по соседству. Они не очень хотят друг друга видеть, но в то же время опасаются выпустить друг друга из виду. А вдруг те придумают и найдут что-то другое, получше и поинтереснее. Они ведут бесконечные вялые разговоры о лодках, машинах, домах, самолётах. Им надоели одни и те же рестораны, клубы, лица, маршруты. Да и образ жизни, который на поверку оказался совсем не таким, каким представлялся прежде, когда они только входили в жизнь огромных цифр, им тоже надоел. Им когда-то нравилось чувствовать себя элитой и аристократией, а сейчас и это надоело. Те же, кто недавно добился желаемого, и те, кто впервые или во второй раз приехали на французские берега, быстро почувствовали эту скуку и приняли её как особый местный стиль, как тренд, как обязательный дресс-код. Я увидел полное отсутствие всякого воображения в людях, которые заполнили собой Лазурный Берег. Печальны наши соотечественники в состоянии пресыщенной скуки, создающие ту самую тесноту, от которой постоянно хотят сбежать, но бегут только все вместе и в одно и то же место. Они рвались на Лазурный Берег, на Французскую Ривьеру, освещённую флёром французской и голливудской богемы, им хотелось в этот дивный уголок мира, исполненный аристократизма, вкуса и безупречной роскоши, но они не заметили, как сами выдавили, исторгли с Лазурного Берега тот самый богемный флёр, да и саму богему. Они не понимают, что сами убрали с этих берегов то, к чему так стремились, чего хотели. Из самих себя богему им создать не удаётся и не удастся никогда. Они не понимают, что нелепы, смешны и неприятны в глазах тех, кому платят большие чаевые и у кого покупают за безумные деньги дома. Они не понимают, что они там не навсегда. Они – пена дней. И им не удастся привить и сохранить свои правила и устои на земле, которая никогда не будет их землёй, хотя они убеждены в обратном. Как часто наличие больших денег и отсутствие фантазии приводят к разрушительным и уродливым последствиям! Как часто наличием денег и отсутствием вкуса страдают наши соотечественники, как сильно от этого их недуга страдают моря, берега, острова, города – как у нас, так и далеко за нашими пределами!