Предчувствие смуты - Яроцкий Борис Михайлович

Не догадывался об этом только тот, которого купили. Это был Микола Перевышко. Он верил в лучшие чувства, на которые способна любимая женщина. Но где она, любимая? Что с ней? Прояснить это мог разве что Гуменюк.

Зенон Мартынович прибывал киевским пассажирским рано утром.

Микола терялся в догадке: что Гуменюк забыл на Слобожанщине?

5

Ночью прошумел теплый короткий дождь. Земля благоухала. Уже с утра парило, как перед дождем. А ведь не сегодня-завтра жатва. Еще вчера с вечера к Перевышкам заезжал на своем «Урале» Илья Пунтус. Предложил Миколе постоять за штурвалом комбайна.

— И рад бы, да вот встречаю друга, — сказал Микола и для убедительности достал из кармана потрепанного комбинезона синий листок с текстом от руки. Телеграмму из райцентра передали по телефону.

В Сиротине в связи с ликвидацией колхоза ликвидировали телеграф, сократили и телеграфистку. Вернулись к обслуживанию сиротинцев, как было сорок лет назад.

— А кто он?

— Из города Львова.

— Западен?

— Вроде так.

— Правительство обещало безработицу. Ну и где же она? Из кого нанимать батраков? — горячо взорвался Илья. — Батько нахватал полей. Всех нас, и меня в том числе, сунул в арендаторы. Комбайны выкупил. Да два взял по лизингу. Привык соображать с размахом. А соображает по-старому: рассчитаюсь, мол, потом, если урожай будет. Но люди-то поумнели: ставишь на технику — плати сразу. Уродит — не уродит, но заработанное отдай. Вот хотя бы тебе. Вкалываешь — получи свои законные гривны без волокиты…

Микола весело засмеялся. Заговорил с издевкой, как будто Илюхи не было рядом:

— Когда Пунтусы деньгами платили? Отдавали огурцами или яблоками, в лучшем случае — ячменем. И то — старым. Разве не так?

Илья опешил. Не ожидал он в свой адрес откровенной критики. Но обострять отношения не стал.

— Валюту из рук не сразу выпускают… А вообще, Микола, мы же с тобой всегда ладили.

— Но никогда с твоим папашей.

— Ладно, батька не трогай. Старики, они прижимистые… — и вернулся к главному: — Ну так как? Постоишь? И своего друга-западена сагитируешь. Они там, в Карпатах, жутко любят деньги… Я с одним в Москве на шабайке коллекторы чистил. Гад, даже перекуров не устраивал. Говорил: жениться собираюсь, деньги нужны…

Видя, что Микола на днях мотоцикл разобрал, ремонтом занялся, поинтересовался:

— И ты на этой колымаге хочешь друга встретить?

— Друг непривередливый, бывший старшина.

Илья встрепенулся:

— Встретить вояку? Он кто — герой войны или герой мирных будней? — кивнул на свой мотоцикл. — Вот мой подойдет для встречи… Так что, Микола, не позорь себя и наше еще не совсем осиротевшее Сиротино. Мы дурные, но не бедные, а богатые, значит, не дурные… Когда встречать?

— Сегодня.

— А ты свою коляску успеешь собрать? — Теперь уже Илья кивнул на разобранный мотоцикл.

Микола знал, что работы немного. За час уложится. Не такое собирал. Разобрал и собрал на спор в пять минут американскую автоматическую винтовку, которую раньше в глаза не видел. Но когда-то в журнале «Военные знания» познакомился со схемой и порядком разборки и сборки.

— Едем на моей, — решительно сказал Илья. — У тебя будет два дня на раздумье: выручать меня или не выручать.

— Когда в поле?

— В среду.

Илья догадался: соглашается. А вслух рассуждал:

— До чего, Микола, мы дожили! Был народ — не было техники. Появилась техника — люди разбежались. И куда? В Россию. На шабайку.

— Я еще никуда не бегал, — заметил Микола.

— Побежишь. Работа сезонная. Надолго от дома не оторвешься.

— Мне нужна работа постоянная. Ты же знаешь, на кого я учился.

— Знаю. В город укатишь. Как наш Клим.

— У Клима — отсидка.

— Отсидит — умотает в город. Вот и останется вас двое — ты да Юрко. И Юрко умотал бы. Да вроде он собирается жениться. Чего доброго, и в самом деле женится. Тогда — все, прощай свобода! Гиря на шее…

Илью понесло. Он уже не мог остановиться.

— Но мы с тобой скоро на свадьбе погуляем. Не на Юркиной, конечно. Ты понял, да?.. Ну, бывай. Через час заеду. Не дрейфь, мой конь не подведет. Это же «Урал». А в войну уральцев немцы как огня боялись. Уральцы — люди обязательные. Трепаться не любят.

— А ты тут при чем?

— Я тоже не люблю…

Насчет скорой свадьбы Микола ничего не понял.

Загрохотал мотоцикл, унося Илью в противоположную от Пунтусов сторону. Свернул в переулок. И уже в поле, за лесопосадкой, скрылся в лощине, светлой от старых усыхающих тополей.

Здесь семьдесят лет назад энтузиасты коллективизации облюбовали выгон для МТС. Из добротного церковного кирпича построили мастерские. Заложили парк. Для парка выбрали быстрорастущее дерево — серебристый тополь. Передали парк на попечение молодым механизаторам. Особенность парка — в необычном свечении весной и летом. К осени листва жухла, чернела. Зато радовали глаз деревья-великаны. Зимой, когда снегом покрыты холмистые просторы, тополя — как оазис в пустыне. Раньше по ним ориентировались охотники на зайца. Теперь тропинки торят контрабандисты: за запад — Украина, на восток — Россия, за тополями — государственная граница.

Полвека назад упразднили МТСы, а недавно ликвидировали колхозы. Парк захирел. Деревья медленно умирают. Когда-то этот двор с его добротными постройками любили показывать гостям.

Дорога вела в мастерские. По этой дороге мчался Илья Пунтус, поднимая облако пыли.

Вслед ему смотрел Микола, недоумевая: там же никого и ничего? Даже станки Алексей Романович кому-то продал еще до приватизации. Остались стены да шиферная крыша. Крышу Пунтусы охраняли, рассчитывая, что строение они выкупят по бросовой цене. Выкупили же бензозаправку за 12 гривен.

Снимать шифер никто не рискнул. Пунтсов остерегались. Андрей Данилович не однажды предупреждал сына: «Микола, ничего там не трожь. И вообще держись от Ильи подальше».

Микола пытался отцу объяснить, что Илья каждый раз при встрече работу предлагает, но не такую, какая была бы по душе. Вот если бы предложил в магазине холодильного оборудования (такой магазин Пунтусы намеревались открыть), но Алексей Романович, говорят, уже какого-то мастера присматривает в Харькове. У мастера, говорят, квартира на улице Свердлова. Если мастера случат с Юлей, молодые переберутся в Харьков. А там и до Киева ближе.

С дочками проще, считал Алексей Романович. На молодых и смазливых женихи всегда найдутся, даже не посмотрят, что у них в голове. Беда с сыновьями. У Клима судимость. Илья на учете. На дискотеке братья подрались с курсантами пожарного училища. Клим пряжкой ремня курсанту голову пробил. Хорошо, что ремень принадлежал этому курсанту.

За старшими братьями водилось еще одно преступление, но о нем знали только несколько человек: все были заинтересованы — молчать. Летом на Змеином озере братья подстерегли Екатерину Марковну, учительницу местной школы. Молодая учительница загорала в кустах обнаженной. Мальчики ее изнасиловали, а она постыдилась звать на помощь. Тогда ей надо было бы убегать из села и разводиться с мужем. Но каким-то образом об этом узнал Алексей Романович. Хотя загадки тут не было. Екатерина Марковна сама ему рассказала, пообещала написать заявление в прокуратуру.

«Сколько?» — коротко спросил Алексей Романович. Учительница назвала сумму в «зеленых». Алексей Романович возмутился:

«Постыдились бы, Екатерина Марковна, вам уже за тридцать, вы далеко не девушка, а с бедного колхозника такие деньги требуете».

Пострадавшая не растерялась, тут же напомнила:

«Были бы вы рядовым колхозником, ладно уж… А то ведь руководитель, маяк района…»

Торговаться было опасно. Отдал денежку, про себя выругался: «Вымогательница. А еще интеллигентка».

Чистенькими оставались девочки. Но при таких братиках надолго ли?

Алексей Романович был крепким руководителем — колхоз держал железной хваткой, сейчас старался удержать сыночков, но сыночки уже по жизни шагали своими дорогами, и все же отец, будучи человеком авторитетным, не однажды вытаскивал их из дерьма…