Оно - Стивен Кинг

«Их лица, — думал Эдди. — Их лица. Оосподи-суси! Какие у них лица!»

Он видел в них то самое, что мать днем увидела в его лице: такое странное сочетание силы и беспомощности. В желтоватом предгрозовом отсвете, ложащемся на кожу, лица становились призрачными, далекими, расплывчатыми.

«Мы на перепутье, — подумал Эдди. — Впереди что-то новое… а сейчас мы на перепутье. И что нас ждет, когда мы минуем его? Куда мы попадем? Куда?»

— П-привет, Э-Э-Эдди, — поздоровался Билл. — Ка-ак де-ела?

— Нормально, Большой Билл. — Эдди попытался улыбнуться.

— Вчера денек у тебя, как я понимаю, выдался тот еще. — Едва Майк произнес эти слова, как накатил раскат грома. В палате Эдди не горел ни верхний свет, ни настольная лампа, и все они, казалось, то растворялись, то появлялись в синюшном свете, вливающемся в окно. Эдди подумал о том, что этим светом накрыт сейчас весь Дерри, под ним сейчас лежит Маккэррон-парк, он неровными лучами проваливается сквозь дыры в крыше Моста Поцелуев, в нем Кендускиг напоминает дымчатое стекло, широкая лента которого небрежно брошена в Пустоши. Он подумал о детских качалках, доски которых замерли под разными углами рядом со зданием начальной школы под громоздящимися черными облаками. Он подумал об этом предгрозовом желтом свете, о безмолвии: казалось, весь город заснул… или умер.

— Да, — ответил он, — хоть куда.

— М-мои с-старики по-ослезавтра и-идут в ки-и-ино, — сообщил Билл. — Ко-огда на-ачнется в-второй фи-ильм, мы и-их с-сделаем. Се-е-е…

— Серебряные шарики, — подсказал Ричи.

— Я думал…

— Так будет лучше, — прервал его Бен. — Я по-прежнему думаю, что мы смогли бы сделать пули, но этого недостаточно. Будь мы взрослыми…

— Да, мир был бы замечательным, будь мы взрослыми! — воскликнула Беверли. — Взрослые могут делать все, что захотят, так? Взрослые могут делать все, что захотят, и у них всегда все получается правильно. — Она рассмеялась, нервный дребезжащий смех разнесся по палате. — Билл хочет, чтобы я застрелила Оно. Можешь ты себе такое представить, Эдди? Просто зови меня Беверли Оукли.[297]

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — покачал головой Эдди, но подумал, что понимает: в общих чертах картину он себе представлял.

Бен объяснил. Они расплавят один из его серебряных долларов и отольют два серебряных шарика, диаметром чуть меньше, чем в шарикоподшипнике. Потом, если под домом 29 по Нейболт-стрит действительно обитает оборотень, Беверли пустит шарик в голову Оно из «Яблочка», рогатки Билла. И прощай, оборотень. А если они правы в том, что это одно существо со многими мордами, тогда — прощай, Оно.

Вероятно, на лице Эдди отразилось крайнее изумление, потому что Ричи рассмеялся и кивнул:

— Я тебя понимаю, чел. Я тоже подумал, что у Билла поехала крыша, когда он начал говорить о том, чтобы воспользоваться рогаткой вместо пистолета его отца. Но сегодня днем… — Он замолчал и откашлялся. — «Но сегодня, после того как твоя маман прогнала нас чуть ли не пинками» — вот что он собирался сказать, но решил, что без таких подробностей можно и обойтись. — Сегодня мы пошли на свалку. Билл прихватил «Яблочко». И посмотри. — Из заднего кармана Ричи достал сплющенную банку, в которой когда-то плескались в сиропе кусочки ананаса, расфасованные компанией «Дель Монте». Посередине зияла рваная дыра диаметром примерно в два дюйма. — Беверли проделала ее камнем, с двадцати футов. По мне, что дырка от пули тридцать восьмого калибра. Де Балаболь в этом убежден. А когда де Балаболь убежден, он убежден.

— Прошибить банку — это одно, — стояла на своем Беверли. — Если речь о чем-то еще… о чем-то живом… Билл, это должен сделать ты. Действительно.

— Не-е-ет, — покачал головой Билл. — Мы в-все с-стреляли. Ты ви-и-идела, ч-что и-из э-этого вы-ышло.

— И что вышло? — спросил Эдди.

Билл объяснил, медленно, с остановками, пока Беверли смотрела в окно, так плотно сжав губы, что они побледнели. Она, по причинам, которые даже сама не могла объяснить, не просто боялась: пребывала в глубоком шоке от того, что произошло. По пути сюда она с жаром уговаривала их, что отливать они должны все-таки пули… нет, не так уж она верила, не больше Билла или Ричи, что пули сработают, когда придет время пустить их в ход, зато точно знала: если что-то случится в том доме, оружие должно быть в чьих-то еще

(Билла) руках.

Но факты оставались фактами. Каждый брал по десять камней и стрелял из «Яблочка» по десяти банкам, поставленным в двадцати футах. Ричи попал в одну из десяти (и то камень только черканул по ней). Бен сшиб две, Билл — четыре, Майк — пять.

Беверли, небрежно натягивая резинку и практически не целясь, попала в девять банок точно по центру. Десятая тоже упала, но камень отскочил от верхнего ободка.

— Но сначала м-м-мы до-олжны сделать с-снаряды.

— Послезавтра? — переспросил Эдди. — Меня к тому времени уже выпишут. — Мать, конечно, будет протестовать… но он не думал, что протесты будут очень уж бурными. После сегодняшнего разговора — едва ли.

— Рука болит? — спросила Беверли. Она пришла в розовом платье (во сне он видел другое платье; возможно, Беверли надевала его днем, когда мать прогнала их), с маленькими аппликациями-цветочками. И в шелковых или нейлоновых чулках. Выглядела она очень взрослой, и при этом совсем юной, как девочка, играющая в переодевания, с мечтательным и задумчивым лицом. «Готов спорить, у нее такое же лицо, когда она спит», — подумал Эдди.

— Не так чтобы сильно, — ответил он.

Они еще какое-то время поговорили, их голоса периодически прерывались громовыми раскатами. Эдди не спросил, что случилось, когда они приходили к больнице днем, никто из них об этом происшествии не упомянул. Ричи достал йо-йо, пару раз отправил ее «спать», убрал.

Разговор увядал, и в одну из пауз короткий щелчок заставил Эдди повернуть голову. Билл что-то держал в руке, и на мгновение Эдди почувствовал, как его сердце тревожно забилось: он подумал, что это нож. Но тут Стэн включил верхний свет, разгоняя сумрак, и Эдди увидел, что это всего лишь шариковая ручка. При свете они выглядели, как и всегда, настоящими, его друзьями, и никем больше.

— Я подумал, что мы должны расписаться на твоем гипсе. — Билл встретился с Эдди взглядом.

«Но речь не об этом, — подумал Эдди с внезапной и тревожащей ясностью. — Это договор. Это договор, Большой Билл, не так ли, или что-то максимально к нему близкое». Он испугался… потом устыдился и разозлился на себя. Если бы он сломал руку до этого лета, кто расписался бы на его гипсе? За исключением матери и, возможно, доктора Хэндора? Его тетушки из Хейвена?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});