Сан Феличе - Александр Дюма

Доктор ограничился тем, что рекомендовал чай и лимонад в больших количествах. Маленький принц принимал все только из рук Эммы Лайонны, так что королева — она, впрочем, не понимала всей серьезности его положения — в порыве материнской ревности всецело предоставила ребенка заботам леди Гамильтон.

Что касается короля, то он был довольно бесчувствен к страданиям других, и, хотя любил своих детей больше, чем королева, собственные заботы помешали ему обратить на болезнь маленького принца то внимание, которого она заслуживала.

Нельсон подошел к ребенку, чтобы приблизиться к Эмме Лайонне.

С некоторого времени ветер стал стихать, но судно тяжело подрагивало, раскачиваемое легкой зыбью. Теперь к страданиям от перемены галсов прибавилась пытка от бортовой качки.

— Взгляните! — сказала Эмма, протягивая Нельсону почти безжизненное тело ребенка.

— Да, теперь я понимаю, почему королева просила меня войти в какую-нибудь гавань. К несчастью, я не знаю ни одной гавани во всем Липарском архипелаге, которая могла бы принять судно таких размеров, как «Авангард», особенно когда ему доверены судьбы королевства, а мы еще далеко от Мессины, Милаццо или залива Санта Эуфемия.

— Мне кажется, что буря стихает, — заметила Эмма.

— Вы хотите сказать — стихает ветер, потому что бури сегодня не было. Бог да сохранит нас, миледи, от бури, особенно в этих местах! Да, ветер спал; но это только временное затишье, и, не скрою от вас, я боюсь, что нынешняя ночь будет хуже минувшей.

— Ваши слова не слишком утешительны, милорд, — сказала королева: она тихо подошла к каюте и, зная английский язык, поняла, о чем говорил Нельсон.

— Но ваше величество, по крайней мере, могут быть уверены, что уважение и преданность неизменно берегут вас.

В это мгновение дверь большой каюты открылась и лейтенант Паркинсон осведомился, не в апартаментах ли их величеств находится адмирал.

Нельсон услышал голос молодого офицера и пошел ему навстречу.

Они вполголоса обменялись несколькими словами.

— Хорошо! — произнес Нельсон довольно громко и перешел на повелительный тон: — Закрепить пушки, принайтовить их самыми крепкими канатами, какие только можно найти. Я поднимаюсь на палубу… Государыня, — обратился он к королеве, — если бы я не имел на борту столь драгоценный груз, я предоставил бы капитану Генри управлять судном по его усмотрению; но, имея честь сопровождать ваше величество, я беру на себя заботу командовать кораблем сам. Пусть ваше величество ни о чем не беспокоится, даже если я вынужден лишить себя счастья находиться рядом с ней.

И он быстро направился к двери.

— Постойте, постойте, милорд, — сказал Фердинанд, — я подымусь вместе с вами.

— Что говорит его величество? — спросил Нельсон, не владевший итальянским языком.

Королева перевела ему слова мужа.

— Ради Бога, государыня, уговорите короля остаться здесь! Его присутствие на юте будет смущать офицеров и затруднит управление судном.

Королева объяснила супругу просьбу Нельсона.

— Ах, Караччоло, Караччоло! — вздохнул король, падая в кресло.

CII

БУРЯ

(Продолжение)

Ступив на ют, Нельсон увидел нечто не только серьезное, но вообще небывалое на море и на борту судна.

Серьезное — это был не просто шквал, но буря, охватившая уже весь небосклон.

Небывалое — это была буссоль, стрелка которой потеряла равновесие и все время колебалась, отклоняясь с севера на восток.

Нельсон сразу понял, что близость вулкана породила магнитные токи, а их действию подчинилась стрелка буссоли.

К несчастью, ночь выдалась темная; на небе не светилась ни одна звезда, которой можно было бы руководствоваться при отсутствии буссоли, сошедшей с ума.

Если бы южный ветер продолжал стихать и море успокаивалось, опасность становилась бы все меньше и даже совсем бы исчезла: судно легло бы в дрейф и спокойно дождалось утра. Но, на беду, все шло не так, и вскоре стало ясно, что направление ветра изменилось: стихая на юге, он начинает дуть с другой стороны.

Последние порывы южного ветра постепенно слабели и наконец совсем замерли; вскоре стало слышно, как тяжелые паруса бьются о мачты. Угрожающая тишина спустилась на море. Матросы и офицеры тревожно переглянулись: тишина неба казалась передышкой, дарованной великодушным, но смертельным врагом своему противнику, чтобы дать ему время приготовиться к решительной схватке. Вдруг к небу взметнулся столб огня. Волны угрюмо бились о борт судна, и из глубин моря подымались на поверхность неведомые звуки, полные таинственной торжественности.

— Страшная ночь ожидает нас, милорд, — сказал Генри.

— Не более страшная, чем день Абукира.

— Не гром ли там слышен? И если гром, то почему буря надвигается сзади, а гром грохочет впереди?

— Это не гром, Генри. Это вулкан Стромболи. Сейчас налетит шквал, и он будет страшен! Прикажите убрать брамселя, фор-марселя, грот и бизань.

Генри повторил приказ адмирала, и матросы, возбужденные до крайности надвигающейся опасностью, бросились к снастям; не прошло и пяти минут, как огромные полотнища парусины были для безопасности подтянуты к реям.

Безмолвие становилось все более глубоким. Валы перестали разбиваться о нос корабля. Само море, казалось, предупреждало о том, что готовится близкая и страшная перемена.

Легкие вихри, предвестники шквала, закружились вокруг мачт. Вдруг впереди, так далеко, куда только достигал взгляд, среди мрака на поверхности моря появилось волнение. Это неспокойное пространство покрылось пеной, страшный рев донесся от горизонта, и западный ветер, самый свирепый из всех ветров, обрушился на судно, которое, повернувшись бортом, резко наклонило свои мачты под непреодолимым натиском бури.

— Руль к ветру! — закричал Нельсон. — Руль к ветру!

И потом, совсем тихо, словно самому себе, он прошептал:

— Дело касается жизни!

Рулевой повиновался; но в течение минуты, которая показалась экипажу вечностью, судно оставалось накрененным на левый борт.

Во время этого мучительного ожидания пушка с правого борта порвала крепления и, прокатившись через всю палубу, убила одного и ранила пять или шесть человек.

Генри сделал движение, чтобы броситься на палубу; Нельсон рукой удержал его.

— Хладнокровие! — сказал он. — Пусть люди стоят наготове с топорами. Я срублю мачты, как у блокшива, если будет необходимо.

— Подымается! Подымается! — раздался одновременный крик ста голосов.

И действительно, корабль медленно, величественно выпрямился, как учтивый и мужественный противник, который перед началом битвы кланяется врагу; затем, повинуясь управлению и подставив ветру свою высокую корму, он, рассекая волны, понесся впереди бури.